С творчеством этой великой певицы, народной артистки СССР в стране связана целая эпоха. Она привнесла в жеманное и немного холодноватое оперное искусство свою собственную — эмоциональную манеру пения. Все сегодняшние гламурные истории пусты в сравнении с событиями, свидетельницей которых оказалась певица!
Путь великой Галины Вишневской к вершинам оперной сцены не был легок. Мать оставила ее совсем маленькой. Ребенка воспитывала сердобольная бабушка. Жили в Кронштадте в большой бедности. У девочки оказался от природы поставленный голос. Однажды на одной из редких встреч с дочерью мать подарила Гале комплект пластинок с оперой Чайковского «Евгений Онегин» и патефон. Девочка влюбилась в пение и в тот мир, который начал жить в ее воображении. Она решила во что бы то ни стало стать певицей!
К началу Великой Отечественной войны Галя успела окончить только семь классов. Началась блокада. Война отняла дорогих ей людей. Девушка осталась одна. Ее мобилизовали в МПВО, где она служила два года и в 16 лет была награждена медалью «За оборону Ленинграда». В городе на Неве поступила работать помощником осветителя в дом культуры. Появилась возможность заниматься с педагогом-вокалистом. Но «благодаря» его стараниям часть ее великолепного природного сопранового диапазона надолго исчезла...
Девушка все равно пела, но — уже как меццо-сопрано. В 17 лет поступила в Ленинградский областной театр оперетты. Вышла замуж. Казалось, все стало налаживаться. Но судьба нанесла удар: певица потеряла новорожденного сына — не могла выкормить от слабости и перенесенных в войну испытаний. Долго болела, потом восстановилась и снова ушла с головой в работу. Несмотря на жизненные трудности, много читала, старалась бывать на всех театральных постановках.
Однажды в Питере она встретила педагога по вокалу Веру Николаевну Гарину, после занятий с которой у Галины полностью восстановился голосовой диапазон. И все-таки перенесенные в прошлом трудности и лишения дали о себе знать — она заболела туберкулезом. Карьера вокалистки могла закончиться. Стоял вопрос о серьезнейшей операции на легком. Отказавшись от помощи врачей, она чудом восстановилась сама.
После того как Галина Вишневская была принята в Большой театр, наконец начались годы плодотворной, любимой, желанной работы. Ее «эпоха Большого театра» связана с огромным пластом культуры страны, общением и работой с известными людьми из мира искусства. Сколько великих имен! Судьба подарила Галине Павловне сотрудничество с певцом Сергеем Лемешевым, режиссером Борисом Покровским, дирижерами Николаем Головановым, Александром Мелик-Пашаевым, Борисом Хайкиным, Евгением Светлановым. В одно время с ней в театр поступили вокалисты Александр Огнивцев, Иван Петров, дирижер Геннадий Рождественский. Еще пели Козловский, Лемешев, Пирогов, Шпиллер, Рейзен. Партнерами Галины Вишневской по русской сцене были Ирина Архипова, Николай Гяуров, Павел Лисициан, Тамара Синявская, Юрий Мазурок, Владимир Атлантов и другие.
Галина Вишневская была первой исполнительницей многих сочинений Дмитрия Шостаковича: пела Катерину Измайлову, Четырнадцатую симфонию. Цикл «Сатиры» на слова Саши Черного, композитор посвятил ей, а также вокальный цикл на стихи Александра Блока и другие сочинения. Для нее писал свои произведения Бенджамин Бриттен. Вишневская принимала участие в первых постановках на русской сцене оперы «Игрок» Прокофьева в 1974 году, монооперы «Человеческий голос» Пуленка в 1965-м, снялась в главной роли в фильме-опере «Катерина Измайлова» в 1966-м.
С появлением певицы на оперной сцене изменились требования дирижеров и режиссеров: они хотели, чтобы исполнительница молодых ролей соответствовала им. При работе над ролью Купавы в «Снегурочке» певица изменила концепцию образа до неузнаваемости. До нее партию пели крупные женщины — драматические сопрано.
Вначале Вишневская не могла найти нужного внутреннего градуса роли. Работавший над спектаклем Борис Покровский спросил певицу — сколько, по ее мнению, Купаве лет? Вишневская предположила, что, наверное, 16. Покровский согласился: Купава — девчонка, как и Снегурочка. Только у той в жилах течет вода. Вишневская сразу поняла, о чем говорил режиссер. Как кровь и вода, образы пламенной, переполненной жизнью Купавы и холодной, хрустальной Снегурочки резко противоположны друг другу. Ключ к роли был найден...
