Большой театр России — самый важный по статусу и многолюдный по штатному расписанию театр страны — закрыт на неопределенный срок, как и все остальные культурные учреждения. На работу ходят лишь те сотрудники, которые отвечают за функционирование комплекса зданий театра, и немногие представители администрации во главе с генеральным директором театра Владимиром Уриным. О проблемах, возникших в связи с эпидемией коронавируса, об отмененных премьерах сезона, о финансовых потерях, о конкуренции живого спектакля с онлайн-трансляцией Владимира Урина расспросила Татьяна Кузнецова.
— Что сейчас делает гендиректор закрытого театра?
— Все равно работает, поскольку появляются все новые документы — из Министерства культуры, из правительства. Они касаются конкретной ситуации: сначала был объявлен один срок самоизоляции, сейчас — другой, надо сделать выводы…
— Наверное, вы обдумываете несколько сценариев развития событий. Можете назвать самый оптимистичный и самый пессимистичный?
— Я очень надеюсь, что мы начнем работать с нового сезона. Это оптимистичный сценарий. Судя по тому, как развивается ситуация, я почти уверен, что до конца июня или даже июля спектакли невозможны.
— Тогда каков же пессимистичный?
— Не хочу говорить. Потому что, если мы не откроемся в сентябре, даже предугадать страшно, что может быть — вплоть до разрушения театра. Не здания, конечно.
— Обычно в апреле—мае все цивилизованные театры объявляют программу на следующий сезон. Чем вы хотели удивлять в следующем сезоне?
— Планы-то у нас сформированы не только на следующий, на три сезона вперед. Но сейчас я не могу даже сказать, когда мы сможем выпустить премьеры этого сезона: фактически сорваны три из них, а если считать Камерную сцену, то пять. В Большом это программа одноактных балетов, балет «Мастер и Маргарита» и опера «Дон Жуан» Моцарта — к репетициям должны были приступить 22 апреля, но я почти на 100% уверен, что не приступим.
— Может, забыть и сразу приступить к новым постановкам?
— Это невозможно хотя бы по той простой причине, что процесс выпуска этих спектаклей уже запущен. Одноактные балеты практически доведены до премьеры. Прошли первые постановочные репетиции «Мастера и Маргариты», уже сделана большая часть костюмов и декораций. Затрачены большие деньги на изготовление декораций для «Дон Жуана». Поэтому мы все равно должны будем их показать. Но кому отдадим предпочтение? Новым ли премьерам, которые обозначены на следующий сезон, или премьерам, которые мы не сумели выпустить? Это будет зависеть от графика постановщиков, от занятости приглашенных артистов. Скажем, Дон Жуана у нас должен был петь Ильдар Абдразаков. Теперь надо понять, когда он свободен в следующем сезоне. И только когда наступит день Х — то есть день отмены ограничений, связанных с эпидемией, лишь тогда мы сможем называть какие-то даты выпуска спектаклей.
— Но раз уж вы все равно их выпустите, может, расскажете, что нас ожидает в счастливом будущем?
— Еще раз повторяю: не хочу анонсировать то, что может не состояться. Эпидемия захватила не только Россию — все без исключения наши коллеги в мире находятся в такой же ситуации. Их планы точно так же на сегодняшний день абсолютно непонятны. Ну вот чтобы вы понимали: театр Metropolitan Opera не просто закрыт, его труппа вообще распущена. Оркестр, хор, постановочная часть ушли на улицу, все контракты аннулированы. Остались только те, кто обслуживает здание театра.
— А как же совместные проекты Большого театра и Met?
— Я буквально неделю назад получил письмо от генерального директора Metropolitan Питера Гелба, он пишет: «Дорогой Владимир, извини, не знаю, как у тебя будут складываться планы, но, к сожалению, в тот срок, который мы планировали, нашу совместную "Аиду" мы выпустить не сможем. Я не возражаю, чтобы ты выпустил этот спектакль первым».
— Так у вас же еще намечены «Саломея» и «Лоэнгрин»?
— Да, но «Саломею» и «Лоэнгрина» мы должны были выпустить первыми, а уж потом они перешли бы в Met. А вот «Аиду» первыми выпускали они.
— Значит, теперь премьеры всех трех опер пройдут в Большом?
