Эдди Рознер (1910 — 1976) — джазовый трубач, скрипач, дирижер, композитор и аранжировщик.
Как блестящий импровизатор был прозван «белым Армстронгом». Автор многочисленных джазовых композиций, а также танго, вальсов, песен (на слова Юрия Цейтлина, Михаила Пляцковского, В. Масса и М. Червинского, Евгения Долматовского, Владимира Харитонова, Леонида Куксо, Григория Поженяна, Б. Дворного и др.) и джазовых аранжировок. Заслуженный артист Белорусской ССР. Один из наиболее популярных джазовых артистов в СССР, чьи записи были дважды запрещены.
***
Во Львове Рознер с женой и ребенком оказались неслучайно: именно в этом городе проходила регистрация тех бывших польских граждан, которые в 1939-1941 годах проживали в западных районах Украины и Белоруссии и изъявили желание репатриироваться в Польшу.
Так случилось, что тот момент, когда шел основной поток репатриантов, Рознер попросту прозевал. Впрочем, понять его можно. Положение его в СССР было устойчивым: слава, всеобщее обожание, полный достаток, хорошая квартира в Минске, личный "Форд" — подарок П.К.Пономаренко... О чем еще мог мечтать человек в полуголодные послевоенные годы, когда большая часть населения просто жила в развалинах?! Ничто не предвещало грозы, и когда большинство поляков потянулось к себе на родину, он не решился возвращаться из огромных, заполненных восторженными зрителями залов в тесный мир ресторанной эстрады. И даже тогда, когда Ида Каминская с актерами своего театра подала документы на выезд, он на подобный шаг не пошел.
Семейная жизнь с Рут Каминской уже тогда причиняла им обоим множество хлопот. Эдди был чрезвычайно сексапилен и никогда не лишал себя радости общения с прекрасным полом. Женщины буквально висли на нем. Еще в 1939 году, незадолго до нападения Германии на Польшу, в первые дни знакомства с Рут, более опытные в жизни актрисы театра Иды Каминской, где уже работала юная Рут, увидев Рознера, немедленно дали ему прозвище Казанова. Отец Рут, первый муж Иды Каминской, известный еврейский актер Зигмунт Турков, специально приехавший из Варшавы в Лодзь на концерт Рознера, сразу сказал о нем: "Плейбой!" Так что в таком повороте событий не было ничего неожиданного. По взаимному соглашению развод было решено оформить после возвращения в Варшаву. Вот только само возвращение задерживалось.
Упустив время, Рознер дождался такого момента, когда регистрация потенциальных репатриантов была прекращена. Попав в тиски обстоятельств и прочувствовав весь трагизм положения художника в тоталитарном обществе, Рознер с ужасом понял, что оказался в мышеловке и что дверца за ним захлопнулась. Его заявление в польское посольство в Москве осталось без ответа. Дорогу на Львов ему показал Ш.Березовский, аккомпаниатор оркестра певицы Анны Гузик. Вместе с Рознером во Львове оказались и другие "эмигранты", работавшие в оркестре.
Березовский организовал Рознеру встречу с членом польской комиссии по репатриации Дрезнером, который взялся оформить необходимые документы для выезда. От предложения выехать из СССР под чужой фамилией Рознер категорически отказался. Вся процедура должна была стоить ему 20 тысяч рублей.
Дав согласие уплатить нужную сумму, Эдди вернулся в Москву, но уже 11 ноября, после получения условленной телеграммы, выехал с женой и ребенком во Львов. Вручив связному деньги, Рознер получил заграничные паспорта и обещание отправить его семью 18 ноября, в тот же день, когда уезжала мать Руты Ида Каминская. Выезд однако задерживался, и уехавшая Ида потом ежедневно ходила в Варшаве со своим мужем Мелом (актер ее театра Мейер Мелман) встречать поезда из Львова. Дочь свою и внучку она так и не встретила: 28 ноября Рознер был арестован.
