Наталия Касаткина считает, что гениальность Рудольфа Нуреева сильно преувеличена, российский балет будет ассоциироваться с Анастасией Волочковой, а самые крепкие семейные связи — у танцовщиков. Об этом легендарная солистка Большого театра рассказала «Известиям» после премьеры на главной сцене страны восстановленной версии спектакля «Сотворение мира». Оригинальная постановка была создана 48 лет назад Владимиром Василёвым и Наталией Касаткиной для Кировского (ныне — Мариинского) театра.
— Вы с мужем работали в Большом театре. Но свой главный спектакль сделали в Ленинграде на сцене Кировского театра. Почему не в Москве?
— У «Сотворения мира» была предыстория, которая началась за шесть лет до этого, в 1965 году. На сцене Большого мы с Владимиром Василёвым выпустили балет «Весна священная». Это была первая постановка произведения Стравинского в СССР. Балет приняли восторженно. Но министр культуры Екатерина Фурцева, которая вообще не разбиралась в балете, не поняла, за что вдруг на нас свалился такой успех.
Единственное, что она знала о балете: вторая позиция — это плохо, потому что у танцовщиков развернуты бедра. Вот на таком уровне она разбиралась. А в «Весне священной» не то что вторая позиция, там вообще были эротические сцены. Древняя Русь, весенние обряды. Ну как без эротики! Можете представить реакцию Екатерины Алексеевны на такую смелость.
— Невзлюбила она вас?
— Конечно. Особенно когда слухи о постановке балета на музыку Стравинского дошли до западных импресарио. На премьеру «Весны священной» приехали режиссеры со всего мира. Директор Большого театра Михаил Иванович Чулаки рассказывал: «Они такое говорили про ваш спектакль, что Екатерина Алексеевна просила ни в коем случае не передавать вам их слова, а то зазнаетесь».
Но «Весну священную» пригласили на гастроли в США. Вопреки желанию министра культуры балет удалось вывезти в Америку. Там был такой успех, что нас на руках в машину вносили и на руках от машины уносили. Мы с мужем тут же получили и мировое признание. В итоге Фурцева шесть лет не давала нам ничего поставить в Большом. Мы только танцевали в спектаклях театра.
— Большой и Кировский всегда конкурировали. Поэтому вас и пригласили ставить в Ленинград?
— Возможно. Руководство Кировского театра оказалось более смелым. Это был 1971 год. Нам предоставили возможность работать над балетом «Сотворение мира» и разрешили задействовать любых артистов из труппы. На главную роль Адама мы пригласили Мишу Барышникова. Он уже был очень известным классическим танцовщиком. Одна беда, в его репертуаре не было спектакля, созданного только на него. «Сотворение мира» стало его визитной карточкой. У Миши был абсолютный триумф. В Ленинград из Москвы поездами приезжали поклонницы.
— Если у Барышникова был такой успех, почему он решил эмигрировать?
— Была даже такая фраза: «Падение молодого Барышникова началось с «Сотворения мира». Началась бесконечная слежка за Мишей. У меня сложилось такое впечатление, что он не собирался эмигрировать, но в какой-то момент ему всё это надоело и он решил уехать. А у Барышникова такой характер — собрался, и всё.
Он знал, что за ним уже давно ходили кагэбэшники. Перед каждыми гастролями его вызывали в обком и задавали самые идиотские вопросы. Например, кто президент в Уганде. Его любимую девушку с ним не отпускали: либо она едет, либо он, но не вдвоем. Боялись, что они могут там остаться.
На гастролях он должен был подробно отчитываться — куда идет, с кем и надолго ли. Возвращение в гостиницу — не позже 23:00. Да что Миша, мы все это испытали, но в меньшей степени. Когда после успеха «Весны священной» мы сели в самолет на Москву, генерал от КГБ подошел к нам и сказал: «Ребята, спасибо, что вы вернулись». Ему было известно, что у Володи в Америке была тетка. А это железный повод остаться.
— Барышников получил то, что ожидал от Америки?
— Мише Барышникову не хватало в СССР творчества, на одном «Сотворении» далеко не уедешь. А в Нью-Йорке он танцевал в балетах Баланчина. Всем артистам хочется попробовать себя в чем-то экспериментальном. Барышников был готов к поискам и в новой хореографии. С его школой классического танца это было несложно. Русская школа — это база, на которой можно ваять всё что угодно. Поэтому Миша не сидел без работы.
Объясню, почему русский советский балет так котировался, на примере китайцев. Во времена «культурной революции» там была сожжена вся литература, остались только книги по кулинарии. Именно тогда китайская кухня достигла невероятных высот и стала брендом. То же самое произошло с советским балетом: был отметен модернизм и все «измы». Осталась одна классика. Поэтому балет достиг высочайшего уровня.
— Про балет в основном снимают фильмы-страшилки. Хоть в какой-то степени это соответствует действительности?