— Сначала будут выпущены «Саломея» и «Лоэнгрин» — надеюсь, в феврале 2021 года. Потом, может быть, «Аида». Но, повторяю, об этом можно говорить, только когда закончится эпидемия.
— А вы согласовываете планы и усилия с директорами мировых театров?
— Конечно. Не только с директорами, с агентами, продюсерами — со всеми. Вот на сегодняшний день у нас не состоялись гастроли оперной труппы в Тулузе и Париже — это март. С 31 мая мы должны были лететь с балетом в Вашингтон и Чикаго, но это тоже отменилось. Теперь под вопросом и ноябрьские гастроли балета в Японии — японцы же отменили Олимпиаду, непонятно, как у них будет развиваться ситуация дальше. Естественно, французы, американцы звонят, пишут: можно ли перенести отмененные гастроли, на какие месяцы? А кто сейчас может это предсказать?
— Учитывая гигантские финансовые потери, хватит ли у импресарио денег, чтобы провести эти гастроли, когда откроются границы?
— Абсолютно правильный вопрос. То, что мы раньше спокойно планировали, может быть отменено просто из-за невозможности профинансировать те или иные гастроли. И я не исключаю, что коронавирус очень серьезно изменит мировые цены на театральную продукцию и ту гонорарную часть, которая сложилась сегодня на театральном рынке. Почти уверен, что мировые театры не в состоянии будут платить такие гонорары, как в 2019 году.
— И Большой театр тоже будет вынужден снизить цены на билеты.
— Не исключен такой вариант. Думаю, что и в Москве будет соответствующая корректировка цен. Мы должны понять, что после открытия театра люди вряд ли смогут покупать билеты по той цене, которая была прежде.
— А ведь Большому еще приходится возвращать зрителям деньги за билеты.
— У нас около 70–80% билетов покупается через интернет. С этим никаких проблем: людям возвращают деньги на карточки в течение месяца со дня отмененного спектакля. Тем, кто покупал билеты через интернет, даже не нужно обращаться с запросом. А вот что касается билетов, купленных в кассе, тут сложнее: кассы у нас сейчас просто физически закрыты. Деньги за эти билеты будем возвращать после того, как кончится карантин.
— А зарплату сотрудникам платите? Сколько их у вас, кстати?
— 3,4 тыс. человек. За март мы зарплаты выплатили полностью, потому что театр работал практически весь март, до 15-го показывали спектакли, до 25-го репетировали. А вот как будет складываться заработная плата в апреле, мае, июне, зависит от того, какой принцип возврата выпадающих доходов определит государство.
— В какую сумму обходится Большому день простоя?
— Это можно подсчитать арифметически. В прошлом году мы заработали от продажи билетов 2 млрд 700 млн, поделите на число рабочих дней… Получается около 9 млн в день.
— А должен ли театр возвращать деньги за неосуществленные постановки? Спонсорам или государству?
— Мы практически не делаем спектакли за счет спонсоров. Спонсорские деньги мы используем лишь как часть бюджета в той или иной постановке, в основном это касается гонорарных выплат постановщикам и артистам. К тому же, как я уже говорил, мы не собираемся ничего отменять. На постановочные расходы потрачены и государственные, и спонсорские, и внебюджетные деньги, которые зарабатывает сам театр, поэтому эти спектакли мы в любом случае будем выпускать.
— Ваши оперные солисты с мировыми именами сейчас в Москве или застряли за границей?
— Почти все в Москве, к счастью. Игорь Головатенко, Эльчин Азизов, Динара Алиева, Анна Аглатова, Анна Нечаева, Агунда Кулаева — могу долго перечислять.
— Оперные артисты все-таки могут поддерживать форму при самоизоляции. А что делать балетным? Организованы ли какие-нибудь занятия онлайн? Так сделали в Ковент-Гардене, чтобы люди чувствовали, что о них заботятся, чтобы понимали, что они все еще труппа…
— Нет. Каждый поддерживает форму у себя дома как может. Не представляю, как это можно сделать даже технически: в балетной труппе же 250 человек!
— К тому же дома нельзя ни прыгать, ни вертеться, ни пуантами заниматься.
— Вот! И к чему тогда эти занятия онлайн? Для показухи? Сами себе противоречите.