Обстоятельства этого дела до сих пор хранят много неясного, а то и просто загадочного. Рознер и сам не смог во всем разобраться даже после освобождения, хотя и считал, что стал жертвой интриг между высшими чинами органов НКВД и что свой интерес был в нем даже у самого Берии. Скорее всего это был удар по П.К.Пономаренко, под которым уже начало шататься кресло 1-го секретаря ЦК КП(б)Б (в 1947 году он его оставил). Как бы то ни было, но 7 декабря Рознер был допрошен и в тот же день по личному распоряжению министра госбезопасности Виктора Абакумова этапирован в Москву. Абакумов же сам и вел первый допрос на Лубянке.
Рут арестована не была. Все дни, пока Рознер находился в львовской тюрьме, она ходила туда, носила ему передачи — белье, папиросы. Почему ее не арестовывали, она так и не поняла. С одной стороны, она считала, что за ней следили в надежде выйти на какие-нибудь связи. С другой стороны, она чувствовала некоторую симпатию со стороны сотрудников НКВД, которые намекали ей на возможность уехать в Польшу. И хотя супружеский долг над ней уже не довлел, она не сочла возможным оставить Эдди одного. Львов она покинула только тогда, когда ей сказали, что Рознера уже вывезли в Москву. Тогда она поехала в Минск, к всесильному другу и заступнику.
Пономаренко ее однако не принял. Просидев несколько часов в его приемной, она дождалась лишь записки, что ей передал секретарь: "Руточка, я получил твое письмо, но ничего не мог сделать." Предчувствуя неминуемый арест, Рут отдала пятилетнюю Эрику своей московской подруге Деборе Марковне Сантатур. Арест же не заставил себя ждать.
Допросы были мучительные, давление со стороны следствия было огромным. Рут рассказывала в 1991 году автору этих строк, что ее заставляли по многу часов стоять на ногах, она даже объявляла голодовку и ее кормили насильно, через зонд, после чего в течение всей последующей жизни у нее сохранился стойкий спазм пищевода и отеки на ногах. Когда она попала на Лубянку, ей было только 26 лет; она была красивой и очень хрупкой женщиной. Но она все вынесла и не подписала того, что от нее добивался следователь, тот самый следователь, который на допросах при этом рассказывал ей, как восхищался ее пением на концертах оркестра Рознера. (Книга, которую Рут Каминская выпустила в 1978 году в Нью-Йорке называется "Я не хочу быть больше храброй".)
Не менее изнурительным допросам подвергался и Эдди, но он упорно не соглашался признаваться в том, что он — шпион иностранной разведки. Он писал жалобы на следователей. В одной из них были такие строки: "В совершенно деморализованном состоянии я все подписал. Некоторые документы подписал даже задним числом. Следователь обещал держать меня в тюрьме даже 5 лет, если я не подпишу".
Протоколы допроса Э.Рознера сохранили для нас характерную лексику Лубянки тех лет: "Я совершил перед советской властью тягчайшее преступление, которое выразилось в моем намерении бежать в Польшу. С этой целью я в ноябре 1946 года под предлогом выезда в дом отдыха переехал из Москвы в г.Львов и, перейдя на нелегальное положение, ожидал наиболее благоприятного момента для осуществления своих изменнических намерений". (Показания от 21 декабря 1946г.)
Он еще не "бежал", он только "хотел бежать", но уже само желание было тогда "тягчайшим преступлением" — документы-то на выезд он имел подлинные. Что же касается "нелегального положения", то было оно весьма характерным, ибо в другом месте того же протокола допроса Рознер рассказывает о том, как он "скрывался" от людей: "По прибытии во Львов я остановился на частной квартире, где проживал без прописки, и с целью конспирации своего пребывания в этом городе говорил всем (?! — Я.Б.), что на днях намерен выехать на курорт в местечко Трускавец (близ Львова)".
Рут Каминская рассказывала в частной беседе, что донесла на них тогда, скорее всего, хозяйка квартиры, которая была в курсе их дел: в день ареста Эдди она исчезла; исчезли и подушечки, в которые были зашиты драгоценности.
Уже после освобождения Рознера стало известно, что его вынудили подписать заявление, в котором он признал, что хотел через Польшу выехать в США.
И все же, думается, в подписанных им протоколах допросов была и доля правды: "Прожив всю свою жизнь в капиталистических странах и только последние 7 лет — в Советском Союзе, я за такой короткий срок не смог перевоспитать себя и советским человеком, в полном смысле этого слова, не являлся".
