Факультет домохозяек

Как сейчас, например. Лежу, в потолок уставилась, а в голове – дзынь, дзынь – звонок звенит. Прислушалась – 1 сентября. В смысле звонок – школьный.

Дай, думаю, вспомню, как оно было, и причём тут лень, когда ты юн и полон сил.

Вот и мы в детские годы думали – «куда?». Говорю «мы» – это я и мои близкие друзья, и пусть другие не обижаются, особенно их активно целеустремлённая часть, определившаяся с выбором жизненного пути к окончанию школы – бывает и такое. Например, родится пупс, раздавит своего первого клопа, и вот вам пожалуйста – состоявшийся энтомолог. Или, например, малютка белокурая схватит теннисную ракетку с неё же ростом, и никаких тебе кукол с мягкими игрушками – всё ясно: будущая теннисистка.

Я вообще знала одного мальчугана, который мечтал негром стать. Нет, не для того, чтобы потом в президенты. А чтобы лучше всех мальчишек в баскетбол играть.

Или вот девчушка одна всё свое свободное время в детском саду проводила в туалете со шваброй в руках. Её гоняли сначала, а потом всё же оставили в покое. Выяснилось, что мечтает она в дельфинарии работать. А туалет ей, соответственно, напоминал дельфинарий, забрызганный дельфинами.

Про юных музыкантов вообще молчу. Заваливается такой в родительскую спальню в 6.30 утра воскресного дня с ультиматумом: «Хочу на скрипке играть!» И ножками – топ да топ. И пока скрипочку не предоставят, топает, орёт, от сладкого отказывается. Первой не выдерживает бабушка и отводит дитя в музыкальную школу, куда его принимают с распростёртыми объятиями. И пиликает он на скрипке все дни напролет без всяческой палки.

Я вот до сих пор завидую таким рано определившимся. Не страшны им ни снег, ни дождь, ни пустая трата драгоценного времени. А знают ли они вообще, что такое лень и какую роль она играет при поступлении в высшее учебное заведение?

Вот, говорят, в медицинский поступить трудно. Ерунда! Это вы просто далеко от него живёте. Зато из вашего окошка видна Тимирязевская сельскохозяйственная академия. И вы прогулочным шагом, не торопясь, несёте свои химико-биологические знания в соседний дворик академии.

Или вместо того чтобы преспокойно поступить в заштатный технический вуз, вы штурмуете МИФИ, потому что ехать до него всего две станции на метро.

Одна моя знакомая, например, с первого курса занималась репетиторством. А всё из-за того, что ей было лень до МГУ на общественном транспорте ездить и все заработанные деньги она тратила на такси. И так втянулась, что до сих пор с детишками работает, в школе преподаёт, и никакая наука ей не нужна. Правда, муж её на работу возит.

Ну, это всё территориальный признак лени, не каждому абитуриенту свойственный. Я бы и на другой конец города прокатилась: с моими-то бредовыми мыслями в дороге не соскучишься. А вот чуть-чуть лишнего в голову вложить – проблема: лень. Поэтому поступать пришлось по количеству ранее полученных знаний, без риска быть не принятой.

Да и зачем, в самом деле, судьбу искушать. Лучше уж ей довериться, да и плыть по течению без вёсел и других подручных средств. И без лени тут никак не обойтись, потому как лень помогает расслабиться и услышать тихий голос судьбы.

И в голосе, то есть в речи куратора нашей группы на первом собрании, я услышала что-то странное, совсем не характерное для речей взрослых наставников того исторического периода. Эта милая женщина как будто понимала, что попали мы на этот факультет по какому-то недоразумению, включая территориальную и интеллектуальную лень, короче – «на безрыбье».

И вместо традиционных поздравлений – ура, вы стали студентами, а точнее, студентками, поскольку мужских особей в наших рядах не просматривалось, – она как будто успокаивала нас: мол, не всё еще потерянно. И даже здесь можно кое-чему научиться, и наш факультет, помимо всего прочего, готовит отличных домохозяек.

