— Евгений, а почему громкое дело об исчезновении известной в блогосфере персоны попало именно к вам? Все-таки вы один из самых молодых, вам ведь только 24...
— Я специализировался именно на исчезновениях людей, в том числе детей. Находил много «потеряшек» (мы их так называем) в разных городах. Так что когда привезли материал по факту исчезновения Ирины Кабановой, руководитель сразу поручил его мне. Это было сразу после праздников, 9 января. Вечером я уже разговаривал с Алексеем Кабановым у себя в кабинете. Он был подавлен, переживал, дергался весь, но подозрения у меня это не вызвало. Это же нормально — у человека жена пропала, остались на руках трое детей. Он был готов сотрудничать, подключил к поиску коллег, друзей, всю блогосферу. Я ему тогда распечатал запрос, сказал — вези в телекоммуникационные службы, чтобы мы посмотрели все ее звонки за последнее время.
— Верили тогда, что найдете пропавшую женщину?
— Да, я ему самому так и сказал. Он спросил: как часто находите? Я ответил, что в 99% находим, живыми или мертвыми. А он на это — а что, мертвыми тоже находите? Я в ответ, что такие печальные прецеденты в моей практике были.
— Как вели поиски Ирины?
— Связывались со всеми, с кем она общалась. Я даже звонил на Бали ее другу (он там отдыхал), у которого Ирина накануне должна была денег занять. В семье были большие проблемы с деньгами… Он сказал, что они действительно договорились о встрече, но она не пришла.
Сам Кабанов под подозрение никак не подпадал. Да, были ссоры у них в семье, но ничто не предвещало столь печального конца. И в принципе и о нем, и о ней люди отзывались положительно. 11 января Алексей Кабанов добровольно согласился пройти полиграф. Исследование проводилось в ГУ МВД по Москве. Мне тут же отзвонили оперативники, сказали, что полиграфолог не может дать однозначный ответ, потому что у Кабанова реакция «ноль». Но вообще считается, что раз «ноль» — значит, не он.
— А было у вас такое, чтобы полиграф убийцу не выявлял?
— Ни я, ни мои коллеги с таким не сталкивались раньше. В принципе не просто полиграф обмануть. Нужно иметь определенные навыки для этого. Можно наесться таблеток каких-то, но сейчас выработана методика, которая и это показывает.
Уже потом, после задержания, я у Кабанова спросил: «Как ты прошел полиграф? Поделись секретом». А он говорит: «А я сам не знаю, как это получилось». Я потом долго думал по этому поводу… И знаете что? В свете того, что Кабанов слишком долго изображал несчастного мужа, обвинял власти в бездействии, всех поднимал на поиски жены, возможно, он и сам поверил в это. Или заставил себя поверить на время.
«Я сразу понял, что с этой машиной что-то не то»
— Так вот в тот же вечер, в 9 часов, я созвонился с оперативниками (мы с ними отлично взаимодействовали в ходе поиска Ирины). Хотел пожелать удачных выходных. Поговорил с ними и спрашиваю: «А сейчас какие планы? Может, рванем к Кабанову в гости?» Ну и поехали. Я, два опера и эксперты с ультрафиолетовыми лампами (чтобы замывы следов крови увидеть можно было).
— Почему вдруг?
— Честно? Не знаю! Шестое чувство, если хотите.
— Как он вас принял?
— Спокойно. Мы предупредили его о визите минут за 10. Но он не пытался ни скрываться, ни сопротивлялся. Наоборот. «Проходите, смотрите что хотите». Дома кроме него были няня и дети. Она потом их спать уложила, так что они не наблюдали за всей процедурой. Мы осмотрели досконально всю квартиру, включая ванну, балкон. Нашли какие-то незначительные следы крови (ультрафиолет показал), но в доме, где маленькие дети, это могло быть что угодно: кто-то нос разбил, палец порезал, оцарапал. Мы собрали для генетической экспертизы какие-то тряпки, сифоны, взяли ножи.
А потом мы нашли на верхней полке кухни ключи от машины «Шкода». Я попросил оперативника осторожно выйти и посмотреть: есть ли во дворе какая-нибудь «Шкода»? Он вернулся. Сказал, мол, да, есть пара машин этой марки. Но автомобиль Кабанова он, кстати, не заметил, что удивительно — тот стоял прямо рядом с моей машиной. И кстати, еще до этого была получена информация, что у Кабанова есть в пользовании транспортное средство.
