Самое сложное для меня — это писать о себе. Слишком много городов, стран и профессий поменял за свою жизнь. Живу на свете уже достаточно долго: начал свою жизнь в Карлаге, где мой отец досиживал свои 25 лет, выданных ему как злостному врагу неизвестно кого и чего, а заканчиваю в Нью-Йорке, который люблю беззаветно и навсегда. Потому-то и не знаю с чего начинать рассказ о себе…

По одному из образований я — экономист, по другому — композитор и дирижер оркестра.

Как совмещал эти две «линии» своей жизни? Не знаю. Разделившись изначально на две мало схожие между собой сферы человеческой деятельности, я стал привыкать к такой полифонии и, вместо того, чтобы определяться в чем-то одном, начал добавлять еще и другие виды человеческой деятельности не менее далекие друг от друга, чем мои первые две профессии.

На разных отрезках своей жизни, я успел побывать, ревизором, преподавателем экономики в университете, студентом аспирантуры, музыкальным директором нескольких театров, музыкальным директором различных рок и поп- групп, телевизионным продюсером, сценаристом и ведущим телепередач, звукорежиссером, владельцем мультимедийной студии, график-дизайнером, компьютерным сетевым инженером, а последние 10 лет работаю IT менеджером в огромной производственной компании и веду собственный бизнес в сфере создание софтверных систем управления производством.

Не устали читать список? А ведь я еще несколько профессий просто не упоминал чтобы совсем вас не запутать. Добавлю только, что еще я успел написать музыку к более, чем 20 спектаклям, три мюзикла, одну оперу, а уж про всякие песни, заставки к передачам и рекламным роликам я даже и статистики никогда не вел.

Пять лет назад, вполне логично находясь в русле своей привычной полифонии, у меня случился жесточайший приступ графомании, и начал я писать о том, что видел и прожил. Согласно классическому определению в словаре Ожегова, «Графомания — это болезненное пристрастие к сочинительству». Уж не знаю насколько оно болезненное, но то что непреодолимое — я убедился на собственном примере.

Еще до совсем недавнего времени слово «творчество» означало для меня — «писать музыку». Я никогда и не думал, что смогу заниматься литературой. Нет, где-то в глубине дремавшего сознания я подозревал, что когда-нибудь неизбежно попробую писать, но вот когда это будет — я не имел даже смутного представления. Мне казалось, что, если я и попытаюсь писать что-либо, то произойдет это после того, как выйду на пенсию, ближе с своему восьмидесятилетию. Я представлял себе как куплю массивный чернильный прибор, который водружу на стол, стоящий у раскрытого окна. Буду вставать рано утром, варить себе ароматный кофе, садиться к столу в любимое кожаное кресло и творить нечто вечное, нетленное. Птицы будут подлетать к моему окну, садиться на подоконник, петь свои райские песни, а я, по-доброму улыбаясь в седые усы, буду «выплескивать» на бумагу шедевры, предназначенные для чтения и перечитывания потомками. Через сотню лет после моей смерти благодарные читатели будут приезжать в мой дом, который к тому моменту, естественно, станет музеем-усадьбой. В торжественном молчании, с благоговением, сопровождаемые экскурсоводом, они будут входить в дом, рассматривать тронутые временем рукописи, помещенные за стеклом…

Мда… что-то меня не туда потянуло… Это были смутные мысли, посещавшие меня когда-то давно, в далекой молодости. Я даже не додумал до конца — что будет в этой усадьбе-музее. Это мне еще предстояло домыслить.

А как все произошло на самом деле? Однажды, в конце 2000 года, засидевшись у компьютера далеко за полночь, я, совершенно неожиданно для себя, начал набирать какой-то текст — неуклюже-корявый, без особого сюжета и персонажей, текст, который я уже и не вспомню сейчас. Писание того текста отняло почти целую ночь, после которой мне предстояло идти на работу. Весь день я не мог перестать думать о том, как, придя домой, кинусь к компьютеру переделывать, исправлять и добавлять тот самый текст.

