Во всем мире, пожалуй, есть только несколько шпионов, которые после ухода в отставку смогли стать плодовитыми писателями. Среди них бывшие сотрудники британской разведки Комптон Маккензи, автор Бонда Ян Флеминг, великий Грэм Грин, ставший классиком Джон Ле Карре и советский разведчик Михаил Любимов. Последние двое — «соперники по «холодной войне».
В советские годы Ле Карре работал в британской контрразведке и разведке, а Любимов — в нашей резидентуре в Лондоне.
Это сложно даже представить, но враги не просто хорошо знали друг друга, но и дружили после отставки (причем до последних дней Ле Карре — а тот скончался в 2020-м). В перестройку Ле Карре впервые пустили в Москву, а Любимову, в прошлом персоне нон грата в Англии, с помощью Ле Карре дали визу, и он преспокойно гостил у своего противника дома в Англии.
Недавно Михаилу Петровичу исполнилось 89 лет. Накануне мы побывали у него гостях и расспросили о том, как такое стало возможным.
ИЗ ДОСЬЕ "МК"
Михаил Петрович Любимов начал работу в разведке в 1959 году в Первом главном управлении КГБ СССР. Был сотрудником резидентуры в Лондоне на должности второго секретаря посольства. В 1965 году Любимова выслали из Англии как персону нон грата. После Англии дважды был в Дании, последний раз резидентом.
В 1980 году возглавил отдел в Центральном аппарате КГБ. После отставки начал писать. Его триллер «И ад следовал за ним» — первая книга о работе нелегала. Любимов называет себя homo scribens — человеком пишущим. Любопытно, что сын Александр Любимов в каком-то смысле пошел по его стопам — стал не писателем, но известным тележурналистом.
Михаил Любимов живет недалеко от Москвы, в уютном деревянном доме, который построил ему сын. Внутри все уставлено необычными вещицами — причудливые статуэтки, картины, часы... Все это он привозил из своих путешествий по миру. Вообще Любимов, прямо скажем, нестандартный разведчик. Он позволил себе взять от жизни все, что, казалось бы, недоступно человеку с такой профессией. И вот красавица жена тому прекрасное подтверждение. К слову, именно после скандальной женитьбы он ушел в отставку, так и не став генералом. Зато живет с Татьяной (третьей женой) уже 43 года, стал известным писателем.
Мы расположились на диванчике у окна, а кругом — книги, книги, книги. Но первые вопросы все же не о них, а о разведке.
— Михаил Петрович, вопрос к вам как к сыну человека, который прошел сталинские репрессии. Насколько вам было тяжело работать в разведке с такой семейной историей?
— Совершенно не тяжело, я вообще об этом не думал. Папа сам относился к этому, как и все поколение тогда, спокойно. Почти все сидели в лагерях, и все любили Страну Советов и не мыслили другой жизни. И потом, папа ведь сидел недолго, где-то год. А могли и расстрелять.
Я дружил с Виктором Николаевичем Ильиным. Они вместе с отцом работали в ключевом, секретно-политическом отделе НКВД. Ильина арестовали, потому что он защищал своего друга, генерала авиации Теплинского, и его без суда и следствия упекли в тюрьму на 9 лет. И это уже не папины страдания в тюрьме (тогда, кстати, мама больше страдала, потому что «любимые» советские граждане сразу стали претендовать на квартиру и т.д.). А Виктор Николаевич вышел оттуда с выбитыми зубами. Но не жаловался. Потом с помощью знакомого в ЦК стал важной фигурой в писательской организации.
— То поколение разведчиков — все идейные?
— Я думаю, что они все были простые ребята, вышедшие из народа. Папа вступил в ЧК вскоре после революции, это открыло ему дорогу из провинциального городка Тамбовской губернии, а дальше его чуть не репрессировали свои же «за превышение власти» (он расстрелял без суда одного антоновца во времена тамбовского восстания). Другое время было. После отсидки прошел всю войну в военной контрразведке. Был замначальника СМЕРШа в Прикарпатском военном округе во Львове, боролся с бандеровцами.