Судила их "тройка" (ОСО — особое совещание). Суть обвинения — попытка бегства за границу. Статья 58-1а УК РСФСР — "измена Родине". Постановление ОСО было принято 7 июля 1947 года, срок Рознеру пошел с 13 декабря 1946 года. Рознер был отправлен в магаданские лагеря на 10 лет. Рут получила 5 лет вольной высылки в Казахстан.
Остальные музыканты остались на свободе, главным образом, благодаря тому, что Рознер выдержал все издевательства и никого больше не назвал. Почти все они позднее уехали в Польшу, и лишь три человека из числа ведущих музыкантов оркестра остались со своими семьями в СССР: Юрий Бельзацкий, Павел Гофман и Луи Маркович. Бельзацкий начал работать в Минске, двое других осели в Москве.
ДЖАЗ В МАГЛАГЕ
Для ликвидации Госджаз-оркестра БССР была создана специальная комиссия, в материалах которой были зафиксированы два несданных предмета: "труба — одна шт., стоимость 4000 руб., находится у Э.Рознера", и "платье черное с болеро — 1 шт., стоимостью 3500 руб., находится у Рут Рознер". Куда делось "платье черное с болеро", неизвестно, а вот труба, купленная Э.Рознером в 1944 году "с рук", ему еще пригодилась.
Судьба оказалась благосклонной к Эдди и Рут. Рут провела пять лет в казахстанской ссылке, жила в городе Кокчетаве, где преподавала в школе иностранный язык, а Эдди, оказавшись в Магадане, был зачислен в концертную бригаду, существовавшую при "Маглаге", и очень скоро у него уже был свой джазовый ансамбль. С этим ансамблем Э.Рознер много выступал в городах Сибири и Дальнего Востока, принося большие доходы лагерному начальству. Подробно об этом — в уже цитируемой нами статье Фредерика Старра.
“Судьба Эдди Рознера после его ареста может служить примером той относительной свободы, которая могла быть доступна и в местах заключения. Если бы Рознер остался на свободе в Москве, то он, несомненно, вынужден был бы в те годы играть только польки и вальсы. Когда он прибыл в пресловутый колымский регион после нескольких недель езды в товарном вагоне, он немедленно был вызван к самому главному начальству. Ему оказали помощь в подборе и формировании квартета, который начал выступать на Колыме уже в 1947 году.
Как выяснилось, начальник лагеря слышал игру Рознера во время войны и был горд заиметь столь выдающегося музыканта в качестве своего "постояльца". После того, как группа Рознера усовершенствовалась и сыгралась, начальник разрешил ему собрать всех лучших джазовых музыкантов, которых тогда было немало в остальных лагерях.
Рознеру удалось восстановить по памяти многие из своих "горячих" аранжировок военных лет, к тому же группа имела достаточно времени для репетиций. И если реакция слушателей может служить мерилом таланта, то это был один из самых лучших свинговых составов, когда-либо выступавших в Советском Союзе. Летом 1947 года он разъезжал под конвоем на американском грузовике по разным другим лагерям и развлекал начальство, охрану и прочих должностных лиц с их женами. В награду за это музыканты получали хорошую пищу, сносный ночлег и освобождение от работы на лесоповале.
Молва о новом ансамбле Рознера распространилась по всей Колыме. Вскоре она достигла ушей Александра Деревянко, начальника всей лагерной системы на Востоке, и его 250-фунтовой жены Галины. Они жили, как князья, имели шикарный дом в Магадане и усадьбу в 45 милях от города с большим охотничьим заповедником. Подобно барину ХVIII века, Деревянко держал своих собственных "придворных" артистов, клоунов и т.п. Деревянко и его адъютант, капитан Цингер, лично поручили Рознеру возглавить музыкальную часть магаданского лагерного театра, известного как "Маглаг".
