Редакторские задачи иногда ошеломительны. Примерно так же, как проигранная ставка в пятьдесят рублей, или как разрешение давнего конфликта с близкими. Однако, несмотря на некоторую скандальность некоторых предыдущих моих статей, щепетильная тема отношения к детям была сдана мне. Я стоял перед зеркалом и гордился взятием.
Ведь единственный ребенок, с которым живу постоянно, — я сам. Тем не менее, мне хочется думать о себе как о молодом взрослом. Скорее, даже юном взрослом. Должные атрибуты вроде пятничного бритья, курения сигар (по праздникам, ведь встречи с друзьями стали редки как праздник), игры на фондовом рынке (с уморительно крохотным, как указательный пальчик младенца, капиталом) и прочее. Но к детям отношусь с настороженностью.
Обычно я на них просто смотрю, когда они слюнявят руки в проезжающей мимо коляске. К детям повзрослее я стараюсь не приближаться. Слишком шумны. Дети в возрасте от восьми до двенадцати вызывают у меня чувство вины. За то, что я был неприлично хорош в свои десять. Невольно ищу причину этого совершенного упадка таланта в маленьких людях.
Наверное, они в чем-то хороши. Но пока я не подобрался и, скорее всего, никогда уже не подберусь к этому чему-то, в чем они хороши.
Но вообще наблюдать за детьми всегда весело. Особенно, когда они смешно падают. Или орут несуразицу прямо в рот мамочке, которая пытается доставить слова за зубы. Но высокий крик нещадно давит все буквы обратно, поближе к гортани. Или сотрясает язычок, клишированно-мультипликационно качающийся перед темнотой.
Иногда мне попадаются смышленые маленькие люди. Уровень их способностей зависит от того, как они воспринимают меня. Например, если ребенок затихает после моего неодобрительного взгляда — он умненький. Если продолжает орать, то я начинаю процесс немого сочувствия усталой женщине, упражняющейся игнорировать самые сильные раздражители. Наверное, она никогда не смахивает капельку пота, медленно переползающую тринадцать складок лба.
Еще ребенок признается мной выше среднего, если он отвечает на подмигивание или легкий кивок головы.
Недавно один из будущих потребителей моих литературных трудов кинул мне римский салют. Полулежа в своей коляске, он так твердо и уверенно поднял свою ручку к небу, что даже самый сухой человек был бы на весь остаток часа впечатлен.
Но чтобы раскрыться, детям необходимы условия. Например, скрип трамвайных поползновений вверх по Дзержинского (в моем городе эта крутая улица кончается слабохарактерным поворотом и спуском на Багратиона) не самое лучшее место для проявления своих когнитивных способностей. Даже мне в таких условиях бывает трудно сдержаться и не заплакать.
Тем более, когда в наушниках играет какая-нибудь хорошенькая мелодия. Изувеченные скрежетом звуки пытаются впечатлительно осесть в центре удовольствий моего мозга.
Но увы.
Увы.
И даю такое замечания: самые хорошие дети — это либо ваши, либо вы сами. Как правило, это взаимоисключающие определения. Но детей нужно любить, иначе, кто же будет потом после нас ценить красоту?
Егор Сомов