— Отец хотел, чтобы вы шли в разведку?
— Напротив. Он хотел, чтобы я был архитектором. Но как-то меня туда не тянуло. Меня тянуло в дипломатию, я много читал. Мама умерла рано, мне было 11 лет, отец в то время работал почти круглосуточно, поэтому меня воспитывали книги. В 1952-м я окончил в Самаре школу (туда отца перевели из Львова), и поступил в московский Институт международных отношений, захотелось стать советским Талейраном. И там тогда было достаточно интересно, прекрасные преподаватели — читали лекции такие светила, как академик Тарле, профессора Крылов, Дурденевский. По тем временам было серьезное образование, тем более мы интенсивно изучали иностранные языки. Любопытно, что только с 4-го курса можно было читать иностранную прессу в спецфонде.
— Период работы в разведке был самым ярким и главным событием вашей жизни? Для страны в целом много удалось сделать?
— Я лично не слишком высоко оцениваю свой вклад. Но я работал с полной самоотдачей, очень активно. У меня были удачные вербовки, я давал много информации. Но я не считаю себя героем разведки, и тем более (смеется) легендой. Если бы я фигуру типа великого разведчика Кима Филби (с которым работал уже в Москве) завербовал, тогда бы да. Я встречался и с агентами крупными, легко заводил связи в кругах политической элиты, но, думается, был разведчиком средней руки. Увы, ухватить за хвост жар-птицу вроде американского шифровальщика мне не удалось. Обжегся на шефе шифровальной службы Англии, тогда меня пытались вербовать и затем выгнали из страны.
Я до сих пор люблю разведку. Гонки на автомобилях, тайники, головокружительные вербовки, стрельба — это из шпионских фильмов, хотя нечто подобное и в жизни бывало. Для меня работа в разведке — это ежедневные встречи с иностранцами и телеграммы в Москву с политической информацией, от них полученной. Увы, в СССР было запрещено говорить о разведке в мирное время. В посольствах, где я работал, непосвященные граждане были убеждены, что мы занимаемся слежкой за ними. В общем, работа в политической разведке близка к журналистской.
— В смысле, главное — добыть информацию?
— Да. Но разведчику мало встретиться и добыть нужную информацию, надо еще подать ее. Для этого надо знать материал, представлять, что такое НАТО, каковы отношения между Англией и Америкой, их отношение к Советскому Союзу, расстановку сил в политических партиях, противоречия в правительстве, методы работы местных спецслужб и многое другое. Все это надо учесть в подготовке материала.
А вообще как было. Собранный и обработанный материал ты приносишь своему непосредственному начальнику, он это все правит, иногда в лучшую, иногда в худшую сторону. Дальше подписывает резидент. Отправляем в Москву. А там существует информационное подразделение, оно обрабатывает информацию, проверяет и обобщает. И потом ее либо принимают, частично или не частично, либо отвергают. Принятая информация идет в Политбюро, ЦК, МИД и другие ведомства. Политбюро — это высшая оценка. Но это одна сторона работы. Если видите, что человек может представлять интерес, вы должны еще справку о нем написать. Это уже не идет наверх, это уже оперативная информация. Некоторые контакты мы берем в разработку и порой вербуем.
Но основное — это мучительный поиск контактов. На приемах, на конференциях, в пабах, в парламенте. Даже на улице, на танцах в дансинге. Блеск работы за границей в том, что вы циркулируете в высших кругах, работаете с элитой. В Союзе, даже когда я занимал руководящую должность в разведке, я ни с кем не встречался из высшего руководства. Там же я работал с одним из лидеров лейбористов Диком Кроссманом, министром обороны Англии Денисом Хили, помощником премьер-министра Дании Готтлибом, с послами, дипломатами, крупными писателями. И советские бонзы постоянно выезжали за кордон, дабы познать ужасы капитализма. Так я познакомился и с руководителями международного отдела ЦК Загладиным, Черняевым, Шапошниковым, даже с будущим генсеком Черненко выпивал.
