Занятие художественной критикой подразумевает вживание в чужой творческий мир. Выражение «мир критика», по сравнению с «миром писателя» или «миром поэта», звучит неожиданно. Работа критика – упражнение в труднейшем из искусств: уходе в тень, забвении себя. Статьи А. Чанцева – редкий случай, когда признаки собственной литературно-критической вселенной различимы достаточно ясно.
-
-
-
-
-
-
-
- Будем безгрешными рыбами
Если уж птицами не получилось быть
Николай Боков. Чувства пловца (2015)
- Будем безгрешными рыбами
-
-
-
-
-
-
Регулярность – первая характеристика его медийного присутствия. Регулярность и, добавим, обилие. Сами по себе эти свойства ещё не составляют оригинальности – можно печататься ежедневно и слыть отпетым графоманом. Но они позволяют выделить имя в ежеминутном новостном потоке, создают эффект ожидания. На Чанцева можно подсесть, как на пуэр или Инстаграм. Чанцев – част, его много: в «ЧасКоре» и «Rara Avis», «Новом мире» и «НЛО», Фейсбуке и Живом журнале... Семисотстраничный том «Рыб и птиц», в котором собрано написанное всего лишь за последние несколько лет, – тому подтверждение. Семьсот страниц – формат скорее опусмагнумский, предсмертный, завещание каторжника на литературных рудниках; такую книгу кладут в гроб. Однако четырьмя годами ранее выходила 500-страничная «Литература 2:0», и, уверены мы, это не последние сборники статей нашего автора. Тип эстетской книжицы в 28 страниц, с широкими полями и семью эпиграфами из неизвестного франко-датского поэта, умершего в 19 лет от редкой болезни в Занзибаре, – не для него. Хотя он с удовольствием отрецензировал бы такую штучку.
Японист по образованию и роду занятий, Чанцев одинаково уютно чувствует себя в Европе и Азии. В «Рыбах и птицах» за беседой с мюнхенским прозаиком Александром Мильштейном следует интервью с Виктором Мазуриком, «доцентом кафедры японской филологии ИСАА МГУ, специалистом по средневековой японской поэзии, синтоизму, фольклору» и, что особенно важно, «чайному действу» (с. 95), а вдохновенная статья о мистике-визионере Данииле Андрееве соседствует с не менее заинтересованным очерком о леваке-экзистенциалисте и нобелевском лауреате Кэндзабуро Оэ. Русской литературе повезло, сегодня в ней трудятся два япониста: Борис Акунин и Александр Чанцев (заметим, кстати, что оба имени – псевдонимы). В полюбившемся интеллигентской публике Эрасте Фандорине присутствуют французский bon chic bon genre и одновременно практическое знание Страны восходящего солнца. Акунинский ретросыщик, подобно двуглавому орлу, увенчанному цилиндром, взирает по обе стороны российской границы, туда, где география, играя буквами, как мышцами, переходит в культуру, восток в Восток, а запад соответственно в Запад. Эраст Фандорин русской критики, Чанцев возлежит на своём западно-восточном диване, сменив цилиндр на бейсболку, столь милую сердцу и главе нынешнего высоколоба, сливающегося с народом.
Чанцев всеяден: в его книге есть разделы, посвящённые не только литературе, но и музыке («Звуки музыки») и кино («Шорох киноплёнки»). Он способен одинаково компетентно писать и об австрийской словесности (Теодор Крамер, Альфред Кубин), и о корейских фильмах (Ким Ки Дук, Ли Чан Дон), и наделять читателя советами о том, что следует слушать в ирландском роке («Ю-2», Гэвин Фрайдэй). Эта многостаночность, всё более и более характерная для него в последнее время, – тоже признак собственного критического мира, где границы между жанрами и даже родами искусств не имеют значения, поскольку рассматриваемые артефакты обнаруживают между собой субъективную близость в изысканной вкусовщине конкретного читателя-слушателя-зрителя.
Но поумерим восторги и скажем о том, чего нам не хватает в «Рыбах и птицах». А не хватает нам авторской саморефлексии, хотя бы в виде предисловия или послесловия. Вседоступность и безразмерность Сети по-новому ставит вопрос о целесообразности выпуска книги. Забота о зрении читателя, которому легче воспринимать текст с бумаги, чем с экрана? Спасибо, однако этого недостаточно, тем более что Чанцева мы привыкли потреблять регулярно, но малыми дозами, в виде статей. Единственный внутренне оправданный смысл издания под одной обложкой написанного по разным случаям заключается в том, что собранные вместе тексты породят сверхсмысл, нарушив закон сложения: 1+1+1 даст не 3, а 5 или 10 с дробями. Этот эффект не всегда присущ чанцевской книге – временами она заставляет задаваться вопросом о цели механического наращивания эрудиции. Ещё один модный автор, ещё один продвинутый альбом или фильм... Что делать с ростом интеллектуальных калорий, на что использовать, во что преобразовать?
Запрос на разъяснение – на самом деле, запрос на следующую книгу. В 2009 году Чанцев выпустил «Бунт красоты», посвящённый эстетике Юкио Мисимы и Эдуарда Лимонова. Кажется, что для нашего автора пришло время новой монографии, обобщающей его опыты регулярного чтения, слушания, смотрения и – кто знает? – может быть, танца или игры в маджонг. Время цельного трактата об искусстве, Востоке, Западе и уходе за мотоциклом марки «Жизнь».