— Я не видела ни одного хорошего фильма про балет. Наверное, то же самое могут сказать медики, которые смотрят кино о врачах. Режиссеры слишком любят драматизировать. Иначе о чем еще тогда снимать?
— На самом деле в балете всё гладко и хорошо?
— Нет, конечно, далеко не всё. На поверхность выходят неприятные вещи. Но при этом более верных супругов, чем в балете, трудно найти. Таких пар много, но рассказывают обычно о тех, у кого по семь браков.
— Далеко ходить не будем, подтверждением служит ваш брак с Владимиром Василёвым. Сколько лет вы прожили вместе?
— Мы с мужем были женаты 64 года. Это вообще уникальный случай. У нас есть ордена Петра и Февронии. За любовь и верность семейным ценностям.
— Раньше балеринам запрещали иметь детей. Сейчас ситуация изменилась?
— Никогда запретов не было. Просто кто-то боялся, а кто-то нет. Считалось, что балерина родит и на сцену уже не вернется. То, что она якобы потеряет форму, — предрассудок. Вот вам пример. У нас в театре есть балерина Наталья Огнева, и у нее трое детей. Она в прекрасной форме, все 32 фуэте у нее в кармане.
— Вы своих балерин в декрет отпускаете легко?
— Не всегда легко, потому что у нас коллектив не очень большой. Иногда бывает трудно заменить. Даже в Большом театре есть такая проблема.
— Вы видели спектакль «Нуреев» в Большом?
— Замечательный спектакль, мне очень понравился. Владислав Лантратов, играющий Нуреева, гораздо лучше, интереснее самого Рудольфа. На него мне было интересно смотреть. А настоящий Нуреев, простите, очень аккуратненько танцевал. Барышников — гениальный артист, Володя Васильев, Миша Лавровский, Юра Владимиров, Саша Годунов — это личности колоссальные, чего не могу сказать про Рудольфа. Он скорее очень хороший пиарщик.
— Но на слуху именно Нуреев.
— И хорошо. Нуреев — это классика, благородство, элегантность, этим всем можно восхищаться. А потом все будут вспоминать Настю Волочкову. В Нурееве, конечно, не было пошлости, которую приобрела она. А ведь Настя замечательная артистка, очень талантливая и работоспособная. У нее есть характер. Правда, со временем Настя подстроилась под законы шоу-бизнеса и всё чаще эпатирует.
— Вы работали со многими корифеями. С кем-то еще мечтаете сотрудничать?
— К молодым мне надо присмотреться. Наверное, с Сергеем Полуниным хотелось бы. Слышала, что он будет руководить школой балета в Севастополе, набирает учеников. И это прекрасно. Надо же думать о своем будущем.
— Вы имеете в виду смену поколений или пенсию?
— Я не люблю слово «пенсия». Но думать о том, что делать, когда перестанешь танцевать, надо уже сейчас.
— Как вы относитесь к пенсионной реформе?
— Я ушла на пенсию из Большого театра в 42 года. Так что сейчас меня эта тема не очень волнует. Не думаю, что в балете кто-нибудь будет расстроен, если придется просидеть лишние годы в театре, — наоборот. Генеральному директору Большого Владимиру Урину будет тогда очень трудно отделаться от «балласта». В нашей труппе, к счастью, так вопрос не стоит. Мы стараемся артистов держать в форме. А уходят они, когда чувствуют, что пора. А так хоть до 70 танцуй, пожалуйста. Тем более в спектаклях есть возрастные роли.
— Балластом вы называете кордебалет?
— Нет. Кордебалет — это танцующие. В театре есть болеющие, рожающие, блатные. Представьте, сколько таких в большой труппе — человек 300. А танцующих в Большом театре всегда было человек 45.
— В ваши времена в Большом театре тоже хватало блатных?
— После окончания Московского хореографического училища при Большом театре меня год не принимали в его прославленную труппу. Места были заняты блатными, своими и так далее. За это время я получила приглашения на главные роли в Театр Станиславского и Немировича-Данченко. А в Новосибирский театр оперы и балета меня не то что на роль, брали сразу балериной высшей категории. Но я хотела танцевать только на сцене Большого. И Леонид Михайлович Лавровский (главный балетмейстер Большого театра. — «Известия») посоветовал ждать места в этой прославленной труппе.
Глядя на мои страдания, мама (Анна Кардашова, детская писательница. — «Известия») решила помочь. Ей казалось, что без Большого театра я просто заболею. Влиятельней человека, чем Сергей Владимирович Михалков, с которым она состояла в приемной комиссии Союза писателей СССР, мама не знала. Она переступила через себя и единственный раз обратилась к нему за помощью. Михалков позвонил в Большой театр, и в труппе тут же освободилось место. Как потом мне рассказали, за меня хлопотали многие — педагоги, балетмейстеры. Но звонок Сергея Владимировича стал решающим. 3 марта 1954 года я пришла в Большой театр. И за это всю жизнь благодарна маме и Сергею Михалкову. Если бы не они, не знаю, как бы моя судьба сложилась.
Зоя Игумнова
