Юлия Хлынина страдает от вкусовщины в российском кино, ради яркой роли согласна на любые эксперименты с внешностью и в свои 27 задумывается о семье и детях. Об этом актриса рассказала «Известиям» после выхода в прокат картины Василия Чигинского «Лев Яшин. Вратарь моей мечты», в которой сыграла роль жены прославленного советского футболиста.
— Во время съемок вам удалось встретиться и поговорить с Валентиной Яшиной?
— Валентина Тимофеевна приезжала на съемки, общалась с актерами, была честна и открыта. Несмотря на почтенный возраст, уделяла внимание нашему проекту, делилась историями и деталями. Наш продюсер Олег Николаевич Капанец сумел ее расположить, убедил, что перед нашей командой можно раскрыться и не бояться спекуляции на тему их с Львом Ивановичем взаимоотношений. Как женщина, я хорошо ее понимаю — всё-таки она консультировала нас в вопросах их личной жизни, делилась самым сокровенным — эмоциями и воспоминаниями, связанными с любимым человеком.
Когда ты воплощаешь на экране ныне живущего человека, это накладывает дополнительную ответственность. Например, у нас с Валентиной Тимофеевной Яшиной разная психосоматика, жестикуляция, но мне не пришлось ее копировать. Это не было принципиальным моментом. А вот Саше Фокину, сыгравшему главную роль, пришлось изучать все детали игры и телодвижений Льва Ивановича.
— Слава мужа льстила Яшиной?
— После общения с Валентиной Тимофеевной у меня сложилось впечатление, что она дистанцировалась от всего, связанного с излишним вниманием. Она всегда жила своей жизнью, растила и его, и своих детей. Не было такого, что она положила жизнь на алтарь его профессии и чувствовала себя особенной. Скорее, просто была рядом с ним: честно, спокойно, внимательно, при этом никогда не забывала о собственной жизни.
Да, Лев Иванович хорошо зарабатывал. Он покупал машины, старался баловать своих девочек, привозил всей семье и друзьям подарки из-за границы. У дочерей были красивые куклы, у Валентины Тимофеевны — наряды. В их отношениях было много романтичного, они крепко держались друг за друга, а вот звездности не было.
— Во многих фильмах с вашим участием есть откровенные сцены. Эта картина не исключение?
— Это, наверное, мой первый фильм, в котором нет откровенных сцен, только намек (смеется). А как показать семейную жизнь без желания любить друг друга?
— Как думаете, почему зрители столь негативно восприняли откровенную сцену с участием Кристины Асмус в фильме «Текст»?
— Мне кажется, мы до сих пор живем в стиснутых рамках. Границы нашего мышления так и норовят задеть границы другого человека — осудить, оскорбить. Такое чувство, что в этой игре в мораль есть особый кайф. Мне повезло — я не очень публичный человек и мою семью не обсуждают. А волна негатива, которая обрушилась на Кристину, желание найти в ней изъян, причинить вред ее семье, прикрываясь маской святости и высокой морали, — это классика поведения. Почти всё творчество Достоевского об этих двойных и противоречащих друг другу стандартах. Грустно.
— Раз уж мы заговорили на такую тему, хочу спросить вас и о харассменте в российском кинематографе. Вам когда-нибудь предлагали роль на особых условиях?
— Такого не было. В российском кино есть другая беда, к харассменту не имеющая никакого отношения, — это вкусовщина. Личные предпочтения продюсеров или режиссера зачастую значат больше, чем профессионализм, потенциал, талант актера. Порой я вообще начинаю сомневаться в адекватности тех, за кем последнее слово. С другой стороны, искусство — вещь субъективная. Но это если говорить о художественном вкусе, а не о личном — «хочу жену, сестру и дочь на эту роль».
Однажды пробовалась на роль в сериале. В сценарии был прописан образ тихой девочки, серой мыши, влюбленной в главного героя. Он ее постоянно от себя гонит, а она его преданно любит. Мне нравились режиссеры, которые собирались это снимать, им, в свою очередь, нравилась я, пробы прошли прекрасно. Когда мы дошли до утверждения на роль, выяснилось, что продюсеры хотят снять какую-то красотку. Мне предложили сделать классный макияж, полагая, что я всё-таки подхожу под понятие красотки. Накрасили губы, накрутили кудряшки, набили грудь носками, чтобы показать продюсеру: вот вам настоящая красавица из серой мыши. Но у продюсеров, видимо, был свой взгляд, идущий вразрез с мнением и ощущениями режиссеров-художников.
Тем не менее, деньги платят именно продюсеры. Когда проект вышел, я увидела девушку, которая прошла на эту роль. Это была высокая блондинка с пухлыми губами и пышной грудью. Опять же вопрос вкуса. Кто должен это решать? Человек, который вкладывает своё художественное видение в проект, или который платит деньги? Как найти компромисс?
— Может быть, это и не вкусовщина вовсе была, а как раз роль на особых условиях? Только не для вас, а для той девушки?
— Копнуть в эту сторону не могу, ибо не знала и не выясняла, кто там кому и кем приходится. Кто знает, вдруг продюсерам просто понравилась именно та актриса, а Юлия Хлынина — нет. В такие истории я попадала: «Тебя нам не надо, потому что глаза не такие, внешность не такая и просто ты мне не нравишься». Но на уровне «ты, может быть, мне понравишься, если отдашься» ситуаций не возникало. Это какие-то легенды прошлого.