— Но сам он уверял, что даже ездить не умеет?
— Да, говорил, что у него даже «прав» нет. И когда мы ему ключи показали, то сказал, что это от автомобиля его знакомой — подруги семьи. Но при этом он отказывался показать саму машину. Говорил, что не знает даже точно, где именно она стоит. Крутил-юлил. В общем, я сразу понял, что с этой машиной что-то не то. И уже под конец я говорю ему — ну, мы закончили, осталось только автомобиль посмотреть, и все. Время уже было 12 часов ночи. Нечего делать, он пошел показывать. И первое, что бросилось в глаза, — багажник был прямо подперт к сугробу так, что открыть его невозможно. Я попросил — отгоните, пожалуйста, машину. Он абсолютно спокойно сел за руль, отогнал. Я уже потом думал, ведь стоило ему тогда дать по газам, и все пошло бы совсем по другому сценарию. С погоней, с розыском. Видимо, он до последнего надеялся, что обойдется.
— Что было в багажнике?
— Огромные сумки. Я спрашиваю — что там? Он — там личные вещи хозяйки машины. Мы сумку одну открываем. Смотрю, там действительно вещи лежат. Но я ее на себя потянул, а она такая тяжелая! Он на это говорит, что просто вещи утрамбованы. Тут я и попросил его вытащить сумку полностью, чтобы все ее содержимое осмотреть. И впервые он дрогнул. Сказал: «Не трогайте». Я — почему это? Он: «Это чужие личные вещи, вы не должны их трогать». Ну, я на это никак не прореагировал, дал команду вытащить. И не успели мы поставить на землю, как он сказал: «Это она».
— Ваша реакция?
— Если честно, мы все опешили. Я переспросил — что-что? Он в ответ нервно: «Че непонятного-то, я же говорю, это ОНА». И через пять секунд он уже лежал на земле скрученный. Забавно, но никто не был готов — ни у кого ни оружия, ни наручников при себе не было. Но потом выяснилось, что за Кабановым велось наружное наблюдение сотрудниками ГУ МВД (даже я об этом не знал), и они потом подбежали, помогли.
— Сумку не решились полностью разбирать?
— Нет, не стали этого делать. Было ведь все очевидно. Просто заглянули чуть дальше, убедились, что там пакеты полиэтиленовые, набитые... Кабанов тем временем был спокойный как удав, извиняюсь за выражение. Это меня просто потрясло.
— А чем это можно объяснить, по-вашему?
— Я думаю, он перегорел, что ли.... Бывает, человек боится-боится, а потом раз — и нет никаких чувств. Никаких эмоций больше, ничего.
— Но, может быть, он был психически болен?
— Ничего подобного. Он вел себя совершенно естественно. И рассказывал потом о случившемся спокойно.
— И что же он говорил?
— В семье давно были нелады. Они уже не просто не любили — стерлись все хорошие чувства. Тихо ненавидели и каждый себя за это, и друг друга. Было много взаимных претензий. Алексею не нравилось, что Ирина мало занимается детьми и все время проводит в Интернете. Она действительно, судя по словам знакомых, больше про свой блог думала.
Ирине не нравилось, что муж — неудачник в бизнесе, что работы нет, что денег все время не хватает и ей приходится выкручиваться самой. Думаю, они давно бы развелись, если бы не дети. А так вынуждены были терпеть друг дружку... И оба супруга, скажем так, любили выпить. В тот день они вместе распивали спиртное. Поругались на бытовой почве.
— Получается, типичная бытовуха?
— Формально да. Ирина нелицеприятно выразилась в его адрес (спор зашел о финансовых проблемах), он схватил ее и стал душить. А потом они переместились на пол, и он ножом ее ударил 12 раз. С его слов, он не понимал, что делает.
— Настолько пьяный был?
— Не думаю, что дело только в алкоголе. Говорил: «Меня переклинило». Хотя на месте преступления потом он показал всю последовательность своих действий. Как душил, как наносил удары, как переместил в ванну. То есть в его сознании все детали зафиксировались. И потом он показал, где ее паспорт спрятал с телефоном. Он действовал расчетливо, хладнокровно, предусматривая все нюансы. Как действовал бы преступник, заранее готовящийся к убийству.