— И кто больше всех запомнился?
— Многие. С разведчиком, легендарным английским писателем, яростным католиком Грэмом Грином встретился на приеме в советском торгпредстве в Лондоне по линии тогда существовавшей «Международной книги». Своеобразный человек. Мы с ним пили за Христа, который выгнал торгашей из храма. Тут нашли общее коммунист (я) и католик. Грин считал, что идеалы коммунизма близки к заповедям Христа. Интересно было с Диком Кроссманом, идеологом лейбористов, бывшим шефом службы психологической войны, когда-то близким к коммунистам. С консерватором, бывшим пилотом, потом членом английского правительства Николасом Скоттом, очень открытым и честным человеком.
«Я не сексуальный маньяк»
— Первая командировка все же была не в Англию, а в Финляндию?
— Да. У меня второй язык был шведский (а там он был государственный, наряду с финским). Попал туда случайно. В посольстве СССР в Финляндии один слишком энергичный сотрудник совратил секретаршу консульского отдела. Беременная, за границей, мужа нет… это же ЧП! Ее отзывают, появляется вакантное место. А я был беспартийный, неженатый и не занимал крупных комсомольских должностей, поэтому меня и на практику послали не в Америку или Англию (это была моя специализация), а в отдел печати МИДа. Заведовал отделом печати товарищ Ильичев Леонид Федорович, крутой мужик, бывший моряк с плохо выведенной татуировкой на руках. Потом идеолог КПСС, академик. Я ему переводил. Он принимал иностранцев, я был поражен, как грубо он их «долбал», они дрожали, причем ведущие журналисты. Я там впервые приобщился к нашей федеральной прессе, писал статьи под псевдонимом (название одной — «Пуговичная объективность господина Картера»), набивал руку. Дальше диплом — и предложили в Финляндию вместо этой забеременевшей девушки. Сидел, визы штамповал.
— Буквально штамповали?
— Ну да. Секретарь консульского отдела, машины нет, мировые вопросы не решал. Но жил нормально, ел гороховый суп в харчевне, вздыхал по русским подружкам, писал горькие стихи. И видел, что вокруг солидные дяди бродят, таинственные разведчики, у всех машины, а мы, мидовцы, почти все безлошадные. Занудное это дело — штамповать визы. Иногда справки писать по газетам, никаких встреч с иностранцами, кроме как на приемах. Представляете, всю жизнь так провести… Разве это работа Талейрана? А ведь русские дипломаты, если взять времена Грибоедова, активно встречались со всеми. Но в то время мидовцев допускали до иностранцев лишь с уровня первого секретаря. Потому что еще помнили, что было с теми, кто встречался в сталинское время: 70 процентов разведчиков расстреляли или сослали, многие дипломаты тоже «полетели». В Финляндии меня и втянули в разведку, даже разрабатывал некую прыщавую тетку из консульства США. Отправили в Москву в разведшколу.
А уже после был период моей работы — в Англии.
— Писали о вас, что вы джентльмен, поклонник британской культуры, дружите с интеллигенцией и в это время создали плотную шпионскую сеть.
— Выдумки рептильной прессы. Если бы я создал сеть… Мечты, мечты! Костюмы у модных портных на Сэвил-роу не шил, потому что я получал 120 фунтов как второй секретарь, меньше, чем дворник посольства США. Еще надо было платить за комнату, мы жили в полуподвальном помещении, там родился Саша. Но вообще чудесная была жизнь. Это сейчас брось меня в эту комнату, я буду кусать локти. А тогда прекрасно жили, ходили в театры, в музеи. Мне, кстати, мой приятель Джон Ле Карре приписал, что, мол, я совращал жен членов парламента.
— Это правда?
