1961 год.
В очередной свой приезд в Москву я пошёл на Чистые пруды в редакцию газеты «Советская культура». Она помещалась тогда рядом с кинотеатром «Колизей». Теперь на этом месте театр «Современник».
Почему отправился в эту газету? Всё просто. Потому что я, пионервожатый из Ленинграда, переписывался с некоторыми сотрудниками «Советской культуры». Для этой газеты я писал свои заметки, и они меня публиковали.
О чём писал? О том, что нужно снимать больше фильмов для детей и юношества, по-другому оформлять школы (серость школьных зданий, утверждал я, плохо влияет на детей). Писал о культуре речи, о развитии детского театра.
Любопытно. С тех пор прошло шестьдесят с лишним лет, а меня по-прежнему волнуют эти же вопросы. Грустно, что эти же темы до сих пор актуальны.
Больше всего имел дело с отделом кино. Руководил отделом Владимир Николаевич Шалуновский. Сотрудниками были Наталья Зеленко, Татьяна Иванова, Елена Бауман.
Все ко мне хорошо относились, ко всем хорошо относился я.
В редакции я познакомился с Владимиром Гороховым. Он трудился корреспондентом отдела музыки, эстрады и цирка.
Он и поручил мне написать статью о музыке, которая звучит в Центральном парке культуры и отдыха им. М. Горького. Две недели ежедневно я ходил в парк, слушал музыку на танцплощадках, на музыкальной веранде, в летних ресторанах парка. В парке был огромный зелёный театр, там проходили музыкальные концерты, их я тоже посещал. И потом всё это проанализировал: что за музыку исполняют, как исполняют, что она даёт тем, кто приходит отдыхать. Материал получился довольно большим. Назывался «Музыкальный ширпотреб». Мы эту корреспонденцию потом обсуждали в Управлении культуры Москвы, в Министерстве культуры СССР, в Москонцерте и других бюрократических учреждениях. А началось всё, повторяю, с моего знакомства с Владимиром Гороховым.
Я воспринимал своего старшего друга (я был моложе его на шесть лет: мне 21 год, а ему 27 лет) как человека авторитетного, образованнейшего, умного, делового и преуспевающего. Он к тому времени окончил факультет журналистики МГУ, два года отработал в газете и планировал поступать в аспирантуру.
Это было недавно, это было давно.
Владимир Маркович окончил аспирантуру, защитился и стал преподавателем на журфаке.
Именно Володя Горохов, когда я окончил факультет журналистики МГУ, привёл меня на ту же кафедру, где трудился сам. Ему довольно быстро удалось убедить руководство кафедры, что без моего участия невозможно учить будущих журналистов. Кстати говоря, Ясен Николаевич Засурский разделял эту точку зрения. Когда кто-то робко возразил по поводу моего приёма на работу, он сказал:
— А что, у Шахиджаняна хороший опыт, он интересно говорит, надо взять его на факультет. Если нам не понравится, мы откажем, а если понравится нам и студентам — поддержим во всех начинаниях. Предлагаю, чтобы курировал Шахиджаняна Владимир Маркович Горохов.
Кафедра называлась «Теория и практика партийной советской печати», я был единственный беспартийный на нашей кафедре.
С Гороховым у нас была тесная дружба, мы понимали друг друга, легко общались, нередко вместе гуляли.
В конце декабря прошлого года я почти через день звонил Володе Горохову на мобильный.
Никто не отвечал.
И в январе, уже в новом году, я продолжал названивать. Опять полное молчание.
Когда не берёт трубку твой приятель в свои 88 лет, голову посещают нехорошие мысли. Чтобы избавиться от них, я позвонил своему бывшему заведующему кафедрой Михаилу Васильевичу Шкондину.
— Миша, что с Володей Гороховым, не в курсе? Звоню, звоню, а там никто не берёт трубку.
Возникла долгая пауза, а потом я услышал:
— Так он же умер в середине декабря, похоронили его, похоронили.
Умер Владимир Маркович Горохов, заведующий кафедрой рекламы и пиара, член Большого учёного совета МГУ, автор десяти интересных книг по теории журналистики, в своей квартире, в полном одиночестве. О его смерти узнали спустя несколько дней: племянница пришла, звонит, а дверь не открывают. По её настоянию вскрыли квартиру — труп.
Последние три года мы общались в основном по телефону. Когда я ушёл из университета, на факультет приезжал редко.
Поискал в интернете, не было ли сообщений о смерти моего друга. Нашёл. Была заметка в газете «Известия» и несколько проникновенных строк в одной социальной сети.
Грустный выдался день, грустный. Когда узнаёшь о смерти близких людей, становится тоскливо и одиноко. Чего греха таить, в голове стучит только одно: и к тебе всё приближается, приближается.
Дни бегут, работа стоит. Продолжаю думать об изменениях в программе «Учимся говорить публично». Пожалуй, ничего больше сегодня писать не буду.
Вечером смотрел статистику по «СОЛО на клавиатуре» и по книге «Курить, чтобы бросить!». Есть новые ученики, есть новые читатели.
Через четыре дня сыну моему стукнет 53 года.
Ваш Владимир Владимирович Шахиджанян
P. S. Мне бывает невероятно тяжко. Тяжко и одиноко. Такое ощущение, что никто тебя не понимает и никто не хочет тебе помогать. Это всего лишь ощущение. Это настроение. Пессимизм — это настроение, оптимизм — воля.
Зима, холод, рано темнеет, поздно светает. С каждым годом прибавляется всё больше и больше дел. Многое из запланированного в прошлом году не успел выполнить и, естественно, перенёс в новый год. А жить всё меньше и меньше, а дел всё больше и больше.
Не могу понять наших чиновников. Ну что им стоит взять и принять решение — научить сотрудников слепому десятипальцевому методу набора? Ведь они лучше станут работать.
Так должны поступить в Центробанке (Эльвира Набиуллина), обратить внимание на «СОЛО на клавиатуре» было бы полезно Антону Силуанову (Министерство финансов). Не говорю о юристах, врачах, учителях.
У нас журналисты не умеют нормально набирать текст. На факультетах журналистики университетов страны не учат этому. Ну что мы за страна?!
Отличная страна. Да, у нас свой, особый путь, его необходимо пройти.
Человек занят тем, от чего он ожидает счастья, но самое большое его счастье состоит в том, что он занят.
Ален (Эмиль Огюст Шартье) (1868-1951), французский литературный критик
