Космонавт Георгий Гречко где-то рассказывал о том, почему Сергей Королев выбрал Юрия Гагарина для первого полета человека в космос: «Я тогда был инженером, готовил к запуску ракеты. Когда мы, инженеры, смотрели на них, сравнивали объективно: у кого лучше образование, воспитание, знания технические. И скажу честно, здесь Гагарин не был первым. Узнав, что Королев отобрал для первого полета Гагарина, мы его не совсем поняли. Но потом, когда весь мир его приветствовал, мы поняли и признали: Королев был прав. Согласитесь, Гагарин был одним из лучших и ярчайших представителей нашего народа. Простой, улыбчивый, приветливый, верный».
Королев гениально выбрал образ (собственно, от самого человека, находившегося в то время в спускаемом аппарате, мало что зависело), ставший тотчас символом эпохи, представивший Советский Союз времен «оттепели» совершенно иным — с «гагаринской улыбкой», — чем он воспринимался, ассоциируясь ранее только со Сталиным. К тому же, по советским меркам, Королев, выбрав Гагарина, совершил довольно значимый гражданский поступок: будучи сам в свое время репрессированным, он и в космос первым отправил человека, который, пусть и ребенком, «оставался на временно оккупированной территории» в годы войны. В те времена такой пункт в анкете часто препятствовал карьерному росту.
Сегодня же, через 50 лет после
То были, конечно, годы наивысшего расцвета советской системы. Основы, заложенные в бериевских «шарашках», в годы послаблений практически моментально «выстрелили» — не только первым спутником и первым человеком в космосе, но и Евтушенко и Рождественским в Политехническом, «Весной на Заречной улице», «Карнавальной ночью», спорами (осмысленными, искренними, по-своему содержательными) «физиков» и «лириков». То было время, наверное, наивысшего расцвета советской науки. Созданный именно в те годы научный задел позволил советским, а затем и российским ученым десятилетия спустя претендовать и получать (Жорес Алферов, к примеру) Нобелевские премии. То было время надежд и искренней (для очень и очень многих) веры в то, что мы таки «догоним и перегоним Америку», а к 1980 году построим коммунизм. Тем более что отставание по уровню жизни от Запада тогдашнего СССР было наименьшим за все время после 1914 года — после
Возможно, это общество, тот режим можно было спасти еще в начале—середине
Сегодня давно пора уже нашим авторам составлять, как американцы Кеннеди, доклады о катастрофе в отечественном образовании и науке. Собственно, такие доклады многажды и пишутся, а констатация нарастающей катастрофы в образовании давно уже стала общим местом. На словах власть проявляет обеспокоенность, выражающуюся в периодических подачках наиболее страждущим, особенно тем, кому выпало счастье быть посещенным вельможным кортежем. Куда хуже, конечно, выходит то, что чиновники, ответственные за взращивание младых мозгов, называют «реформами». Попытки внедрить какие-то «образовательные стандарты», якобы почерпнутые из зарубежного опыта (избирательно и уродливо), а на самом деле продиктованные лишь банальным стремлением сэкономить на нищем образовании еще больше, вселяют ужас уже перед ближайшим будущим. Когда безграмотные митрофанушки станут руководить страной, поддерживать сохранившуюся инфраструктуру, управлять сложным импортным оборудованием и лечить людей.
Вместо того чтобы обращать реформаторский зуд на нищих и затюканных тетушек-училок, в обществе надо создавать совершенно другую атмосферу — как минимум уважения к знаниям. Образование и наука должны быть освобождены от узколобого бухгалтерского подхода. Это должно стать общенациональным «альтруистическим» проектом, не менее вдохновенным, чем национальная мечта, и уж, во всяком случае, более амбициозным, чем мундиаль-2018 и даже Сочи-2014. Туда должны быть направлены на порядки большие средства, мозги, усилия. Туда надо вкладывать огромные, отчаянно большие деньги. Как если бы сейчас речь шла о втором «атомном проекте», только в еще более худших стартовых технологических условиях, чем в конце
Бессмысленны все реформы и потуги на них в образовании, если зарплата учителя составляет в некоторых регионах не более 10 тысяч рублей (самые «зажравшиеся» — в Москве и разве что в Ханты-Мансийске, с «заоблачными» полутора-двухставочными 45 тысячами). Нищих не реформируют, потому что нищие не реформируемы: у них другая мотивация к жизни и профессиональной деятельности. Вопрос превращения учителя и ученого в средний и даже выше среднего класс — это вопрос сознательного социального конструирования, освобожденного от «бухгалтерских» подходов.
Создание же новой атмосферы общественного отношения к знаниям в решающей степени зависит, конечно, от правящей элиты. И от первых лиц страны. Почему, к примеру, Обама может участвовать в познавательной программе (явно для школьников) «Разрушители мифов», где, например, занимаются такой «ерундой», как опровержение рекламы о способности пчел поднять ноутбук, а наши не могут прийти хотя бы к «Умницам и умникам»? Или первого сентября — без излишних оцеплений, перекрытий и эвакуации припаркованного автотранспорта — почитать в начальных классах книжку или провести урок истории, географии, литературы, биологии, наконец? Не говоря уже о том, что сейчас просто неоткуда покамест взяться всяким техническим кружкам, а состояние естественнонаучных музеев (как и всех прочих) давно не соответствует современному уровню — все они убоги и бедны. В то время когда во всем мире такие музеи давно уже напичканы всяким «интерактивом», гаджетами, делающими посещение этих мест интересным даже для самых тупых и не интересующихся вообще ничем подростков.
Еще лет 20 такой деградации — и вырастет поколение, которое искренне не будет понимать, как это вообще мы оказались в космосе, да еще первыми.
www.gazeta.ru