— Это полный абсурд. Во-первых, англичанки далеко не в моем вкусе, не такие уж эти худобы красавицы. Я любил только знаменитую Ванессу Редгрейв, блестящая актриса. Во-вторых, я тогда только женился на актрисе театра транспорта, умнице Кате Вишневской (кстати, старинного дворянского рода), у нас только родился сын. Но главное, зачем мне жены членов парламента, когда сами члены парламента мало чего знают? Я же не сексуальный маньяк. И я «зарубил» Ле Карре эту главу в его мемуарах, он не стал ее публиковать.
— Про вас ходят легенды, ваш роман «И ад следовал за ним» в «Огоньке» времен перестройки создал вам стойкую славу заправского ловеласа. Пусть жен британских парламентариев не совращали, но ведь было дело, признайтесь?
— Конечно, было. Но вы же не мой духовник или хотите исповеди? Однажды в Англии я остался на ночь на даче у упомянутого Дика Кроссмана, был уверен, что сейчас мне «подбросят» бабу. Наши контрразведчики это часто использовали. У меня самого был эпизод в Москве, который потом попал в фильм Бортко «Душа шпиона» по моему роману.
Хорошо, рассказываю.
Мне было 22 года. Нужно было соблазнить американку, вроде бы церэушницу. Я под видом богатого аспиранта Киевского университета поселился в «Метрополе» — той же гостинице, где она. Папа пошил мне в ателье шикарный белый костюм из бельгийской ткани. Подсел к ней за завтраком, познакомились. А потом гуляли по Москве. Тверской бульвар, Музей изобразительных искусств, импрессионисты, голландцы. Роскошный «Савой» (потом «Берлин»), официант вылавливает карпа из фонтана в середине зала. Я сорю деньгами (естественно, кэгэбешными). Танцуем, пьем. И я ее привел к себе в номер. Сцена обольщения. Сбросил с себя белые одежды на спинку стула. И тут в самый разгар страстей — телефонный звонок. Хриплый голос моего куратора на другом конце: «Отодвинь стул, ни хера не видно!» Оказалось, я заслонил фотоаппаратуру. Ну, у меня все упало! И я решил, что на всю жизнь импотент. На следующий день пошел лечиться к «врачу по мочеполовым болезням». Заплатил аж 80 рэ за укол (видимо, водой). И знаете, это сработало! Я вышел от него и почувствовал, что готов покрыть всю Москву, как баран стадо овец. Сила самовнушения! Будете хохотать, но я никогда не считал эту сексуальную авантюру имевшей отношение к истинному сексу или, не дай бог, к любви, для меня это было исполнение долга, если угодно — смейтесь! — служение Делу.
— Правда, что в ту пору были гейские шпионские скандалы?
— В Англии считалось это в то время преступлением. И мы на этом даже завербовали сотрудника английского посольства в Москве, гея Джона Вассала. Окружили его друзьями-геями из Большого театра и консерватории, устраивали пышные оргии и все снимали на пленку. Потом показали ему целый фильм про это. Он чуть не застрелился. Но в результате работал на КГБ девять лет в Лондоне, таскал секретные документы адмиралтейства. Потом его все же арестовали. Он отсидел много лет, оставил мемуары, написав, что лучшие дни своей жизни провел в Москве. Еще бы! В такой просвещенной компании!
— Вы как-то сказали, что разведка и этика несовместимы.
— А что, разведка — это благотворительное общество? Или правозащитная организация? Я лично считаю, что интересы страны выше абсолютно всего. Журналист пусть думает об этике, писатель пусть думает, а если разведчик работает для страны, то должен идти на все. В меру, конечно. Не дай бог, разведка начнет этические мерки прикладывать к работе. Публично об этом, конечно, никто не говорит.
— Во время перестройки и спецслужбы начали дружить?
— Ну как сказать. Я читал лекции о нашей стране и перестройке в Америке как бывший полковник КГБ. В Джорджтаунском, Колумбийском, Гарвардском университетах. Однажды ко мне подкатило ФБР, когда я отвечал на вопросы после лекции в Калифорнийском университете.