Вот с того самого вечера жизнь моя изменилась безвозвратно. Вместо заветного чернильного прибора, раннего утра, райских птиц и кофе я получил компьютер, 3 часа ночи, приглушенную (чтобы не разбудить ближних) музыку, стакан сока и красные от бессонницы глаза.

Рационального объяснения своему вдруг прорвавшемуся писательству я не нахожу. Моя работа, в сочетании с собственным бизнесом не оставляют ни минуты свободного времени для какого-либо хобби. По всем законам здравого смысла я должен спать, по крайней мере, 6 часов в сутки, но кто верит этим законам? Сплю я гораздо меньше, и остановить или подавить в себе желание писать я уже давно не в силах…

Начал свое графоманство я с описания событий, свидетелем или участником которых был в разные периоды своей жизни. Затем, мало-помалу, отходя от событий собственной жизни, начал, как и положено писателям, врать на бумаге, т.е. писать литературные произведения, основанные на моей фантазии, и никогда не случавшиеся со мной. Через некоторое время я так вошел во вкус сочинительства, что перестал понимать; когда пишу правду, а когда выдумываю…

Тогда я решил разбивать то, что пишу, на группы. Главную группу я назвал: «Неуправляемые вспышки памяти». В нее заношу рассказы о том, что лично сам видел и знаю. В таких произведениях я стараюсь много не врать, а если и случается такое, то делаю это исключительно для придания написанному литературного вида. В целом же то, что пишу во «Вспышках», произошло на самом деле.

Вторая группа и вовсе не позволяет мне фантазировать, т.к. называется она «Американские очерки», т.е. истории, случающиеся со мной и вокруг меня сегодня, в настоящее время. В таких историях придумывать небезопасно, т.к. люди, живущие рядом, читают мои опусы и начинают узнавать себя (даже когда я вовсе и не их имею в виду). Как следствие прочитанного, люди эти почему-то обязательно обижаются на меня на всю оставшуюся жизнь. Причем, даже если я пишу о них хорошо, то обижаются за то, что не очень хорошо, а вот про других (по их мнению) я, дескать, написал намного лучше. Поэтому и стараюсь писать «правду, только правду, и ничего, кроме правды».

А все остальное — рассказы и истории, в которых я позволяю себе узаконено врать вволю. И тут уж никаких претензий от современников не принимаю. Должен же я хоть в чем-то дать волю своей фантазии. Для того, чтобы распространять свое бумагомарание, я создал сайт Графоман, на котором, кроме меня появилось много интересных писателей, художников, фотографов, журналистов.

И уж совсем невозможное для вранья место — мой Живой Журнал. Там я в основном пишу о делах сегодняшних. Временами, в силу страшной загруженности, я не пишу в Живом Журнале по два-три месяца и удивляюсь — как меня там еще помнят те, для кого я пишу. В ЖЖ-сообществе их называют «френдами». Я, честно говоря, не знаю как их называть, но очень люблю этих гостей моего журнала. Я благодарен им за отзывчивость и терпение, за их дружелюбие и поддержку.

Четыре года назад я начал собирать написанное в книгу, которую не могу закончить и по сей день. Не знаю где остановиться. А потому — составляю свое онлайновое прижизненное Полное Собрание Сочинений, постоянно пополняемое самим автором.

А вот теперь, следуя любезному приглашению хозяев на редкость интеллигентного и спокойного (в хорошем смысле этого слова) сайта 1001.vdv.ru я буду публиковать части своей Живой Книги и здесь. Если у вас, дорогой читатель, появится желание задать мне вопрос по прочитанному, просто поругать или пристыдить за вранье — приходите на местный Форум, там очень уютно и светло. Смело задавайте вопросы, и говорите все, что вы думаете о моей писанине.

Я от вашей критики только еще лучше писать стану и, глядишь, все-таки сбудется моя давнишняя мечта о музее-усадьбе…

Искренне Ваш,

2006