Народной артистке РФ Ирине Мазуркевич исполнилось 60 лет. Она отмечает и еще один юбилей — 30 лет службы в санкт-петербургском Театре Комедии им. Н.П. Акимова. Обозревателю «Известий» актриса рассказала об отношении к «легким» жанрам, возвращении в большое кино и воспитании внуков.
— С каким настроением встретили круглую дату?
— В общем, живу, пока не жалуюсь. Все более-менее хорошо в семье, внуки меня радуют. И в работе всё складывается, а возраст-то уже такой, когда артистам — а особенно артисткам — с работой приходится трудно. Но, кажется, сейчас у меня интересные роли.
— В вашем театральном репертуаре доминируют серьезные драматические произведения. Не хотелось ли включиться во что-то ярко-комедийное?
— Нет, не хочу. Комедийные, характерные роли у меня есть в антрепризе. А диапазон образов, в котором меня видит зритель нашего театра, меня устраивает. Серьезность ролей обусловлена и курсом нашего худрука Татьяны Казаковой: у нее даже острые комедии всегда с драматизмом.
Раньше я думала, что далека от комедийного жанра. И это стало одной из причин, по которой мы с Анатолием Равиковичем (народный артист РСФСР, покойный супруг Ирины Мазуркевич. — «Известия») перешли из Театра имени Ленсовета в Театр Комедии позже, чем могли бы. И чем следовало бы сделать, на самом деле. Я думала, что в Комедии должны работать смешные люди, которые смешат. Но не успела перейти в этот театр, как на меня навалился «большой» репертуар: Принцесса в «Тени», Виола в «Двенадцатой ночи», «Зойкина квартира», а еще спектакль «Биография» по Максу Фришу, а еще «Ромул Великий» по Дюрренматту. И потом — Карел Чапек, опять Шекспир, снова Дюрренматт, Мариво, Кауард, Островский… Сейчас я репетирую в спектакле Сергея Федотова, режиссера из Перми, который ставит у нас Шукшина.
Знаете, когда приглашаешь простого неискушенного зрителя к нам в Театр комедии, иногда слышишь что-то в духе: ой, нет, я не люблю такой жанр, мне надо, чтобы со смыслом. Можно подумать, комедия — это обязательно что-то бессмысленное и со снятыми штанами. У Николая Акимова, имя которого носит наш театр, никогда подобного не было.
— Ваших героинь отличает властность и умение добиваться своего. Вам, как человеку и актрисе, это свойственно? Скажем, на репетициях вы ведете за собой режиссеров, партнеров?
— Да, но я обязательно выслушиваю их точку зрения. С Казаковой по-другому нельзя, она твердо знает, чего хочет, от первого и до последнего, можно сказать, слова. Ее видение надо пропустить через себя, понять основную задачу, которую потом можно варьировать. И сама Татьяна Сергеевна говорит, мол, не ждите только моего слова, предлагайте. Она открыта актерским предложениям, если они в нужном русле.
У нас в Комедии французский режиссер Мишель Раскин ставил пьесу Мариво. Объясняя актерам, как вести ту или иную сцену, Мишель наставлял: делайте так, потом этак, а потом — и тут он указывал на меня — как вам скажет Ирина. Будто оставлял меня за старшего, как человека дисциплины.
Когда спектакли идут по 20 лет — что для России привычно, а для режиссера из Франции стало потрясением, — за ними надо следить. Чтобы артисты сохраняли рисунок роли, не тянули одеяло на себя или, по крайней мере, не теряли интереса к тому, что они играют. И тогда декорация может истлеть, но спектакль не потеряет содержания.
— В последние годы вы часто бываете на фестивалях. Это для вас светские мероприятия или все-таки работа?
— На фестивалях бывает множество интересных людей. Выясняется, что мы, артисты, знаем творчество друг друга, друг за другом следим, и это позволяет почувствовать себя причастным актерскому братству, большой актерской семье. Недавно я вернулась с фестиваля музыки, театра и кино в Юрмале. Это необычный фестиваль, на котором мы, актеры, исполняли песни из фильмов.
Незадолго до выступления случайно узнала, что буду петь с Игорем Верником (народный артист России, актер МХТ им. Чехова. — «Известия») еще один номер, помимо того, который готовила. Для Игоря это тоже стало сюрпризом. А оркестр нашу песню уже знал! Мы с Верником послушали ее через YouTube, быстро выучили и вечером спели при полном зале с телекамерами. Вот такая авантюра! Но подобные ситуации очень полезны.
— Вы вернулись в большое кино — благодаря фильму Юрия Грымова «Три сестры». Не удивились, узнав, что сестер будут играть актрисы значительно старше, чем предполагается у Чехова?