— Что хотели от вас?
— Человек представился начальником отдела ФБР по Калифорнии. Спросил, почему их не информировали, что я представляю КГБ. Я ответил: спросите у ЦРУ. Потому что меня за границей, очевидно, разрабатывало ЦРУ. Он согласился, но был возмущен. Попросил интервью. Я согласился. Я жил около Лос-Анджелеса, у американского знакомого. Он приехал. «Вы же публичная фигура, давайте сделаем интервью под видеозапись!» — предложил я. Мой хозяин взял камеру и записал. Там ничего интересного не было, формально все. Правда, он просил объяснить: «У вас работают несколько военных в атташате (а тогда было наше консульство в Лос-Анджелесе), они часто едут по хайвею, останавливаются и совершают нужду, чем вы это объясните?» Как опытный конспиратор, я от ответа на сей роковой вопрос уклонился.
— Как вы познакомились с Ле Карре?
— Авантюрно. В 1989 году я написал пьесу «Легенда о легенде» (ее поставили, как ни смешно, в Душанбе), я тогда только отчаянно пробивался на литературном поприще. В общем, я думал об успехе. И придумал. Перевел пьесу на английский и отправил Ле Карре обычной почтой из Москвы. Письмо шло месяца три. Видимо, проверяли с двух сторон, нет ли там микроточек. Он тут же написал ответ: «Получил ваше письмо от такого-то числа (я написал ему в июле), сразу отвечаю вам». Написал, что передал мой текст драматургам Беннету (это знаменитость!) и Фрейну. Последний мне написал письмо, что очень хороший перевод (фигня, чисто английская вежливость), но, мол, знаете ли, я 10 лет потратил, чтобы пробить советского драматурга Арбузова, поэтому не могу взять вашу пьесу. А вскоре журналист Роббинс, друг Ле Карре, позвал меня в Лондон делать фильм. И они мне стали пробивать визу (я же персона нон грата был). Роббинс и свел меня с Ле Карре в Лондоне. Мы поехали в самый чопорный ресторан «Симпсон на Стрэнде», где лучшие в мире недожаренные стейки с кровью и прочее. А потом Ле Карре прибыл в Москву в 1992-м. Я его встретил в ЦДЛ, в Дубовом зале, вход — с тогдашней улицы Воровского, сейчас Поварская. У входа стояли ларьки, торговали всем, я купил бутылку польского паленого виски за 5 долларов (!). Сели, выпили на двоих, как старые забулдыги. Потом часто встречались с женами в Лондоне. Я гостил у него в загородном доме в Корнуолле. Регулярно переписывались. Прекрасный он был мужик. Он всего три года проработал в контрразведке и затем столько же в разведке.
— Такой маленький стаж?
— Ну да, это очень мало. Его завербовала английская секретная служба (СИС), когда он учился в Бернском университете, чтобы он стучал на других студентов и сообщал, кто сочувствует коммунистам. Это же мерзкое занятие! Он об этом написал книгу «Идеальный шпион», это одна из лучших его книг. У него на самом деле жуткая судьба, не дай бог такую: отец — мошенник, жулик, который потом стал членом английского парламента. Мать, когда мальчику было 5 лет, от мужа ушла. Он ее увидел, когда ему было уже лет 20. Это травма на него повлияла, возможно, развила чувство справедливости и добра. До этого он вокруг себя видел разное, папаша финтил с бабами, пил, сидел в тюрьме и т.д. Потом, когда пришла слава, папаня уже приходил за деньгами. Хотя отец всегда любил его, давал деньги, устроил в свое время учиться в Берн и Итон.
— А вам не препятствовали, не следили за перепиской?
— Откуда я знаю. Вряд ли. В 90-е в стране был бардак, органы грубо реформировали. Вызвали, когда сбежал Гордиевский, 1985 год, допрашивали (он со мной работал в Дании). Больше не трогали. Не знаю, может еще все впереди.
