В римской галерее Боргезе при поддержке компании Fendi показывают 56 скульптур Пабло Пикассо — всех периодов и стилей. Выставка так и называется «Пикассо: скульптура», и это самая большая скульптурная выставка Пикассо в истории Италии. В царстве Бернини, в самом, казалось бы, странном для пикассовских скульптур месте.
Первое, что хочется спросить у Дианы Видмайер-Пикассо, которая вместе с Анной Коливой, директором галереи Боргезе, сделала эту выставку: как вообще можно делать выставки Пикассо в сегодняшнем арт-мире, когда нет ни одного дня в году, свободного от какой-нибудь выставки Пикассо? Только за последние шесть месяцев мы уже увидели «Пикассо 1932 — любовь, слава, трагедия» (посвященная во многом Мари-Терез Вальтер) в лондонской Tate Modern, выставку «Обсессия. Обнаженная натура у Климта, Шиле и Пикассо» в The Met Breuer, и совсем недавно открылась выставка «Пикассо. Голубой и розовый» в Музее Орсе. И это только в музеях первого ряда, а есть еще второй и третий (в миланском палаццо Реале, например, только что открылась выставка «Пикассо. Метаморфозы») и несколько европейских музеев Пикассо. Именно это я, собственно, и спрашиваю.
И получаю достаточно резонный ответ: «Пикассо занимался настолько разнообразными предметами, он выражал себя так по-разному, что как бы мы ни определяли его — художник, скульптор, рисовальщик, гравер, керамист,— за этим всегда следуют вопросы, все так или иначе проблематизируется, становится предметом отдельной выставки». И с этим, в общем, не поспоришь, и с точки зрения куратора, и с точки зрения зрителя — судя по числу выставок и количеству их посетителей.
Выставка в галерее Боргезе — часть большого международного проекта Picasso-Mediterranee, придуманного директором парижского Музея Пикассо Лоран Ле Бон и посвященного связи Пикассо со Средиземноморьем, где он провел первую и последнюю часть своей жизни, где не только климат и пейзаж, но и культура и история были для него определяющими. Picasso-Mediterranee начался весной 2017 года и продлится до весны 2019 года, в него разными проектами вовлечены 70 культурных институций по всему Средиземноморью, от музея Пикассо в Малаге, где он родился, до музея Маньелли в Валлорисе, где он жил после войны с Франсуазой Жило и детьми. Это объясняет Рим, но, как говорит Диана, были еще и другие причины для выбора галереи Боргезе: в 1917 году Пикассо вместе с Кокто и Стравинским путешествовал в Рим и Неаполь, видел античные скульптуры и фрески, смотрел на римский Ренессанс, и приходил в галерею Боргезе изучать скульптуры Бернини.
Такая, в сущности, простая идея — поставить Пикассо рядом с классикой, Ренессансом, маньеризмом и всем остальным XVII и даже местами XIX веком — оказывается вполне эффектной и работает далеко не только в случае с Бернини. Бернини, надо сказать, тут не злоупотребляют: прямое и нарочитое, лицом к лицу соединение есть только в зале, где воздетые руки берниниевской Прозерпины косплеит пикассовская «Женщина с протянутой рукой» 1961 года, по-детски вырезанная из листа металла, как из бумаги ножницами.
Этот сильный прием, прямое столкновение, дальше не повторяется — весь остальной Бернини обставляется мелкой пластикой в витринах,— кураторы отлично понимают, что иначе он перестанет быть сильным. Что они еще отлично понимает, так это как удерживать внимание зрителя, как не дать его глазу «замылиться», а восприятию притупиться — и постоянно играют с масштабом, реальным и метафорическим. Так, например, в зале со знаменитой мраморной Паолиной Боргезе в образе Венеры в маленькой витрине, которую легко можно не заметить, на тонком розовом постаменте лежит крошечная хрупкая «Читающая женщина» 1951 года, похожая на случайно найденный деревянный сучок. А в зале с Караваджо, одном из величайших музейных залов мира, лежит рельеф 30-х годов, где Пикассо использует кусочки плитки, коробку из-под шоколада, пуговицы, тряпочки и прочие реди-мейды, играя с прошлым кубистским опытом, выстраивая вертикали и горизонтали, сталкивая хрупкое, домашнее, повседневное и высокое, художественное, вечное. Совсем как это делал Караваджо, и тут из контекста возникает не ирония, но скорее умаление и умиление. Смена масштаба и переключение регистров — вот что держит эту выставку.
Контекст работает на обоих этажах галереи Боргезе. Иногда остроумно — как, например, в зале со знаменитым мраморным мальчиком, вынимающим из ступни занозу, рядом с которым поставлена «Сидящая женщина» 1958 года. Эта пышная купальщица с прической и бровями Жаклин Рок (вещь из частной коллекции, которую крайне редко выставляют) повторяет скрюченную позу мальчика, а на стене еще висит поджавший ноги юный Иоанн Креститель Бронзино. Иногда довольно формально — как в зале Северного Возрождения, где в окружении вытянутых Венер стоит такая же вытянутая бронзовая женщина-ваза 1948 года. Иногда даже вполне провокационно: в зале с венецианцами прямо между тициановскими шедеврами — ранним «Любовь небесная и Любовь земная» и поздним «Венера, завязывающая глаза Купидону» — стоит бронзовая «Беременная женщина, II стоящая» 1959 года с огромным выпирающим животом и набухшей грудью. Есть и довольно прямолинейно организованные, но не менее эффектные залы — например, в центре единственного сохранившего первоначальный декор зала с фресками и лепниной, где вдоль стен стоят бюсты пап и кардиналов, расположили постаменты с головами, сделанными Пикассо в разные периоды и в разных стилях,— от знаменитого «Шута» 1905 года и голов Фернанды, классической 1906 года и кубистской 1909-го, до нежной реалистической головы Мари-Терез 1931 года.
В цокольном этаже есть еще один зал с фотографиями, и туда хорошо спуститься в самом конце. Как известно, Пикассо делал скульптуру практически для себя, сохранял ее в своей мастерской и не особенно выставлял. Скульптура была для него делом очень интимным — лишь после войны его дилер Даниэль-Анри Канвейлер выпустил альбом его скульптур, сфотографированных Брассаем, на выставке они были впервые показаны в 1953-м, в Риме и Милане, а сколько-нибудь масштабно — только на ретроспективе 1968 года в Париже, Лондоне и Нью-Йорке. И вот на этих фотографиях Пикассо в разном возрасте в своем доме, в своем парке, в своей мастерской, уже совсем старый в своем кресле рядом с Жаклин Рок — и везде вокруг него разные скульптуры, среди которых узнаешь только что увиденные на двух других этажах галереи Боргезе. И это на редкость гармоничное, умиротворяющее и композиционно очень точное завершение для такой выставки.
Елена Стафьева