Директором "Маглага" была назначена Александра Гридасова — страшная женщина, которая там "правила, как императрица" (выражение Василия Аксенова). Ее певицы, певцы и танцоры выступали в безвкусных, кричащих костюмах, и она даже позволяла своим исполнительницам первых ролей носить меха вне сцены. В ее труппе были и некоторые весьма известные имена, например, Вадим Козин, один из самых популярных певцов 30-х годов, тоже очутившийся в Магадане.
Главное достоинство театрального оркестра Рознера в "Маглаге" заключалось в его превосходных музыкантах, включая некоторых из бывших ведущих московских бэндов. Но с каждым сезоном их репертуар все больше устаревал, несмотря на великолепные аранжировки Рознера, ибо они находились в полной изоляции от остального мира. В начале 50-х годов молодые люди в Магадане уже считали оркестр "старомодным", хотя он продолжал восхищать супругов Деревянко и их гостей в магаданском Доме культуры, а также и лагерных "зеков", которых привозили под конвоем, чтобы они могли посмотреть представление". (Перевод Ю.Верменича.)
То положение, в котором оказался Э.Рознер в Магадане, не было каким-то исключением в жизни ГУЛАГа тех лет. Концертную деятельность продолжали в заключении многие известные эстрадные исполнители, среди которых можно обнаружить, к примеру, имя Лидии Руслановой. Арестованный еще в 1943 году Александр Варламов также много лет руководил джазовым ансамблем, причем, как он сам рассказывал, инструменты музыкантам присылали их семьи.
Возглавляя лагерный оркестр, Рознер, главным образом, писал аранжировки и сочинял музыку, а в концертах дирижировал. В 1950 году он даже сочинил сюиту "За мир во всем мире", заслужив благодарность и повышение в должности: он стал руководителем Центральной культбригады.
Несколько раз Рознер попадал в сложные ситуации, из которых выходил без больших потерь. Был случай, когда его "приговорили" уголовные, и он чуть не погиб. А однажды он заболел цингой, от которой его спасла одна медсестра, ставшая его "лагерной женой". Из-за цинги он не мог играть на трубе, но, в конечном итоге, все обошлось.
Рут Каминская вернулась из ссылки в начале 1952 года. В Москве ей поселиться не удалось — не помог даже Л.Утесов со всеми его связями. Не разрешили ей остаться и в Минске. Более полугода жила она на частной квартире в Гомеле, пока московские друзья ходили ходатаями по ее делу. Жила впроголодь: единственным источником средств были те ювелирные изделия, которые ей иногда пересылала через офицеров оккупационных войск мать и которые удавалось сбыть через скупки.
К Рознеру свобода пришла лишь 22 мая 1954 года.
Достаточно привилегированное положение, в котором Рознер находился в лагере, помогло ему стать одним из первых полностью реабилитированных политзаключенных в стране. В комнате, где он жил, была радиоточка — неслыханная роскошь для ГУЛАГа, и о том, что Берия — "враг народа и шпион многих иностранных разведок", Рознер узнал в тот же день, что и вся страна. Он немедленно заявил лагерному начальству, что, поскольку документы о его заключении в лагерь подписывал сам Берия, он должен отправить в Москву об этом соответствуюшее заявление. И такое заявление растерянное начальство в Москву отправило.
И вот наступил день, о котором сам Э.Рознер впоследствии рассказал так: "Меня вызвал к себе начальник лагеря и сказал: "Здравствуйте, товарищ Рознер!" Я чуть не потерял сознание".
Деньги, которые Рознер получил на обратную дорогу, пошли на оплату авиабилета до Иркутска. Поездом он ехать не мог: он спешил вдохнуть глоток свободы и ему был дорог каждый час. Телеграфировал в Москву, где к тому времени уже жила Рут: "Шли деньги Иркутск Главпочтамт". Рут обратилась к Аркадию Райкину и тут же получила нужную сумму. Райкин и приютил Рознера. Первые два костюма, которые начал носить Рознер в Москве, были также с плеча Аркадия Райкина.
В том же году Рознеру возвратили звание Заслуженного артиста БССР. Он приехал в Минск с предложением возродить распущенный Госджаз-оркестр БССР, но новое руководство Республики и слышать не хотело о джазе. Поэтому свой новый состав Э.Рознер собрал в Москве. Белорусский этап жизни был завершен.
Яков Басин
