В первом квартале Пречистенской полицейской части три года по трем разным адресам с «матушкой» — вдовой коллежского секретаря жил Ваня Забелин, будущий историк быта царской Москвы, основатель Исторического музея. «Осенью 1830 года в холеру мы жили
Один из трех несохранившихся домов на стыке бульвара и Сивцева Вражка, 2, остался на фотографии конца ХIХ века. Из дома с «Закусочной» и рекламой «Драпировки» мальчик в 12 лет попал в сиротское Преображенское училище. По снимку видно, что патриархальная Москва с миниатюрными приземистыми строениями закономерно уступила место доходным многоэтажным домам с квартирами для состоятельных жильцов — врачей, адвокатов, чиновников, профессоров университета и консерватории.
Имена многих из них не забыты.
В Сивцевом Вражке, 38, жил в начале ХХ века Николай Умов. Подготовленный к профессорскому званию в Москве, он свыше двадцати лет занимал должность профессора в Одессе, Новороссийском (а не украинском) университете. В родной университет вернулся известным физиком. Умов ввел многие фундаментальные понятия в теоретическую физику, курс которой с блеском читал. Его слушатель студент Борис Бугаев, он же писатель Андрей Белый, в прозе и стихах запечатлел выступления профессора на кафедре. На нее профессор всходил «сверкать умом, жизнью, блеском, срывать покров неба и показывать коперниковскую пустоту в величавых жестах и афоризмах».
Вспоминая Московский университет, Андрей Белый писал:
И было: много, много дум,
И метафизики, и шумов…
И строгой физикой мой ум
Переполнял профессор Умов.
Умов с профессором Петром Лебедевым создавал Физический институт Московского университета. Они оба покинули государственную службу в знак протеста против политики министра просвещения царского правительства.
Ушел из университета по этой же причине микробиолог Лев Тарасевич, житель Сивцева Вражка, 41. В годы Первой мировой войны служил ученый главным военно-полевым санитарным инспектором Российской армии. После революции, в годы жутких эпидемий, страшных болезней, Тарасевич не эмигрировал, основал Станцию контроля сывороток и вакцин. Она стала институтом, носящим его имя, которое значится на камне доски дома, где профессор умер в 1927 году.
Профессор Сергей Чаплыгин жил на Пречистенском бульваре, 21, когда мировая и российская авиация набирала высоту. Первый полет братьев Райт состоялся в 1903 году. В том же году Чаплыгин защитил докторскую диссертацию «О газовых струях». Эта теория и другие его расчеты, в названии которых наличествовали слова «крыло», «открылка» и «закрылка», позволили рассчитать оптимальную скорость аэропланов при посадке, спасти жизнь многим бесстрашным пионерам авиации.
Драматический тенор Антон Секар-Рожанский прославился в Москве как первый исполнитель арии Садко в опере Римского-Корсакова и в других операх чтившего его композитора. Певец из дома 35 в Сивцевом Вражке уехал на историческую родину, Польшу, после Гражданской войны.
В
Николай Брилинг в справках энциклопедий поминается в связи с двигателями внутреннего сгорания, автомобилестроением. В этом деле преуспел.
Лубянка составила на него свою справку: «Брилинг Николай Романович: Б[ывший] декан механического отделения. Принадлежит к руководящей группе правой профессуры. На лекциях ведет антисоветскую агитацию, пользуется влиянием среди студентов. Имеет связь с контрреволюционной орг[аниза]цией. Произвести обыск, арест и выслать за границу. Комиссия с участием тт. Богданова, Середы, Хинчука и Лихачева высказалась за высылку. Главпрофобр за высылку».
Не всем ученым суждено было умереть в своей постели. Крупный авторитет в минералогии Николай Михайлович Федоровский жил в новом доме, построенном в советской Москве на Гоголевском бульваре, 27. Молодым, до революции, вступил в партию Ленина. Окончил Московский университет. Заведовал горным отделом Всероссийского совета народного хозяйства, основал кафедру минералогии Горной академии. Возглавил основанный им Всесоюзный институт минерального сырья — ВИМС. Его труды позволили геологам разведать сырьевые базы для отраслей горной промышленности Советского Союза, которых не знала Россия.
Федоровского избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР. И осудили на 15 лет лагерей. Отправили в Воркуту — поближе к минеральным запасам. В годы войны дали работу в Москве, в Институте удобрений.
После войны снова сослали в Норильск. Там профессор преподавал и работал на Норильском комбинате.