— Неужели у него не было ни капли жалости к женщине, с которой прожил столько лет?
— Я не увидел этого. И не было большого раскаяния. То есть да, он, конечно, сожалеет, но, скорее, потому, что понимает, что ему грозит тюремный срок, что он потерял все.
— А почему все-таки ему пришла в голову чудовищная мысль расчленить жену?
— Все просто. Это был самый безопасный способ избавиться от тела. В тюрьму ему не хотелось. Он говорит, что не хотел оставлять детей одних на попечение судьбы.
— То есть на детей уповал…
— Да, в его показаниях это главное. И кстати, если бы мы в ту пятницу к нему не поехали, он, наверное, успел бы избавиться от тела — часть фрагментов тела он уже выкинул к тому времени. Он меня поразил, когда рассказывал о расчленении. Разумеется, я вынужден был расспрашивать все детали — каким образом, какими инструментами… Он рассказывал о процессе, будто о чем-то естественном: «Резал ножом. Связки, сухожилия... Человеческое тело, как тушка барана. Ничем не отличается. Все то же самое». В моей практике было несколько расчленений (просто менее резонансных). И сами убийцы говорили, что сложнее всего отрезать голову. Потому или отрубают, или не трогают ее. А Кабанов спокойно сказал, что пробовал топором, не получилось, что проще было отрезать ножом... То есть он вообще одним ножом управился всего за несколько часов. Ну вы же знаете, что он мясником был.
«Не надо комфорта, меня никто не трогает»
— Говорят, что после такого у убийцы происходят необратимые изменения в психике…
— Мне кажется, у каждого своя история. Предыдущее подобное убийство, что я расследовал, совершил наркоман, у которого уже было психическое отклонение. Он, кстати, тоже свою сожительницу убил. Сам процесс расчленения ему явно не прибавил психического здоровья. Но с Кабановым совершенно другая история. Его больше всего волновало, сколько ему дадут. Переживал, что я вменю ему более тяжкий состав. А я назначил судебно-медицинскую экспертизу в НИИ Сербского. Он ее недавно прошел. В устной беседе сказали, что он совершенно вменяемый. Но поскольку я бумагу не видел, утверждать не могу.
— Какие просьбы были от него в СИЗО?
— В основном это касалось детей. Он волновался — куда их, что с ними будет? Он постоянно об этом спрашивал меня.
— А что все-таки с детьми?
— Первоначально, когда его задержали, были вызваны сотрудники по делам несовершеннолетних. Детей госпитализировали. Потому что у одного был серьезный бронхит в запущенной стадии, у других еще что-то. Потом приехал отец старшего ребенка и забрал его. Остальных забрала мать Ирины и увезла их на Украину. Стоял вопрос о лишении Алексея родительских прав. Я писал соответствующее письмо в суд.
— Жаловался на что-то? Все же в СИЗО к таким, кто над женщинами издевался, относятся «по-особому»…
— Как показывает практика, все ужасы, которые рассказывают о СИЗО, не соответствуют действительности. В изоляторе нет того беспредела, о котором вы, журналисты, все пишете. Если что-то не так, то адвокат всегда подходит, говорит: а можно в другую камеру перевести? И ты переводишь. Потому что если заключенный некомфортно будет себя чувствовать в камере, то и следователю это не нужно. Так что всегда можно найти компромисс.
Кабанов сидит в камере, где кроме него только один человек. Он сказал, что не общается с сокамерником вообще. Целый день читает книги. Философские в основном.
— Проходило сообщение в СМИ, что он жаловался на содержание…
— Провокация была какая-то. Ни на что он не жаловался. Я даже предлагал перевести его в камеру, где народу побольше, где радио или телевизор есть. Он наотрез отказался. Сказал: «Не надо комфорта, мне тут хорошо, меня никто не трогает».
Попросил только разрешить встретиться с родителями. И он единственный раз прослезился, когда их уведомили о его задержании…
Еще просил Кабанов распределить имущество правильно. Кому что отдать. Детям ноутбуки, например.
— Он не пытался свести счеты с жизнью?
— Нет. Хотя изначально мы предполагали, что он может это сделать, и к нему было пристальное внимание в изоляторе. Но потом стало очевидно, что он себя слишком любит. Я досконально изучил всю его биографию. Его образ жизни говорил о том, что он самовлюбленный тип. Тусовки постоянные, богемные компании. Сильно себя он не утруждал никогда. В СИЗО он похудел, но это от стресса. Он не болеет серьезно.