— Но ведь до открытия сезона в сентябре артисты балета просидят без тренажа почти полгода. Как думаете, сколько времени им потребуется, чтобы войти в форму?
— Считаю, как минимум месяц. Но неужели вы думаете, что, когда мы объявим продажу билетов, люди тут же кинутся их покупать? Необходимо время, чтобы зрители вернулись в театр — и не только по экономическим, но и по психологическим причинам. Эта эпидемия, на мой взгляд, многое изменит во взаимоотношениях между театром и зрителем.
— Сейчас театры всего мира энергично продвигают показы своих спектаклей онлайн. Большой тоже открыл онлайн-сезон на своем сайте — начал транслировать записи своих репертуарных балетов и опер. Не боитесь, что люди привыкнут смотреть спектакли дома и не захотят потом ходить в театр?
— Уверен абсолютно, что те, кто злоупотребляют этими показами, устраивая их практически после каждой премьеры, теряют зрителей. Трансляции, имеющие свои плюсы, не имеют главного — той эмоции, той магии, которая возникает между артистами и зрителями в живом зале. Так что нет, не боюсь.
— А кто злоупотребляет? Ковент-Гарден?
— С моей точки зрения, в определенной степени да.
— Но ведь Большой театр тоже устраивает много показов в кинотеатрах?
— Обратите внимание, мы не показываем премьеры.
— Как? Только что транслировали премьеру «Жизели». «Этюды» показывали с премьеры, еще совсем сырыми.
— Сейчас «Садко» транслировали с премьеры. Да-да. Но если посмотреть соотношение всего репертуара Большого и трансляций, то, я бы сказал, это скорее исключение, чем правило. А если возвращаться к вопросу об опасности трансляций, то да, она есть. Мне кажется, показывать спектакли надо разумно и осторожно, поддерживая в мире интерес к своим постановкам, но не выдавая на-гора всю продукцию и не подменяя этим возможность зрителю самому прийти в театр и познакомиться со спектаклем вживую.
— А почему вообще театры кинулись выкладывать свои золотые запасы? Есть ли тут какая-то стратегия или просто гуманитарная миссия?
— Нет никакой стратегии. Надо понимать, что на самом деле это дико сложный вопрос, потому что он в первую очередь связан с правами на спектакли. Мы на определенное время даем пользоваться этими правами тем компаниям, которые снимали эти постановки. И сейчас были вынуждены обратиться к ним за разрешением в ситуации карантина показать спектакли бесплатно на нашей платформе. И они из солидарности пошли нам навстречу.
— Я не имела в виду Большой, трансляции сейчас показывают все.
— В обычной жизни вне эпидемии — это прежде всего стремление зафиксировать постановку. Ведь многие театры работают по системе stagione: спектакли после нескольких показов исчезают с афиши, съемки и трансляции — это попытка оставить о них память. А мы репертуарный театр и стараемся, чтобы спектакли у нас шли многие годы. Зачем же нам их широко показывать? Что касается сегодняшней ситуации, то бесплатные трансляции — это, конечно, абсолютно гуманистический жест. Ведь, повторяю, после открытия нам предстоит очень непростой процесс возвращения в театр зрителей.
— И что предпримет Большой театр в этом отношении?
— Попытаемся спланировать как можно больше премьер. Выпущенные одна за другой, они могут очень серьезно привлечь зрительское внимание.
— Но публика-то захочет каких-нибудь «Спартаков» и «Спящих красавиц»?
— Вы правы, в данном случае работает бренд, но на самом деле все не совсем так. Согласно исследованиям, когда в театре появляется премьера, интерес к текущему репертуару возрастает приблизительно на 30–35%. Регулярность премьер, их частота поддерживают интерес к театру в целом. А «Спящая…» — это другая проблема, не экономическая. Тут проблема в балансе между классикой, которая держит труппу в форме и на которой базируется наша школа, и показом того, что сегодня есть у нас в мире нового. Если вы зрителя к этому приучили, каждая премьера непременно вызовет интерес.
— Значит, стратегия театра по привлечению зрителей в том, чтобы в следующем сезоне показать как можно больше премьер в первые месяцы?
— По крайней мере постараться.
Татьяна Кузнецова
