Эрика
"Не надо придавать особого значения женщинам: надо восторгаться, глядя на них, и дивиться тому, что такой незначительный повод может вызвать у нас столь приятное чувство.
Баррес
- Взаимность? - переспросил мой друг Илмар Круминьш. - Можешь мне поверить, это такая редкость, что, как говорят физики, "величиной можно пренебречь". Хорошо было бы внушить эту мысль господам литераторам, чтобы они не забивали всякой романтической чепухой головы вроде твоей. В мире господствует односторонность и, если ты возьмешь на себя труд сделать мне кофе с бальзамом, то я расскажу тебе один случай, который вспомнился мне в связи с этой темой.
Я исполнил требуемое. Илмар поудобнее устроился в кресле, отпил глоток и начал свое повествование так:
- Летом 199.. года мне довелось в качестве органиста сопровождать в поездке по Польше хор девушек из Витебска. Идея о моем приглашении осенила дирижера довольно поздно, ноты я получил за пять дней до отъезда, поэтому в то время, когда хор осматривал достопримечательности Варшавы, я сидел за инструментом,стараясь довести перемещения пальцев в своей партии до автоматизма. Мучения окончились, когда мы переехали в Устронь - маленький городок у подножия Бескид на границе с Чехией. В этом зелено-голубом раю царили такое спокойствие и тишина, а воздух так благоухал соснами и горной свежестью, что органные штудии как-то сами собой сократились до одного-полутора часов в день. Теперь можно было наконец рассмотреть как следует тех, с кем судьба свела меня в этом путешествии.
Их было не то двадцать пять, не то двадцать семь - все молодые и симпатичные. Поначалу они казались мне очень похожими друг на друга, но стоило присмотреться повнимательнее, как обнаружилась такая несхожесть, такая разность характеров, привычек и прочего, что оставалось только в почтительном изумлении смотреть на дирижера, сумевшего соединить их вместе. В этом калейдоскопе лиц было весьма затруднительно кого-то выделить и наверное именно поэтому случай решил сделать выбор за меня.
Где-то на третий или четвертый день пребывания в Устрони хор в полном составе отправился ужинать в некое заведение, известное своими колбасами, каковые надлежало, приобретя в сыром виде, самостоятельно доводить до кондиции на большой жаровне. Вырывавшиеся из нее языки пламени и перебегающие по сквозным решетчатым стенам отсветы придавали заведению особый шарм, благодаря которому оно и пользовалось в городе изрядной популярностью.
Когда подали большое блюдо с колбасами, я со свойственной мне непринужденностью подхватил сразу две. Результат моего нахальства вскоре стал очевиден - возвращаясь от жаровни, я заметил несколько растерянное выражение лица Эрики Л-вой, постукивавшей пальцами по пустой тарелке. Не оставалось ничего иного, кроме как отдать ей одну из колбас и проследовать на свой край стола, внутренне скорбя об утраченной двойственности порции.
Прошло полчаса. За столом царило шумное веселье. У меня же, очевидно под влиянием поданного к колбасам пива, начался приступ меланхолии. В таком состоянии шум, производимый большим количеством народа, равно как и самое количество становятся совершенно невыносимы, а потому я решил перебраться на скамейку, скрытую от глаз выступом стены. Каково же было мое удивление, когда в этом укромном уголке я вдруг обнаружил Эрику в полном одиночестве!
- Меньше всего ожидал увидеть Вас здесь. - сказал я, присаживаясь рядом.
- А я меньше всего ожидала, что смогу испытывать чувство одиночества в таком шумном обществе. - ответила она, чуть повернувшись в мою сторону.
Некоторое время мы сидели молча. Я потихоньку потягивал пиво и, посматривая украдкой на свою соседку, чувствовал, что все больше восхищаюсь ею. И как только я умудрялся не замечать ее раньше? Идеальная фигура, темные, почти черные волосы, лицо, как будто сошедшее с античной камеи, а самое главное - поразительной красоты глаза чуть удлиненной формы, напоминавшие древнеегипетские изображения.
- Кстати, спасибо за колбасу. - вдруг сказала Эрика, прервав мой созерцательный процесс. - Я была весьма озадачена тем, что даже если и удастся ее добыть, то придется еще и жарить.
