Даже самый суровый и циничный буканир эфира — человек творческий. В курилках об этом не говорится, но на посиделках с друзьями частенько. Иногда это принимает форму пьяной исповеди, когда невидимые слёзы бахромой по пивным кружкам. «Ты понимаешь, старик, я ж это радио ещё в девяностые схавал, а они...». Обычно водопаду соплей и покаяний предшествует уменьшение количества маленьких жёлтых кружочков, или, напротив, повышение гонорара, но коллеги. И первое, и уж тем более второе воспринимается как чудовищная несправедливость и игры бездарных завистников. Стало быть, творчество нет-нет да и прорвётся. А для творческого человека нет ничего муторней и утомительнее, чем обязаловка эфира к датам. «Датские» эфиры.
У «датских» эфиров есть только одно преимущество перед эфирами прочими. Они не требуют не то что усиленной мозговой деятельности, им включённая кора верхнего головного мозга противопоказана. Потому что, если на мгновение задуматься о том, чем ты на самом деле занимаешься у микрофона в новыйгод-деньпобеды-пасху-деньвзятиябастилии, не то что работать, дышать не хочется. В смысле, хочется, но не так, не здесь и не по этому поводу. Хорошо себя во время «датских» эфиров чувствуют только неофиты, для которых прославления красного дня календаря (неважно какого) в новинку. Они радостно всех поздравляют с этим неожиданно выпавшим праздником и совершенно искренне считают, что пожелание здоровья сотне-другой-тысяче ещё трезвых радиослушателей сильно улучшит их карму как радиоведущих. И в следующей радиожизни они всем покажут... или расскажут хотя бы. Я знаю, я сам таким был. Только очень давно. Обычно хватает комсомольского задора от силы на год или полтора. Мне, во всяком случае, среди обитателей московских радиостанций не встречались активаторы, для которых третий Новый год на радио не превратился бы в пытку. Не смертельную, а так, лёгкое садо-мазо. Игры с доминированием, где доминирующей стороной выступают «дорогие радиослушатели». А ты, воленс-ноленс, должен соответствовать. Гадостей не говорить, своё отношение к всенародному празднованию засунуть... ну, куда подальше и голос иметь мягкий и радостный. Народу это почему-то именно в праздники необходимо. В общем, на два или четыре часа из радиоактиватора превращаться в тамаду с тостами, здравицами и пожеланиями вселенского счастья всем вместе и группам граждан в отдельности.
У меня был приятель, очень талантливый и непростой на язык хлопец. Проработав на радио лет пять, он решил сменить не только род деятельности, но жену и страну обитания. Поговаривают, что сейчас он очень неплохо себя чувствует на берегу Индийского океана, время от времени наведываясь в свой ресторан пообедать и заодно получить, его сипаями кровно отбитые у туристов, рупии. А перевернул его жизнь, будем надеяться, в лучшую для него сторону, всего один «датский» эфир.
Строго говоря, это не был датско-праздничный эфир в чистом виде. Это был шабаш, организованный к разовому событию. А именно: к финальной игре за Суперкубок одной из российских футбольных команд. Он, мой приятель, так и не научился говорить «клуб», поскольку все изменения спортивной терминологии проходили мимо него. Он спорт ненавидел, как Тарас Бульба Краковский костёл. То есть спорт телевизионный, с пивом, криками «оле-оле, Россия, вперёд» и послематчевыми мордабитиями. А так человек он был довольно спортивный. Не чурался, стало быть, спортзалов и велосипедов. И вот такая нечаянная радость в его радиодоме: заболевает прямо перед тем самым матчем спортивный гуру станции. Весь великий праздник может пойти насмарку. А надо сказать, что клуб, претендующий на эту гигантскую стопку для шампанского, принадлежал той же конторе, которая, как говорится, «через аффилированные структуры» владела радиостанцией. Ну, вы понимаете, что в тот момент, когда моему неспортивному приятелю сообщили радостную новость о том, что в течение шести (!) часов, до, во время, и после матча, именно он будет выражать восторг всех очумелых болельщиков любимого «клуба», выбора у него особенного и не было. Счастливую весточку об удивительном превращении себя в любителя соккера он получил от главреда ровно за сутки до эфира. У него была уйма времени для того, чтобы полюбить эту ненавистную для него игру, изучить её правила, запастись десятком «смешных» историй из жизни футболистов (он знал, что спортивные комментаторы их страсть как любят) и научиться проговаривать фамилии футболистов с обеих сторон, хотя бы без явных ошибок. Нет! У него, конечно, была альтернатива — спокойно, по-английски уйти из жизни, но человек он был гедонистического склада и этот вариант не рассматривал даже как паллиатив.
Через две недели, приглашая меня на пьянку по поводу своего ухода... с радиостанции, приятель мой сказал: «Ты понимаешь, после того как я в течение десяти часов перед эфиром проводил себе же вскрытие мозга и делал из себя фаната-знатока нашего любимого клуба, а затем ещё шесть часов орал оле-оле, я понял: до любого цинизма можно доходить на радио, но не до циничного отношения к себе, дорогому-любимому». Через полгода он уже был в Пананджи.
Кстати, тот самый футбольный клуб, любителем которого поневоле стал мой коллега, прислал ему какую-то грамоту с денежным приложением, как лучшему футбольному журналисту. И народ-радиослушатель, говорят, остался доволен.
Игорь Ружейников