Профессор Московского университета Яков Букшпан, живший на Гоголевском бульваре, 29, написал статью «Непреодоленный рационализм», вошедшую в сборник «Освальд Шпенглер и «Закат Европы». В сборнике выступили Бердяев, Франк и другие русские философы ХХ века, далекие от материализма. На них обратил внимание Ленин. Угасавший вождь вынес сборнику суровый приговор: «
Единственный, кто из авторов сборника избежал изгнания, оказался экономист Букшпан, который о философии писал такими словами: «Шпенглера трудно передать, его надо самому почувствовать, освоиться с ним, сжиться… Его манера, лицо, стиль настолько неотделимы от насыщенного содержания книги, что характеризовать все это и тем более логически расчленять и критиковать — почти то же, что рассудочно писать о симфоническом произведении».
В 1938 году критика Шпенглера обвинили в «шпионаже и контрреволюционной деятельности». И расстреляли. Много ли современных ученых могут так писать о философии и философах?
В большом, протяженном доме 29 до революции жили известные врачи. Их хорошо знали и коллеги, и состоятельные пациенты. Акушер-гинеколог приват-доцент Московского университета Герман Андреевич Грейфе был настолько успешным практиком, что на его гонорары инженер и подрядчик Никита Лазарев построил большой многоэтажный дом на Тверском бульваре, 8.
Терапевту Максиму Петровичу Кончаловскому в молодости подарил акварель «Клеопатра на ложе» Врубель. (Внук врача Максим ее подарил недавно Музею личных коллекций.) В знак благодарности доктору и другу преподносили картины лучшие русские художники.
Портреты отца Максима, книгоиздателя и переводчика, писали Врубель, Серов. Петр Петрович Кончаловский издал в 1891 году полное собрание сочинений Лермонтова и привлек в качестве иллюстраторов самых известных живописцев. Последний том издания из разграбленной во время оккупации библиотеки заводского дворца культуры случайно попал мне в руки. В нем после писем я прочел школьное сочинение юнкера Лермонтова «Вид на Москву с колокольни Ивана Великого», и тогда у меня зародилась мечта подняться на колокольню. Она осуществилась в конце концов, что послужило началом всем моим последовавшим восхождениям и хождениям по Москве.
Житель дома 29 хирург Петр Иванович Дьяконов в истории медицины — первый профессор из земских врачей — занимался и практикой, и исследованиями по «всем разделам внутренней медицины», в том числе онкологии, ревматизму, обезболиванию. При помощи доктора Антона Павловича Чехова он основал журнал «Хирургия», совместно с доктором Склифосовским создал журнал «Хирургическая летопись», выпустил 15 томов работ, выполненных в его клинике.
Квартиру на Тверской улице профессор Московской консерватории Александр Гольденвейзер завещал Москве. В ней давно открыт музей друга Льва Толстого, игравшего часто на рояле в Ясной Поляне, оставившего воспоминания «Вблизи Толстого». На сцене артист, основатель пианистической школы выступал как солист и в ансамблях с лучшими исполнителями России до 80 лет.
На Пречистенском бульваре, 29, жил профессор до революции в полном достатке. В январе 1918 года его жена Анна, дочь царского генерала, в дневнике записала: «Вечером была мама. Им нечем жить. Жалованье и пенсию у папы отобрали. Их четверо. Зовем их к себе в нашу квартиру, и чтобы свою они сдали…»
В конце февраля Анна отметила: «Нынче к нам приехала сестра Катя… Их положение материально очень трудное… В квартире опять холод 8 градусов, есть нечего, дают по 1/8 фунта хлеба в день на человека… Что будет дальше?»
Генерал умирает от тифа. Его дочь Анна с удивлением отмечает: «А он сидит и играет Грига… и так хорошо играет». Он — это Александр Гольденвейзер.
Летом 1918 года сестра Анны Катя выходит замуж по любви за преподавателя физики Дмитрия Сахарова. Венчание состоялось в церкви Успения на Могильцах. Муж преподает и вечерами играет в синематографе, музыкально сопровождая немое кино. Спустя три года у Кати и Дмитрия в клинике Девичьего Поля рождается в 5 утра 21 мая 1921 года сын. Его крестили под именем Андрей. Еще запись из дневника: «Мы с мужем каждый день бегаем смотреть на маленького Андрюшу. Очень славный мальчик». Андрюша — будущий трижды Герой, «отец водородной бомбы», лауреат Нобелевской премии мира и борец с произволом, чьим именем назван проспект Сахарова.
После переезда правительства из Петрограда в Москву приглянулся дом 29 Наркомату национальностей. На первых порах одну из квартир занял аппарат новоявленного учреждения, главой которого назначили Сталина.
Секретарем наркомата служила недавняя гимназистка Надежда Аллилуева, ставшая его женой.