— Ну и хорошо, что пронесло.
— Не знаю, хорошо ли (смеется).
— Поговорим о театре. Что репетируете сейчас?
— В моем родном Театре имени Моссовета готовим к выпуску спектакль «Ричард III» в постановке режиссера Нины Чусовой. Я играю леди Анну. Прочтение будет нестандартным, как и всё, что делает Нина. Мне всегда интересно, когда классику ставят по-новому, не теряя при этом смысла и величия темы. В главной роли — Александр Домогаров, которого я очень люблю. Когда выходишь на сцену с таким человеком, есть шанс, что произойдет какое-то чудо, и вы соединитесь в творческом экстазе. Премьера будет в феврале.
Параллельно в Театре Наций я продолжаю играть в спектакле «Иванов», выхожу в постановке Евгения Марчелли «Грозагроза» по Островскому и в «Великолепном рогоносце» всё той же Нины Чусовой. На весну у меня планируются еще две театральных премьеры.
— Есть ощущение, что в театре у вас больше острохарактерных ролей, чем в кино.
— К сожалению, в кино мне действительно редко предлагают острохарактерные роли — побаиваются, чтобы не было театрального форсирования. В фильмах же я чаще играю героинь-красоток, хотя сейчас моя палитра в кино сильно расширяется.
— Когда репетируете в театре новые спектакли, вспоминаете уроки своего мастера Константина Райкина?
— Не то что вспоминаю, они у меня в крови, по моим творческим венам течет кровь моего мастера. Константин Аркадьевич сделал мне прививку этики, отношения к профессии, профессионализма, выдержки и желания чего-то достигнуть. Если бы не Райкин, я бы, наверное, довольствовалась меньшим. Он всегда ставил нам такие высокие планки, до которых мне еще прыгать и прыгать.
— Как думаете, он следит за своими учениками, с которыми ему пришлось расстаться?
— К сожалению, я не знаю. Мы не поддерживаем близкие отношения, но я слежу за тем, что происходит в театре, общаюсь с бывшими коллегами по цеху, они мне рассказывают, как дела в «Сатириконе», как дела у Константина Аркадьевича. Конечно, мне было бы приятно думать, что он радуется за меня и гордится.
— Когда артисты работают над сложной ролью — ковыряют свои болячки, детские травмы. В какой области расположены ваши болевые точки?
— Я росла в неполной семье — родители были в разводе, но какое-то время мы жили все вместе: мама, папа, бабушка и я. Когда папа все-таки переехал от нас, я осталась в женском царстве. Мои психотравмы связаны с тем, что у меня не сформировано понимание тонкостей взаимоотношений с мужчиной. Они у меня сложные: то ли любит, то ли не любит, то ли люблю сама, то ли отвергну. Всё время преследуют какая-то неуверенность и сомнения, потому что папы мне не хватало.
С прекрасным полом у меня тоже сложные отношения, потому что я росла в ситуации, когда три прекрасные барышни искали свое место под солнцем. Мы выстраивали свою биологическую систему, но нам всем не хватало спокойствия и ощущения, что рядом есть кто-то сильный и уверенный. Мы такие — совсем «селфмейд». Несмотря на то что это моя семья, мне иногда приходилось именно выживать, искать общий язык.
— Поэтому вы теперь увлекаетесь исследованием мотивов и характера женщин в своих ролях?
— Меня это действительно интересует. У меня есть маленькая мечта (пока не знаю, хватит ли мне сил на это) — подумываю о психологическом образовании. Пока ограничиваюсь тренингами, встречами, читаю много книг по психологии — накапливаю теоретические знания. А моя работа как раз позволяет мне всё это практиковать. Я прямо в тетради расписываю, как растет личность моей героини в тех или иных условиях. Это очень интересно!
Все роли, которые я сыграла, особенно в театре, — части меня. Когда работа над персонажем дается полегче, понимаю, что эту черту я уже в себе вскрыла. Если мне сложно, значит, в эту сторону я еще не ходила.
— Вам всего 27 лет, наверное, в голове только карьера, а о семье и детях мысли нет?
— Знаете, пару лет назад родила моя однокурсница. Она стала первой мамой с нашего курса. Мы все выпускники мастерской Константина Райкина в Школе-студии МХАТ, все заточенные на профессию и карьеру, и вдруг у нас появилась девочка, которая решила сделать паузу и посвятить себя материнству. Когда я приходила к ней нянчиться с малышом, испытывала какие-то удивительные чувства, буквально на животном уровне. Спрашивала ее: «Аня, можно сюсюкать?». Она тогда очень смешно ответила: «Конечно, сюсюкай сколько хочешь! Не нам же с ним жить. Давай его испортим, можем сюсюкать и развлекаться» (смеется).
Конечно же, я задумываюсь и о семье, и о детях, меня тянет в эту сторону. Думаю, у меня еще всё впереди, всё обязательно сложится. Но это произойдет только тогда, когда я пойму, что во мне сконцентрировано столько любви, что хватит еще и на третьего человека. Когда я это почувствую, с удовольствием стану мамой.
Наталья Васильева