Работая над образом рабыни Аиды в опере «Аида» Верди, Вишневская повела себя, как Джулия Ламберт в романе Моэма «Театр», когда та гениально использовала лаконичный сценический костюм, чтобы выделиться на сцене на фоне соперницы. Вторая главная женская роль в «Аиде» — дочь фараона Амнерис, одетая во все царское. Положение рабыни не дает Аиде повода к внешнему украшению героини. Обычно в спектаклях она — в платьях того же покроя, что и Амнерис, но значительно хуже и беднее. Но Аида — ярчайшая индивидуальность. Ради нее полководец Радамес отказывается от руки царевны Египта! Певица решила пойти от крайности — одно платье на всю огромную роль. Эскиз нарисовала сама, выбрав простой сценический костюм. Но в этом красном платье публика, раз увидев гордую плененную эфиопскую принцессу Аиду, держала ее в своей памяти весь спектакль — даже когда ее не было на сцене!..
На одном из приемов она познакомилась с легендарным виолончелистом Мстиславом Ростроповичем. До их первой встречи они не видели друг друга на сцене. Для Галины Вишневской было новым, что кто-то воспринял ее не как взбалмошную, капризную примадонну, а просто как молодую красивую женщину. Ее восходящая слава виолончелиста не интересовала. Он произвел на певицу впечатление непривычной естественностью и искренностью...
Их семейный и творческий тандем был на редкость гармоничным. Разные по темпераменту, две великие творческие личности, они бережно хранили бесконечно дорогое и чистое чувство друг к другу всегда...
Так случилось, что Мстислав Ростропович с Галиной Вишневской приютили у себя на даче опального писателя Александра Солженицына. После этого началась травля. Ростропович лишился работы. Галина Павловна и Мстислав Леопольдович с детьми были вынуждены уехать из страны и начать жизнь за рубежом с нуля. А через некоторое время пришло известие о лишении их советского гражданства. И это после того, как в течение многих лет оба музыканта в поте лица трудились на благо отечественной культуры!
Несмотря на пережитое Галина Павловна очень любит родную страну и всеми силами помогает ей и сегодня, передавая молодежи свои знания по вокалу, держа высокую планку культуры и человеческого достоинства.
Самое важное, что она пронесла через всю свою жизнь и продолжает передавать ученикам — любовь к музыке. Этот странный универсальный язык понимает не человек, а его душа, и тогда тают преграды, языковые барьеры, исчезают сомнения и недоговоренности между людьми.
У Галины Павловны отличное чувство юмора, и она очень красива. Сначала вроде бы не происходит ничего особенного, но стоит ей по-сценически медленно поднять на собеседника глаза и улыбнуться, как не остается сомнений: она — необычный человек, артистка, отмеченная Богом. Наш разговор чрезвычайно ценен, искренен.
— Галина Павловна, на Ваш взгляд, есть ли вообще будущее у оперного театра?
— Конечно! Если не будут вмешиваться бездарные типы, калечащие музыку, издевающиеся над либретто и обворовывающие зрителя, между прочим! Они лишают публику восторга от спектакля и музыки. Люди знают: будет такая-то опера: «Евгений Онегин», «Пиковая дама», «Кармен» или еще что-то... И когда зрители приходят в театр и видят, что, например, Кармен на мотоцикле выезжает на сцену, или тенор в опере «Бал-маскарад» на унитазе поет свою главную арию, то за это надо... Свобода творчества, да, но ею надо уметь пользоваться. Должна быть цензура.
— Интересно, как Вы поддерживали свою вокальную форму, когда после занятий с педагогом Верой Гариной приехали из Ленинграда в Москву для работы в Большом театре и уже не имели возможности с ней заниматься?
— Я тогда специально не готовилась поступать в театр. Но так произошло: меня приняли в оперу. Это был очень ответственный и рискованный момент в моей жизни. Я оказалась оторванной от города и педагога. Менять преподавателя не хотела и даже боялась этого. Мой голос был уже абсолютно настроен, диапазон его был полным, и все звучало. Идти заниматься даже к хорошему педагогу могло быть и опасно. Поймешь его замечания не так — и пошло-поехало, все может испортиться. Я брала себя в руки, садилась у рояля и старалась понять, почему у меня что-то где-то не получается. Часами просиживала у инструмента, пела и добивалась своего.
— Брали Вы что-то от образов сценических в жизнь или наоборот — что-то из жизни привносили на сцену?