— Мне кажется, с возрастом острее воспринимаешь «Трех сестер» и вообще позднюю драматургию Чехова. Одно дело, когда молодые говорят, что, дескать, у нас все впереди и надо жить, надо работать. И насколько больше тоски, насколько более пронзительно звучит, если ты, в общем, уже прожил свою жизнь, понимаешь, как все вокруг изменилось и никуда тебе не вырваться из провинциальных рамок своего существования, а всё равно на что-то надеешься…
И когда в таком возрасте говоришь, что надо жить, — другая цена этим словам… На склоне лет ты совсем не умозрительно понимаешь, что нельзя упускать ни одного дня своей жизни, не стоит ничего откладывать на потом. И каждый день проживать так, чтобы потом не жалеть. Постоянно открывать для себя что-то новое. Думаю, Чехов не остался бы на нас в обиде.
— Что вам интересно, помимо профессии?
— Я интересуюсь политикой последнее время. Нравится футбол. Мне стало интересно путешествовать, хотя раньше я не любила этого. На всё времени не хватает. Так хочется, чтобы сутки были длиннее, потому что уже всё больше склоняешься к отдыху. Часто я слышу: ого, сколько ты всего успеваешь! Видели бы вы, сколько я успевала в 40 лет. Но сейчас иногда хочется вообще ничего не делать. Это возраст, и это совершенно нормально. Уже смотришь себе под ноги, когда бежишь, боишься оступиться — в прямом и переносном смысле…
— Глядя на вас, сложно поверить, что вы уже бабушка. Ваша дочь не стала актрисой, а внуки, Матвей и Ева, пойдут по вашим стопам, как думаете?
— Ева будет артисткой, мне почему-то кажется. Моя дочь Лиза уже повела ее в какой-то драматический кружок, я даже была на одном их представлении. Не знаю, воспользуется Лиза моим советом или нет, но мне кажется, это преждевременно. Не стоит совсем маленьких детей, пяти- шестилетних, отдавать в драмкружки. Очень часто самодеятельность портит детей, а они же впитывают всё, как губка.
Начинают кривляться, появляются ранние амбиции, детишкам кажется, они уже артисты, начинают подражать любимым актерам. Помню, когда я поступала в театральное училище, туда неохотно брали молодых людей из художественной самодеятельности: когда было видно, что приходит человек, осознающий себя готовым артистом. Ведь в актере-студенте надо сначала его собственную природу проявить, а приходилось заниматься выбиванием уже выработанных штампов.
— Можно ли сказать, что вы чему-то учитесь у внуков?
— Конечно. Я родила Лизу в 23 года, когда была плотно занята в театре. Работа работой, а бабушек-дедушек тут, в Ленинграде, не было, всё приходилось делать самой. Как не было и машины и всего того, что так облегчает жизнь сегодняшних молодых родителей: памперсов или так называемого сухого корма для детей. Всё приходилось самой готовить, постоянно что-то доставать, и все бегом, бегом, спектакли, репетиции, ребенок под мышкой. Ясли, детский сад… И очень мало времени оставалось на общение с ребенком, чтобы посмотреть, как он развивается. И получается, только с появлением внуков я осознала, что ребенок в годовалом возрасте — уже сознательный человек, всё понимающий, со своим глубоким внутренним миром, а про возраст 2–3 года и говорить нечего.
Чему меня внуки учат? Очень многому. Даже чисто технически: Матвей, когда ему было три года, помог мне в айпаде разобраться! Это сильное впечатление: когда ты не знаешь, что перед тобой за штуковина, а младенец тебе ее помогает настроить. Дети в стольких вещах разбираются. Вот мы смотрим телевизор, начинается реклама, я говорю: «Не смотрите это» — «Бабуля, но бывает же и хорошая реклама…». И называют какую-то качественную продукцию, хотя, казалось бы, откуда им это знать.
Когда дети познают мир, открывают его для себя, нужно направить их в нужное русло, чтобы они не испортились и получили правильный заряд на будущее. Я довольно вспыльчивый человек, очень резкий, и когда Лиза была маленькой, могла на нее накричать. Сейчас я убеждена, что на детей нельзя кричать, с ними надо договариваться, и когда ты это делаешь, они точно все понимают. Взрослому надо найти общий язык с ребенком, а это труд, конечно, куда проще наорать. У меня, когда наблюдаю на улице, как орут на детей, сердце разрывается.
— Работа, внуки, путешествия… Что еще дает вам опору?
— Любовь. У меня есть личная жизнь. Это и к вопросу о возрасте: с годами не уходит потребность любить и быть любимым...
