Дела давно минувших дней. Тот самый путч…

3. Вечер

Все на мосту остановились в ожидании развития событий. Разговаривать было невозможно — рев танков заглушал любые другие звуки, и все вокруг стало выглядеть как в немом кино. Со стороны СЭВа на мост вошли с полсотни милиционеров, а со стороны Кутузовского — дополнительные танки. Поначалу, нам показалось, что сейчас начнется наступление этих двух сил.

Кто-то, слушавший радио, заорал: «Милиция — наша!» и этим еще больше обескуражил стоящих рядом людей. Для многих тут слово «Наша» имело полярные значения. Милиция шла к нам как-то медленно, словно нехотя. Скорее всего, это было продиктовано их непониманием ситуации: они ожидали противостояния с военными. Я думаю, что именно милиции и военным было труднее всего: они должны были принять решение, которое в любом случае было нелегким и непопулярным. Выполнить свой долг и подчиниться приказам или пойти защищать законного президента, свергнутого не менее законным правительством с действующим вице-президентом. Это сейчас все смотрится более понятно и просто, а тогда определиться многим было совсем нелегко, и противостояние сил было во многом туманным.

Милиционеры прошли сквозь нас, совершенно не разговаривая и не отвечая на вопросы. Они подошли к танкистам, о чем-то поговорили минут десять, и вернулись назад к Белому Дому, прихватив с собой тех сотрудников милиции, которые были здесь с нами уже некоторое время. Через 5 минут мы остались на мосту одни: милиция покинула нас, а все военные залезли в танки и закрыли люки. Женщина, стоящая неподалеку от меня истошно завопила:

— Они нас сейчас давить будут!!!

Никто эту женщину особо не поддержал, но и смеха ее вопль не вызвал…

Единственными, кто отреагировал на крик этой женщины, были многочисленные корреспонденты, уже заскучавшие с нами на мосту в последние пару часов. Для них это был сигнал к действиям. Корреспонденты стали залезать на перила и приготовились снимать развитие событий. Меня удивила их готовность снимать любую возможную кровь. Неужели желание получить интересный (с их точки зрения) материал пересиливает все остальные чувства? Никто из них не стал даже участвовать в разговорах и обсуждении ситуации. Все журналисты моментально покинули нас и ринулись занимать наилучшие точки для съемки, вывешивать пропуска с надписью «PRESS» на видные места своей одежды, менять батареи на камерах, вставлять новые кассеты и выискивать наиболее выгодные съемочные точки. Было видно их возбуждение от предстоящих съемок. Я понимаю их профессиональный азарт и потребность в получении горячего материала. Меня слегка удивило их практически полное безразличие к нам, стоящим вокруг них. Их поведение и реакция были сродни тому, что испытывает молодой аспирант, расчленяющий лягушку на части: интересен процесс, еще более интригует результат эксперимента, но нет никакого сострадания и сочувствия к самой лягушке. Журналистам было совершенно все равно — что будет с нами. Их в этот момент интересовало, КАК это будет. Наверное, это и правильно — репортер должен быть беспристрастным и объективным. Наверное, подобно врачу, репортер не может сострадать каждому больному — никаких сил душевных не хватит. Но нам от этого легче не стало: быть по другую сторону объектива для нас, возможно, означало смерть или увечья, и в тот момент видеть всю эту деловую возню журналистов было не очень приятно.

Танки разом, определенно, по радиокоманде, завели двигатели, мост вмиг снова покрылся проклятым зловонным дымом, а мы все интуитивно отпрянули от конца моста — подальше от этих монстров. Затем, крайний правый танк продвинулся вперед к середине моста, сдвинулся влево и сдал назад, освобождая проход шириной в одну полосу движения. Так они и стояли еще минут десять, затем, опять подчиняясь чьей-то команде, синхронно заглушили двигатели.

На противоположной стороне моста, у Белого Дома разгорался митинг. Умолкнувший рев танков высвободил всю звуковую палитру происходящего на другом берегу, нам стали отчетливо слышны скандирования толпы, хотя речи ораторов доносились до нас неразборчиво. На противоположной стороне моста перегороженной троллейбусами выстроились милиционеры. Они блокировали собой любое возможное движение в обе стороны. Наша участь пока была неясной…

Затем, из головного танка вылез все тот же молодой лейтенант и обратился к нам:

— У меня есть приказ — за 20 минут очистить мост от любых посторонних. Советую вам немедленно покинуть территорию! — и он рукой указал нам на проем, который только что освободил крайний танк.

Все мы побежали к своим автомобилям и удивительно спокойно и без всякой паники стали покидать мост. После съезда с моста на Кутузовский проспект, нас гнали вперед стоявшие там военные регулировщики. Был 7-й час вечера, и мне уже не было смысла ехать в офис. Я решил добираться домой, но для этого мне необходимо было повернуть назад и пересечь реку, а нас сейчас гнали точно в обратном направлении. Проехав Кунцево, я все так же не мог никуда свернуть: вокруг стояли военные патрули и гнали нас все дальше и дальше. Не помню уже сейчас мой маршрут… Помню только, что где-то в Крылатском я смог соскочить с основной трассы и, через Гребной Канал, стал пробиваться в Останкино. Помню, что еще несколько раз меня «заворачивали», а я искал лазейки и все- таки смог добраться домой около половины первого ночи…

Дома все, на что у меня хватило сил — это схватить кусок чего-то съестного из холодильника и прослушать автоответчик. Там были три сообщения от Сереги с пояснениями точного названия нужной ему модели синтезатора, одно сообщение от жены, подтвердившей их завтрашний прилет, и коротенькое сообщение от секретарши, в котором она спрашивала — надо ли ей завтра приходить в офис…

2003 г.