Уже не помню, что я тогда ответил, но наше молчание перестало быть таким отрешенным, как раньше, и мы начали обмениваться фразами, паузы между которыми постепенно сокращались. К великому удивлению я обнаружил в собеседнице глубину мысли, какую редко можно встретить в семнадцатилетней девушке. Мои одноклассницы, к примеру, таковой не отличались даже в более зрелом возрасте. Это открытие еще больше усилило мое восхищение. К сожалению наговориться всласть нам не дали. Колбасы были съедены, хор вылез из-за стола и облепил все углы. На нашу скамейку плюхнулось сразу трое юных мисс, причем габариты одной из них отличались такой внушительностью, что сидение даже на краю стало донельзя неудобным. Я поднялся и, глянув еще раз на Эрику, отправился на поиски дирижера, от которого рассчитывал выяснить подробности предстоявшей на следующий день экскурсии в горы.
В тот день мы больше не виделись, утром следующего только мельком за завтраком, но когда полтора часа спустя хор гоношился у подножия канатной дороги, я вдруг оказался в непосредственной близости от Эрики, небрежным движением вкладывавшей свой билет в пасть турникета. Проскочив вслед за ней, я встал на точку, указанную мне смотрителем. Деревянная скамейка неотвратимо приближалась, толчок под колени и вот, мы неторопливо возносимся ввысь. Ты когда-нибудь ездил по канатной дороге?
Я ответил в том смысле, что последний раз проделывал это в Крыму пяти лет от роду.
- Мне тебя жаль. - сочувственно сказал Илмар, протягивая мне пустую чашку и звеня по ней ногтем. - И себя тоже, потому что как бы хорошо я не рассказывал, ты все равно не сможешь этого оценить. Но попробуй представить: беззвучное скольжение, от пространства тебя не отделяет ничего, кроме тонких дощечек сидения - ты паришь над землей, с каждым мгновением горизонт открывается все шире, и ты чувствуешь, как возносишься в небеса...
На какое-то время Илмар предался воспоминаниям, потом вздохнул и продолжил.
- В тот момент я испытывал двойное блаженство. Во-первых от воздушного путешествия, а во-вторых от близости Эрики. Подумать только, вчера я впервые разговаривал с ней, а сегодня, увидев ее, ощутил такую радость, что сам себе удивился. Она была восхитительна и неподражаема! От вчерашней хандры не осталось и следа, веселье кипело ключом, причем в весьма оригинальной форме. С присущим ей видом и интонациями великой герцогини, дающей аудиенцию вассалам, Эрика то и дело обращалась ко мне с каверзными вопросами, искуссно замаскированными под вполне обыденные и невинные. Ее взгляд отнимал у меня всякую способность к рациональному мышлению, я попадался в расставленные ловушки, что немедленно сопровождалось комментариями, от которых мои уши предательски краснели, а рот сам собой разъезжался в глупой ухмылке. О, эти глаза! Они пронизывали насквозь, и мое смущение и замешательство только усиливались.
По счастью время от времени она давала мне передышку, чтобы, развернувшись назад, слегка поехидничать над следующей за нами парой, совершавшей свой путь на скамейке под романтическим номером тринадцать. Кстати, теперь я понимаю, почему в некоторых отелях не бывает тринадцатых этажей и номеров - это явно делается с целью ограждения постояльцев от остроумия обслуживающего персонала. Да, о чем это я... А, так вот, в моменты передышки мои уши приходили в нормальное состояние, и я мог спокойно смотреть на нее. Знаешь, я чувствовал себя по-настоящему счастливым! Впрочем, долго предаваться созерца-нию не удавалось. Прервав полемику с тринадцатой скамейкой, Эрика укоризненно смотрела на меня:
- Илмар, перестань протирать на мне дыру, посмотри лучше на горы.
Уши вспыхивали, я отворачивался в другую сторону. Покой продолжался недолго. Разделавшись с парой под несчастливым номером, Эрика опять принималась за меня:
- Илмар, перестань глазеть на эти кучи камня, когда с тобой разговаривают. В конце концов это просто невежливо! (Кстати, перейти на "ты" она захотела сама еще во время разговора в пивной.)
По достижении конца канатной дороги мы продолжили подъем на своих двоих. Должен сознаться, что это было непросто и нелегко - к концу пути меня можно было выжимать. Наши хористки тоже не испытывали особого удовольствия. Одна, помнится, здорово сбила себе ногу, так что на обратном пути ее пришлось поддерживать. Эрика же легко и грациозно перепрыгивала с камня на камень, не обнаруживая ни малейшей усталости и, когда мы добрались "до точки", была так же свежа, как и в начале, представляешь? Кстати, налей мне еще чашку и добавь две ложки бальзама.
Да, так вот. Когда мы добрались наконец до вершины, нашим глазам открылся столб со множеством дощечек, указания которых отличались некоторой странностью. Так, на верхней значилось: "Устронь - рынок, 3 км". На следующей, указывавшей в диаметрально противоположном направлении, стояло: "Устронь - рынок, 4 км". Размышлять над этой загадкой не было сил. Я в полном изнеможении рухнул на траву. Ноги гудели, как высоковольтная линия, глаза закрывались сами собой. Хор рассаживался поблизости, готовясь приступить к поеданию предусмотрительно захваченных бутербродов, но меня это уже не волновало - я заснул.
