Статья в 2 частях. Часть 1.
Злоупотребление карательными функциями было не внове советскому государству. С них началась его история в 1917–1918 годах, ими оно торило себе путь в 1920-е и 1930-е, навевало ужас с 1940-х и вплоть до 1953-го. Однако два года — 1937-й и 1938-й — на этом фоне выделяются. Почему это произошло?
БЕЙ СВОИХ, ЧТОБ БОЯЛИСЬ ЧУЖИЕ...
«Старт» репрессиям был дан после убийства Сергея Кирова 1 декабря 1934 года. По стране прокатилась волна арестов бывших белогвардейцев, членов небольшевистских партий и внутрипартийных оппозиционеров. А спустя три года, в июле 1937-го, власти союзных республик получили из Политбюро телеграмму с указанием, где следует искать врагов. Цитируем с сокращениями: «Большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных (…) в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшихся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений (…)». Далее следовали чисто технические указания: взять подозрительных на учет, самых враждебно настроенных — расстрелять, создать внесудебные органы расправы — чекистские тройки. С этого момента в числе жертв расправ стали массово появляться представители советского истеблишмента (военного в том числе) и «старых большевиков». Революция стала пожирать то ли своих детей, то ли отцов...
Масштаб начавшихся в обществе перемен ни один исследователь не подвергает сомнению. Но определение «Большой» перед словом «террор» вызывает яростные споры. Например, Павел Салин, директор Центра политологических исследований Финансового университета при правительстве РФ, полагает, что это название в первую очередь отражает глубинную суть происходящего — то, что террор был направлен именно против больших людей. Согласен с этим, в общем-то, и политолог Дмитрий Журавлев, гендиректор Института региональных проблем:
— Террор 1937–1938 годов коснулся тех людей, которых он не должен был коснуться вообще: больших партийных деятелей и военных.
Сходятся эксперты и по другим вопросам.
— Сама система советской идеологии предполагала насилие против чужих. А насилие против своих надо было объяснить. В 1937-м начался террор власти против самой власти, — уверен Дмитрий Журавлев. — Что же касается вопроса о реальных масштабах этого террора, то он неоднозначен. Смотря что и с чем сравнивать.
Если с потерями в Гражданскую войну или во время коллективизации, то большим его явно назвать нельзя...
— В 1920-е годы зачищалась элита прежняя, уже переставшая быть элитой как таковой, — добавляет Павел Салин. — А в 1930-е под молох попали уже бенефициары революции. Правящей власти нужно было объяснить и обосновать то, отчего она вдруг решила пойти против своих.
Кстати, заметил эксперт, не стоит забывать о том, что многие представители элиты нынешней — это потомки тех, кто пострадал от режима в конце 1930-х.
— Поэтому данному периоду и уделяется повышенное внимание, — убежден Салин. — А ведь на самом деле людские потери во время коллективизации были огромны. Да и одно только «дело Промпартии» унесло много жизней… А у нас сложился устойчивый штамп: Большой террор 1937 года был зачисткой лишь одной социальной группы — той, которая была в то время на вершине социальной пирамиды. Не будем забывать, что другие зачистки были просто раньше начаты. С позволения сказать, у нас было много терроров! — заключает Салин.
Казалось бы, с этой точкой зрения трудно спорить. Но старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа, аспирант Института российской истории РАН Илья Удовенко с коллегами не согласен. По его мнению, Большой террор, сам по себе являющийся чисто историографическим термином, затрагивал вовсе не один только высший эшелон власти.
— Об этом свидетельствуют тысячи документов, — уверяет историк, — в том числе сегодня находящихся в открытом для всех доступе. О чем говорить, если по одному лишь оперативному приказу НКВД № 00447 от 1937 года было уничтожено свыше 700 тысяч человек! Не секрет, что упомянутые тройки запрашивали верха о возможности увеличения лимита на расстрелы…
В чем Илья Удовенко согласен с коллегами, так это в том, что борьба с классовыми врагами была для советского строя «полной органикой», то есть абсолютно естественной функцией. Иллюзии построения демократической республики были у поклонников Февральской революции, идеалистически веривших в прекрасное. Но советская власть считала краеугольным камнем своей политики только госбезопасность. И все случилось не в 1937 году и не вдруг.
— Еще осенью 1918 года началась спецоперация ВЧК «Красный террор», — напомнил Илья Удовенко. — В документах того времени четко записано, что советские республики необходимо было освободить от классовых врагов «путем их изолирования в концентрационных лагерях».
Давайте не будем забывать, что с 1918 по 1922 год на территории советской России было создано около 250 концентрационных лагерей, причем вовсе не где-то в глубинке, а в крупных городах. Десяток лагерей разместили и в Москве, под них отвели территории крупных московских монастырей — Ивановского, Андрониковского, Покровского.
Кстати, многие об этом не знают. И хотя, как справедливо замечали потом другие эксперты, эти лагеря были не такими, как впоследствии у фашистов, они все же оставались лагерями. Выходит, первые шаги к террору делались задолго до роковых 1937–1938 годов.
ПО ЛОГИКЕ ВЛАСТИ
По мнению Сергея Черняховского, профессора кафедры истории и теории политики факультета политологии МГУ им. М. В. Ломоносова, террор, наказания и репрессии — всего лишь политические инструменты, которые использует власть.
— Замечу также, что репрессии — это исключительно ответное подавление сопротивления государственной политике, а функции террора не ограничиваются наказанием, не менее важно и устрашение. По базовой формуле власти, увы, всегда и неизбежно подавляется некая часть невинных людей, — уверен эксперт.
Притом что звучит это довольно цинично, но по аналогии с прибавочной стоимостью это подавление также можно назвать «прибавочным». И задачу его эксперт объясняет на пальцах: государству на руку, если над его подданными витает призрак наказания и возможной кары.
— Но уверяю вас, — добавил Черняховский, — что система подавления характерна для разных видов власти. Тот же Рузвельт, например, накануне войны прибегал к весьма суровым методам укрепления своей власти.
Профессор уверен: события 1937 года намного логичнее и правильнее называть «зачисткой». И излишне политизировать этот вопрос абсолютно точно не следует:
— Хочу напомнить, — заметил эксперт, — что нередко, дабы не тратить время на доказательство вины какого-нибудь уголовника, его подводили под политическую статью.
Автор: Ольга Кузьмина