А и правда, всё выглядело очень даже по-домашнему. Факультеты этого вуза были разбросаны по всему городу – кому как повезёт. И наш находился в тихом центре, недалеко от метро, в здании старой четырёхэтажной школы с уютным двориком, впритык к монастырю, на тот момент не действовавшему – в отличии от нашего, живого, девичьего, со своим нерукотворным уставом.

И одним из послушаний – как я сейчас понимаю, самым важным, по крайней мере, для меня, – было дежурство по трапезной, то есть по столовой, она же – буфет. С одной единственной работницей – буфетчицей Натальей. Хотя подавались и первое, и второе, и компот – на обед. А с утра – чай, кофе с молоком, какао, булочки, сосиски, яйца под майонезом.

Как она справлялась? И тут сразу становится ясно насчёт домохозяек. Мы были в полном Натальином распоряжении. И я не удивлюсь, что это была её идея – брать себе в помощь студенток без всяческих медицинских справок и прочих формальностей. Так что варились мы все в одном котле. И интеллигентная деканша в сравнении с Натальей выглядела безликим инженером, тихим бухгалтером или примерной секретаршей.

Наталья притягивала нас как магнит, и в посудомоечной у неё помимо дежурных вечно кто-то торчал. Отчего, почему, голодные годы тому виной? Да не такие уж они и голодные были. Скорее эмоционально голодные, потому и тянуло. И не только студенток. Преподаватели – туда же. Шушукались с Натальей, пили чёрный кофе с лимоном, мерили кофточки и югославскую обувь, любовались красными коробочками «Pupа». А пару раз я даже видела рыдающих у неё на груди.
В школе у нас что-то подобное в медкабинете происходило, но круг приближённых к медсестре был сильно ограничен. И до Натальиных высот ей далеко.

И если дальше пользоваться монастырской терминологией, то настоятельницей нашего монастыря могла бы по праву считаться Наталья. А уж своей духовницей считали её многие. Кстати, молитвослов, ещё не популярный в те годы у населения, у Натальи имелся. Хранила она его в шкафчике вместе с лекарствами, за которые время от времени хватались преподаватели, но и молитвослов по ходу листали. И помимо молитвослова у Натальи можно было ещё кое-что интересное полистать из официально неизданного, да и взять почитать, но при условии возврата точно в срок.

А ещё были у неё две тетради. Одну она называла «Отчёт» и заполняла в ней таблицы, расчерченные всё теми же дежурными. А другую никак не называла, только иногда в ней что-то записывала или читала, хотя я ни разу не видела, чтобы люди так читали, уставившись в одну точку. Обычно так люди думают, или вообще не думают, а пребывают в прострации.

И вот в конце одного из дежурств я осталась наедине со стульями – в конце дня мы ставили стулья на столы и мыли пол. А наедине, потому как мои коллеги поспешили на участие то ли в лыжной гонке, то ли на турнир по бадминтону, то ли на марш барабанщиц в белых колготках. Так вот, гремлю я стульями и слышу – из посудомоечной вроде как Натальин голос доносится, но какой-то странный, тихий. Я ещё подумала: что она там бубнит, могла бы мне и погромче крикнуть.

Но, заглянув в посудомоечную, я поняла, что Наталья обращается вовсе не ко мне, а к своей тетради «без названия». Она читала вслух. Но вовсе не своим голос, напористым, акающим, хозяйским, а нежным и певучим. Такой голосок мог бы принадлежать кому-нибудь из васнецовских героинь: Алёнушке, или Снегурочке, или девушке Ивана Царевича на Сером волке, но никак не полнокровной мясистой Наталье: «Седые березы глядели с печалью, росинкой дрожала трава. Тебя я укрою цветастою шалью, читая молитвы слова», – нараспев читала Наталья-Алёнушка.