Пробуждение было неожиданным. Сквозь сон я почувствовал, как мне в нос пытается заползти муха. Попытки согнать ее не увенчались успехом, я разлепил один глаз и увидел сидевшую рядом со мной Эрику, державшую в руке травинку, исполнявшую роль мухи. На этот раз она не смеялась. Ее взгляд был мягким, задумчивым и немножко грустным. Какое-то время мы смотрели друг на друга, потом ее окликнули, она встала и отошла куда-то в сторону. Я продолжал лежать, размышляя о переменах в бытии, о том, что еще вчера Эрики не было, а сегодня страшно даже подумать, что ее может не быть. И главное, о том, как все просто и неожиданно: пивная, жареная колбаса, утомительный подъем, мокрая от пота рубашка - никакой романтики a la Сенкевич, но все же... Однако общие рассуждения на потом, а сейчас закончим, тем более, что рассказать осталось немного.
Поздней ночью того же или, скорее, ранним утром следующего дня мы отбывали обратно в Витебск. Принимающая сторона устроила нам торжественный ужин, по окончании коего Эрика подошла ко мне и заговорщицким тоном шепнула:
- Илмар, пошли собирать алычу.
Дом, в котором мы жили, был окружен садом, где среди всего прочего имелось большое алычовое дерево, в изобилии увешанное вполне спелыми ягодами. Ко времени окончания ужина уже совсем стемнело, и я с трудом представлял себе, как можно будет их разглядеть. Однако оказалось, что Эрика запаслась фонариком, с помощью которого и разыскивала ягоды, градом хлынувшие с сотрясенного ствола. Я же искал хоть и без фонаря, но явно с большим успехом. Сбор мы окончили минут через двадцать. Эрика стояла на коленях, держа в одной руке фонарь, в другой - пакет, в который я и пересыпал свой сбор. Когда с этим делом было покончено, я взглянул на нее и вдруг понял, что если мне вздумается сейчас ее поцеловать, то противодействия оказано не будет. И знаешь, я не ошибся...
Илмар допил кофе и посмотрел невидящими глазами куда-то сквозь меня.
- Ну и... - с интересом спросил я.
- Вот тебе и ну. - фыркнул он, ставя чашку на блюдце вверх дном. - Тебе ведь подай серенаду, раскрытое в условный час окно, веревочную лесницу, жаркие объятия на скрипучей кровати, в то время как злобная дуэнья спит на коврике под дверью и все прочее в том же роде, но спешу тебя разочаровать - ничего такого не было. Она выскользнула и исчезла, оставив меня посреди погруженного в темноту сада.
Заснуть в ту ночь я так и не смог. Бывают, знаешь ли, такие моменты, которые переживаешь очень долго, несмотря на их краткость. А потом... потом все изменилось. Мы встретились пять часов спустя при посадке в автобус, но... - тут Илмар как-то криво усмехнулся, - ...за это время ее как будто подменили. Она была абсолютно спокойна и насмешливо-холодна. Между нами вдруг выросла ледяная стена, и чем ближе мы подъезжали к Витебску, тем толще и выше эта стена становилась. Когда я выгружался уже в самом Витебске, она даже не посмотрела в мою сторону. Автобус давно скрылся из виду, а я все смотрел ему вслед, чувствуя, как в моей душе что-то рвется...
Два дня я жил словно в дурном сне, бегая по улицам в надежде встретить ее, а на третий зашел в кафе и... Она сидела за столиком с каким-то чернявым парнем и все с теми же манерами великой герцогини вкушала мороженое. Я остолбенело воззрился на нее. Она явно почувствовала мое присутствие, потому что подняла голову, скользнула по мне рассеяным взглядом... и вернулась к прерванной трапезе. Я вышел на улицу, с трудом осознавая происходящее. Голова шла кругом, в ушах стоял звон... я пришел в норму только несколько часов спустя.
Эрика... Я больше не видал ее, но часто вспоминаю, хотя с тех пор прошло уже шесть лет. Не думаю, что она отвечает мне взаимностью, но все же, хотя это, наверное, достаточно глупо звучит, я благодарен судьбе как за те дни, так и за то, что хотя бы иногда она посылает нам мгновения подлинного счастья, ради которых стоит жить, несмотря на их быстротечность...
Илмар погрузился в молчание. Я налил ему еще кофе, добавив четыре ложки бальзама и это было все, что я мог для него сделать.