«Меня так задергали, что я нормально работать не мог»
— Евгений, после раскрытия громкого убийства ожидали, что карьера пойдет в гору?
— Я ни о чем таком не думал даже. О награждении медалью (и премию тогда хорошую выписали) мне объявили за день до события. Помню, курьез с этим вышел. Сказали, надо быть на мероприятии в костюме (новую парадную форму нам еще не выдали к тому времени). Побежал в магазин, купил его на «премиальные». А утром звонят — беги на склад, новую форму привезли, подбирай. А само награждение в 12 часов! Форма, как обычно, не подходит. Мерил-мерил... потом схватил первую попавшуюся и в ателье ближайшее рванул. Там погоны пришили, погладили. Успел! Помню, Бастрыкин, когда руку жал, сказал, что такие, как я, — будущее поколение следователей. Мне очень приятно было.
— И как же вы после этого решили уволиться?
— Я был вынужден. Сам не ожидал, что все так выйдет. Ведь работать следователем — мечта детства.
— Почему же это произошло?
— Поводом стала история с квартирой. Моя семья с 2007 года вела квартирный спор. Когда-то моя бабушка ухаживала за парализованной тетей. Та сама ее об этом умоляла, потому что у нее никого не было. Бабушка несколько лет с ней провела. Памперсы, кормление из ложечки… Тетя завещала ей квартиру. Но потом права на жилье предъявил муж этой родственницы, который ее давно бросил, жил с другой семьей, но официально они не были в разводе. И так получилось, что дело Кабанова мою карьеру и сломало.
— То есть?
— Вот представьте: идет судебное разбирательство. И сутяжник, увидев меня по телевизору (телеканалы показали момент моего награждения), решил написать в Следственный комитет. Сообщил: дескать, вы награждаете мошенников, этот Бучинцев и вся его семья обманули несчастного пенсионера.
— И ему поверили?
— Жалоба попала в службу собственной безопасности. Служебная проверка в отношении меня длилась почти месяц. Все это время меня так задергали, что я работать нормально не мог. Я объяснял, что это гражданско-правовой спор и никакого отношения к моей служебной деятельности он не имеет. Но безуспешно.
— Неужели никто не пытался замолвить словечко?
— За меня вступались старшие коллеги. Говорили, что в Головинском отделе всего-то три «рабочих» (то есть тех, кто нормально расследует дела) сотрудника. А отдел из-за огромной территории тяжелейший — кстати, на нашей же «земле» фаната Свиридова убили, из-за чего потом начались беспорядки на Манежной площади.
— И заступничество вам не помогло?
— Нет. Меня неприятно удивило, что в службе безопасности почему-то поверили больше супругу той нашей умершей родственницы, а не мне... Беда, как говорится, одна не приходит. Еще мне влепили строгий выговор за дело Кабановых.
— Как это? За что именно!
— За мой короткий комментарий в адрес адвоката Алексея Кабанова. Тот уверял, что его подзащитного бьют, что следствие давит на него. Но ведь ничего этого и в помине не было! Вот я и высказался одному интернет-изданию, что, дескать, адвокат врет. Руководству не понравилось то, что я свой комментарий не согласовал. Но ведь в нем ничего криминального не было. В итоге мне в два раза зарплату снизили, лишили всех премий.
А тут еще нескольких моих коллег, что в одном кабинете сидели, задержали по подозрению во взятках (это было еще до дела Кабанова. В начале мая прошлого года следователь Головинского СО СК Евгений Клинников был задержан за получение 300 тыс. рублей в обмен на невозбуждение уголовного дела). Весь отдел стали называть из-за этого коррупционным.
— Начальство напрямую приказало вам уволиться?
— Не совсем так. Через коллег мне передали «высшее» указание: либо я выписываюсь из спорной квартиры, либо увольняюсь. Пришлось выбрать второе — с какой стати я должен отдавать жилье, если суд, возможно, решит спор в пользу моей семьи?
— И где вы теперь работаете?
— Пока нигде. Но сам отчетливо понимаю, что следователь — это не профессия, а образ жизни. Тянет… Не случайно многие возвращаются.
материал: Ева Меркачева