Слова «молитва» и «цветастая шаль» ассоциативно привели меня к Ахматовой, и я спросила: «Ахматова?» «Если бы», – вздохнула Наталья и посмотрела на меня печальным старинным взглядом. И под этим взглядом я вдруг почувствовала себя нелепой девахой, недавно явившейся из деревни в город, смутилась и пролепетала, обращаясь к Наталье на «вы», хотя все к ней обращались на «ты» (это было одним из её требований):
– О… Простите… Я вам помешала. Вы читали стихи.
– Я их писала, голубушка, – сказала Наталья, присовокупляя к старинному взгляду старинную интонацию, старинную «голубушку», а заодно и старинную осанку с характерным наклоном головы.
– Вы пишете стихи? – продолжала я выкать. – Здесь? В кухне?
– Давай-ка лучше кофейку попьём, – очнулась от старинного сна Наталья. – Сигарету хочешь?
– А можно? – удивилась я.

В посудомоечной с Натальей курили только преподаватели, и то тайно, и то только те, которые были, как говорится, на взводе. И поэтому такое предложение я сочла за честь. И если бы она налила мне вместо чашки кофе стакан самогона, я бы тоже сочла за честь и выпила бы до дна большими глотками, как выпивают юноши под взглядами своих товарищей, демонстрируя взрослость, или как взрослые мужчины – под взглядом врагов, демонстрируя своё мужество, героизм и презрение к угощающим их врагам.

Я неловко закурила, как курят обычно некурящие люди. Да что там говорить, на какие только подвиги нас Наталья ни вдохновляла!

Вот вам когда-нибудь доводилось продавать мясо в центре столицы средь бела, если вы, конечно, не продавец мясного отдела? А мне доводилось! Это случилось, когда некий «Коля из полуфабрикатов», как представила его Наталья, рано утром, без объявления войны, привёз ей мясо на продажу, то есть для нелегального распространения среди изголодавшихся преподавателей. Но в тот день, как назло, намечалась проверка из СЭС, о чём Наталья была предупреждена заранее той самой «проверкой».

И Наталья, не мешкая, расфасовала на глаз мяско по целлофановым пакетикам, ранее использованным, а затем постиранным и высушенным. Сложила всё это дело в большой металлический лоток, в каких обычно переносят полуфабрикаты, но мне показалось, это был лоток из-под выпечки, и вручила его нам. Мне и ещё одной «послушнице», объявив цену за одну порцию или, как она выразилась: «Плюс-минус – смотря по покупателю».

Не веря в происходящее, крадучись мы вышли на улицу, то есть поскорей завернули в безлюдный переулок, а затем в арку какого-то дома, чтобы обдумать план избавления от мяса. Не продавать же его на улице, в самом-то деле!

Первая мысль была – отовариться самим, поскольку вчера получили стипендию. Вторая – наврать, что отняли собаки или просто – отняли. Но судьба распорядилась иначе. И только мы поставили лоток на асфальт, отвернулись от него, делая вид, что он не с нами, арочное эхо громогласно протрубило: «Девчата! Мясо почём?» И через пятнадцать минут лоток был пуст.

С перепугу мы, видимо, слишком завышали цену или давали неправильную сдачу, так что даже Наталья, пересчитав выручку, была сильно удивлена и встревожена за наше будущее. «Далеко пойдёте, – сказала она, отсчитывая нам наш гонорар, – я в ваши годы скромней была».

И вот сейчас, когда она сидела, глядя в свою тетрадь «без названия», скромность как будто вернулась к ней вновь, а долгие годы работы в общепите исчезли.

– Наталь, почитай ещё что-нибудь, – попросила я.
– Правда интересуешься или так спрашиваешь?
– Не знаю даже, – честно призналась я, – просто неожиданно как-то.
– Слушай, я не люблю сама свои стихи вслух читать. Хочешь – сиди читай, – и она сунула мне тетрадку.