Я работал с Юлианом Семеновым в «Совершенно секретно», крепко дружил с замначальника второго главка КГБ (контрразведка) Виталием Бояровым (выведен как генерал Константинов в фильме «ТАСС уполномочен заявить»). Куда меня еще вызывать…
— Как вы чувствовали себя, оказавшись в первый раз в Лондоне после того, как вас выслали оттуда много лет назад?
— Я Лондон сам по себе люблю, но новый Лондон — это уже не мое. Когда я там работал, там был аромат старой Англии, Теккерея и Диккенса. Полно людей в серых котелках с изящными зонтами. А ныне я вижу однообразные куртки, причудливые татуировки, дурацкие небоскребы, некое колесо обозрения рядом с Биг Беном (похуже московского), избыток цветных мигрантов… Хотя меня там принимали дай бог как, потому что они хотели сделать большое кино, и я написал несколько сценариев для англичан. Кино в итоге не сняли. Участвовал в создании книги, продажи с которой пошли на реставрацию крыши старинной церкви XV века.
— То есть вы в Англии церковь восстановили?
— В каком-то смысле да. Дело было так. Ле Карре в своих книгах сделал Саррат (есть такое место к северу от Лондона) центром разведшколы. А сделал потому, что он начинал продавцом в магазине в ближайшем к Саррату городе. Вот мы с Таней туда приехали, сходили в церковь. И выяснилось, что крыша прохудилась, нужно 100 тысяч фунтов. Ле Карре решил издать книгу, по 10 фунтов за штуку распространить, а на вырученные средства отремонтировать крышу в церкви. И мне нужно было написать свою часть. Написал, книгу издали, крышу починили.
— По-английски писали?
— Нет, по-русски. Там перевели. Я написал пародию на Ле Карре, очень веселую. Писал от имени главного героя его романов, полковника КГБ Карлы. Я его спародировал, мол, работаю нелегалом в Англии под крышей сапожника. Мы также посетили лавку «Алиса» в Оксфорде, я же поклонник Льюиса Кэрролла.
Про предательство и стукачество
— Хотела спросить вас про предателей, они же сыграли роль в вашей жизни?
— Да, к сожалению. Это и Гордиевский, мой бывший заместитель в датской резидентуре и английский шпион, и генерал Калугин, ныне гражданин США. В последний раз я видел Калугина в Америке, когда совершил единственную свою поездку в Штаты. Это был 92-й год. Он тогда был лишь на пути к предательству.
Еще больше переживаю, когда неожиданно рвут со мною близкие друзья, так случилось после моей отставки.
— Наши перебежчики руководствовались материальными соображениями? А западные агенты, которые работали на нас, все люди идеи, как Филби?
— Собственно, а какие такие идеи существуют на Западе, кроме комфортабельной жизни? А Ким Филби был человеком идеи и остался таким. Я тоже верю в коммунистические идеи, но критически отношусь ко многому в советской практике. Верю в добро, справедливость.
— Это библейская идея.
— Да. И это русская идея. «Кембриджская пятерка» — люди высокого духа. Они ненавидели капитализм того времени, с его безработицей, кризисами, неравенством. Они поверили в новое социалистическое общество. Многие потом разуверились.
— Вы критически отзывались о версиях ликвидации политических противников, Литвиненко, Скрипаля.