Житель дома Ираклий Тоидзе иллюстрировал «Витязя в тигровой шкуре», прославился плакатами. Самый знаменитый из них — «Родина-мать зовет» — попал на глаза Сталину до начала войны. Он велел отпечатать плакат тиражом 5 миллионов экземпляров и разослать во все райкомы партии и районные военные комиссариаты в запечатанных пакетах с грифом «вскрыть по особому указанию»…
Враждебный всему советскому Виктор Суворов полагает, что этот факт свидетельствует о намерении Сталина напасть на Германию. Но это одна из многих выдумок бывшего гражданина СССР. Плакат заказали художнику на случай войны, подобно песням «Если завтра война», «Броня крепка и танки наши быстры». Каждый день их исполняли по радио до нападения Гитлера на СССР. И правильно делали.
В доме 29 жил в детстве Вильям Похлебкин, родившийся в 1923 году. Он сын профессионального революционера Михайлова, подобно многим партийцам, обитавшего под псевдонимом. Отец придумал сыну имя, составленное из инициалов Владимира Ильича Ленина и имени Шекспира. Многое в биографии отца и сына неясно — бесспорно одно: после демобилизации, когда война продолжалась, выздоровевшего после ранения фронтовика Похлебкина, ходившего в разведку, зачислили на факультет международных отношений МГУ, преобразованный в элитарный Институт международных отношений МГИМО. Вадим Загладин, руководивший международным отделом ЦК партии, назвал однокурсника «человеком-энциклопедией». Будучи аспирантом, поступил Похлебкин в журнал «Военная мысль». Уволился. Основал выходивший в Тарту «Скандинавский сборник». Ушел из редколлегии. Когда ученый совет отклонил тему докторской диссертации, кандидат наук, защитившийся по Норвегии, хлопнул дверью Института истории АН СССР.
Признался: «Я с такими знаниями и таким характером нигде не мог служить». Преподавал, был редактором-консультантом, написал свыше ста заметок в энциклопедии. Карьеры ни в дипломатии, ни в науке, как сверстники, не сделал. Система выдавила на обочину.
Из центра Москвы после размена унаследованной квартиры с братом попал на окраину Подольска, в комнаты панельной пятиэтажки. Заполнил стены уникальными книгами, подшивками газет. В старости остался в одиночестве — дети уехали за границу. Жил затворником, без телефона и телевизора. Писал беспрерывно в стол. За сорок лет до начала перестройки издал всего несколько брошюр, две книжки, посвященные Финляндии.
Без постоянной зарплаты голодал. От нужды пришел в «Неделю», островок относительной свободы и неординарных тем. Его подпись, впервые увиденная мной в этом приложении «Известий», насмешила сочетанием заморского имени и фамилии, производной от простецкой еды. На стол редактора «Недели» Елены Мушкиной легла заметка «Праздничный пирог». Она запомнила своего постоянного автора:
«Маленький, хиленький, полуседой, полулысый… Бороденка серая, жидкая. В разные стороны; так и хочется подергать. Пальто потертое, галстук на боку. И неподъемный портфель, в нем он носил гениальные статьи».
Знаток международных отношений, геральдики, полиглот неожиданно для всех заявил о себе как поэт кулинарии. Его заметки вырезали, хранили дома, переписывали от руки. Никто в Советском Союзе о еде так не писал, не знал столько о русской кухне и кухне народов мира.
Когда Советский Союз начал экспортировать «Московскую» и «Столичную», братская Польша неожиданно заявила права на водку, утверждая, что именно она начала ее производить первой в середине ХVI века. Возникла угроза потерять массу валюты. Министр внешней торговли Николай Патоличев уговорил Похлебкина установить точное время появления на свет русской водки.
Через три месяца на стол министра легла рукопись — 300 страниц, отпечатанная на старой машинке, где было доказано, что в Московии водка появилась в ХV веке, да и в Польше ее пили на полвека раньше, чем считали податели иска.
Рукопись опубликовали в Англии. У нас книгу запретили.
На родине прорыв произошел в перестройку. В 1989 году вышли «Словарь международной символики и эмблематики», «Внешняя политика Руси, России и СССР за 1000 лет в именах, датах и фактах». С тех пор книги пошли одна за другой и по кулинарии, и по истории. Их сметали с прилавков. Общий тираж книг составил 100 миллионов экземпляров. Историк международных отношений не дожил до официального признания. За труды по кулинарии ему вручили премию, учрежденную итальянским винным заводом.
Домой возвращался Похлебкин на электричке поздно. Носил в кармане в качестве холодного оружия отвертку. Очевидно, бывший разведчик, увидев в квартире грабителей, набросился на них. И погиб, пронзенный собственной отверткой. В 77 лет, когда ум у многих угасает, человек-энциклопедия погиб в расцвете творческих сил, успев подготовить к печати книгу «Татары и Русь». Незадолго до гибели вышло шесть книг Вильяма Похлебкина.
Хоронили бывшего выпускника МГИМО на деньги института и гонорар за неизданные рукописи.
Лев Колодный