Когда я очнулась, Наталья уже стояла переодетая, то есть без привычного колпака и белого халата. Глядя в пудреницу, она красила губы.

– Пойдем уж, кулёма, – обратилась она ко мне.
– А стулья? А пол мыть? – я вдруг вспомнила о своём послушании.
– Да протёрла я уже.
– Это же дежурные должны… – растерялась я.
– Не переживай, сейчас отработаешь. Сумку мне нести поможешь.

И правда, в те времена работницы общепита всегда выходили с работы нагруженными.

До метро мы шли молча. Может быть, она ждала, что я буду хвалить её стихи или просто обсуждать их, высказывать своё мнение. Но мне не говорилось, и только на эскалаторе я спросила, почему она пишет стихи на работе. «Да чтобы с ума не сойти от вас», – сказала Наталья.

В ту ночь я написала 11 стихотворений. Безусловно, это был мой рекорд, до сих пор, слава богу, не побитый. Стихи, конечно, были дурацкие, и сейчас я бы не решилась кому-либо их прочесть, а тогда наутро я рванула в буфет. «Оставь, почитаю потом», – строго сказала Наталья.

После пар я специально выждала, когда уйдут дежурные, и заглянула к ней. Наталья, увидев меня, достала пачку сигарет, и это был добрый знак: «Перекурим?» Я кивнула.

– Ты по жизни вообще чем занимаешься? – поинтересовалась Наталья. И это был странный вопрос в стенах вверенного ей вуза.
– Пока ничем, – сказала я, тоже игнорируя стены.
– Тебе писать надо, – профориентировала меня Наталья.
– Но я не умею придумывать. Это я случайно. После твоих стихов – вдохновение, что ли.

И правда, так попёрло, еле записывать успевала. Впоследствии подобное вдохновение я испытывала после прочтения Бродского – семь стихотворений за три дня.

– А я тоже не придумываю, – поделилась опытом Наталья, – открою тетрадь и смотрю в нее. Посмотрю так, посмотрю – и записывать начинаю, а бывает, что на ходу приходит, тогда и смотреть не надо. Самое главное, чтобы тетрадь под рукой была.

С тех пор я всегда таскаю с собой какой-нибудь блокнотик.

А дежурства по столовой у нас на третьем курсе закончились, и мы перешли в категорию «дедов». Мне бы и в голову не пришло обращаться к армейскому жаргону, это Наталья первокурсниц наставляет:
– Дедов вперёд пропустите! – кричит она из-за прилавка. – Что они у вас в очереди стоят? – и первокурсницы послушно расступаются, пропуская нас вперёд.
– Что есть будем? – ещё не отойдя от наставлений, а потому строго спрашивает Наталья.
– Как всегда, – говорю я, и она меня понимает.

А потом был «дембель» и какая-то жизнь впереди. «Дембель» – это опять с Натальиной подачи. Пару раз после окончания института мы всё-таки заходили к ней. «О! Дембеля! – громогласно провозглашала она – Заходите!» – и запускала нас в посудомоечную.

Недавно мы с моей подругой решили заглянуть на наш факультет. Это было воскресенье, мы зашли в пустой двор и по современной привычке где ни попадя стали фотографироваться. А, как известно, все учебные заведения теперь охраняются и оснащены видеонаблюдением, и к нам вышел добрый ленивый охранник. Понаблюдал немного и, войдя в роль строгого, спросил:
– Чем-то интересуетесь? Это охраняемый объект.
– Да мы тут учились!
– А-а-а, дембеля! – обрадовался он. – Заходите! – и распахнул дверь.

Мы побродили по этажам – никого не было. А когда уходили, я на столике у него заметила открытую тетрадку с исписанной страницей.

– Стихи пишете? – спросила я в порядке юмора.
– Да, чтобы с ума не сойти, – ответил он.

А я вдруг поняла, что ни фамилии Натальиной, ни отчества не знаю.