— Не верю во все это, особенно в применение радиоактивных материалов. К тому же Березовский — это типичный бандит. Вся эта компания, которую он вокруг себя создал, Литвиненко и пр. замазаны. Когда офицер, давший присягу, начинает вылезать на телевидение, критиковать власть — это преступление. С другой стороны, после перестройки всюду упал профессионализм. Несколько разгромов органов безопасности учинил Ельцин: три реформы ФСБ, разведку вывели в независимый полет, все руководство устранили. Примаков был, бесспорно, государственник, но он маневрировал все время между Ельциным с его уральскими мудрецами и интересами страны. Ельцинисты хотели вообще закрыть разведку и «обнять Запад». Я дитя ХХ съезда, осудившего сталинизм и репрессии. Когда я пришел в разведку, у нас был диверсионный отдел. Там была спецподготовка, своя лаборатория и кадры. В 1961 году, когда убежал на Запад Сташинский, убийца Бандеры, этот отдел разогнали. И с тех пор, сколько я работал, не было такого подразделения. Откуда появились эти «отравители Скрипалей», заснятые на видеокамеры в Солсбери? Такое мне не может даже присниться. Хотя допускаю, что в бардаке и не такое может родиться. Сон разума рождает чудовищ.
— Вы верили в перестройку?
— Да, верил. Поддерживал Горбачева (не Ельцина). Голосовал одно время за «Яблоко», верил, что можно изменить отношения с Западом. Но в глубине души оставался приверженцем геополитики, постоянно сомневался, зная хорошо постоянные козни Запада против нас. Наша разведка в перестройку получала секретную информацию об истинных замыслах Запада, и это вызывало гнев Горбачева и Ельцина. Разуверился я в итогах перестройки после распада СССР и приватизации, тогда и написал свою антиутопию «Голгофа». Не думал, что все так безобразно закончится… Помню сладкие годы, когда мы горячо спорили с моими друзьями — журналистом Юрой Щекочихиным, писателем Юрой Давыдовым…
— Вы написали предисловие к книге Щекочихина «Рабы ГБ», на которую многие ваши коллеги тогда обиделись. О чем вы больше всего спорили с автором?
— У Юры было расхожее интеллигентское представление о КГБ, потому что он был типичный идеалист. Бескомпромиссный, честный. Удивительно наивный, я никогда такого наивного человека не встречал. Прекрасный и неповторимый. Его убила мафия, против которой он боролся.
— Стукачество, о котором мы писали в предисловии к книге «Рабы ГБ», — оно у русских в крови или нет?
— Это чушь. Если вы создадите в любой стране соответствующую обстановку, то что будет? Будет всеобщий психоз. В Америке каждый турист, который выезжал в СССР, проходил через ФБР, становясь, по сути, агентом. Все были обязаны собирать информацию. Некоторые американцы — образцовые стукачи. У нас их тоже всегда хватало. Дай сигнал — и тут же появится лавина доброхотов и квасных патриотов.
— Значительная часть интеллигенции переживает, что она вся в разработке. Что все «под колпаком у Мюллера». Что каждый майор хочет стать подполковником и копит компромат на деятелей культуры и просто образованных людей…
— Всегда так было, еще при Герцене. После сталинских репрессий это превратилось в бзик. Куда вы от этого уйдете, это болезнь русской интеллигенции. Кстати, шеф КГБ Крючков, помню, возмущался, что на всю Москву было всего 855 прослушиваемых объектов, включая иностранные посольства и т.п., а считалось, что слушают всех, при разговоре некоторые граждане воду пускали для заглушки, будто это помогает! На практике подслушка — целая история, еще санкцию надо было получать. На некоторых санкции мы получали от ЦК и прочее. Технически прослушать всех невозможно. А как обработать? Тут целая армия была нужна. Сейчас иные времена, прогресс, но я ныне далек от всего этого.
— А чем вы сейчас занимаетесь?
— Панически приближаясь к девяностолетию, выпускаю на днях новую книгу «Гуляния с чудесной Алисой». Это о моих туристских приключениях после отставки, поездках на Запад с Алисой из страны чудес и, конечно же, с любимым Чеширским котом. И в Крым тоже. Обожаю путешествовать по миру, но привязан к России и ее великой культуре. Разумеется, в книге много о разведке, которой я пропитан. Даже неудобно писать в преклонном возрасте, уже Льва Толстого по возрасту переплюнул. Но иначе не могу, душа горит…
Ева Меркачёва