— Жизнь — это не театр. Так же, как театр — это совсем не жизнь, в особенности — оперный театр. В жизни не поют, а говорят, с этого надо начинать. Для того чтобы человек запел, он должен быть на таком «градусе», когда ему не хватает слов, и он поет! Из жизни брать можно то, что в вас живет — чувства, эмоции, воображение прежде всего! Вообще сцена — это воображение! В жизни — нельзя, а на сцене воображать надо, рисовать себе какие-то безумные вещи, эмоционально входить в образ. Для этого создана опера! Накопленная за века музыка гениев должна подстегивать! Она для этого подарена, оставлена человечеству... Которое, кстати, сегодня многое калечит!
— Ваш знаменитый жест из оперы «Аида» — это Ваше или режиссер придумал?
— Мое!
— Если бы Вы сегодня начинали свое восхождение к сцене, пошли бы на конкурс в Большой театр?
— А я случайно на конкурс попала! В жизни ни в одном конкурсе не участвовала, никуда не ездила никогда. Меня это совершенно не интересовало. Я должна была заниматься. Главной целью моей было научиться. Но если бы я опять так же шла по улице, и все повторилось бы... Может быть, снова увидела бы плакат с объявлением о прослушивании... Ведь я тогда пошла не петь, а просто послушать, как поет молодежь на конкурсе в Большой театр. Когда услышала, поняла, что (смеется) лучше пою. И меня взяли. Я была принята одна из всего Всесоюзного конкурса.
Но у меня же образования нет — окончила 7 классов. Потом — война, школы закрылись. Я была в блокадном Ленинграде и в Кронштадте. Все 900 дней — там. Никуда не уезжала. Все учебные заведения были тогда эвакуированы. И в 17 лет в 1944 году я поступила на работу в Театр оперетты.
— Кстати, Вы как-то следите за опереттой, с которой начинали?
— Нет, не слежу. Но оперетту признаю только классическую — Оффенбаха, Целлера, Легара, Кальмана.
— Расскажите, пожалуйста, о двух «Евгениях Онегиных» — пластинке, под которую Вы пели в детстве, и записи той же оперы, что Вы как профессиональная певица сделали вместе с дирижером Борисом Хайкиным. Что Вы чувствовали, когда их слушали?
— В детстве были особые впечатления и ощущения. Я вообще первый раз в жизни слушала оперу. Как говорится, с ума сошла. Была просто в каком-то безумии. А от той пластинки, что мы записали, чувство совсем другое. Здесь я могла критиковать себя и сказать: «Могла бы по-другому спеть сегодня».
— Вы говорили, что всегда чувствовали себя царицей в пении... Что это за ощущение? Это нужно на сцене? Вы ведь и к театру относились как храму?
— Да! Это врожденное. Конечно, и Ленинград — нынешний Санкт-Петербург — способствовал этому. Я выросла на красоте этого города — меня воспитал Петербург. Никаких я не прошла университетов. Зато видела глазами город — это и «наполняло» ежедневно меня... В то же время один все замечает, а другой — ничего, хотя и живет рядом. Должно быть желание, жажда — взять себе все, что увидел. Потом положи это внутрь, в копилку, и до времени там пусть все лежит. Когда будет нужно, достанешь: «Ага, вот сегодня мне это понадобится». (Улыбается).
— Вы — счастливый человек?
— Да!
— С Мстиславом Леопольдовичем Вы были партнерами не только в семье, но и на сцене. Был ли какой-то новый прием, который Вы взяли у него как у музыканта?
— Мы многое взаимно переняли друг у друга: я взяла от него бесконечное смычковое «легато» и привнесла в пение бельканто это инструментальное ведение-ощущение звука, а он от меня взял звук человеческого голоса и передал его своей виолончели. Она приобрела другие обертоны — зазвучала по-другому. Это подражание голосу и инструменту мы взаимно переняли друг у друга, выступая вместе, слыша друг друга изо дня в день. Каждый из нас обогатил этим свое исполнение.
— Общение с Вами для творческого человека само по себе — мастер-класс!
— Во всяком случае, ребятам в моей оперной Школе со мной интересно заниматься!
— Сейчас молодежь подсажена на интернет — это, по-Вашему, негативно, или наоборот — полезно?
— Интернет чем удобен? Мне что-то нужно, и я прошу дочь найти информацию в компьютере. С одной стороны, это потрясающе, когда ты нажал кнопочку, зашел на сайт, моментально «вытащил» сведения об опере или о чем-то еще. Грандиозное изобретение!
С другой стороны, когда мои внуки сидят у мониторов часами... Компьютерные игры — это ужасно! Это отупение народа во всем мире. Ведь не случайно в Америке ученик приходит в класс, стреляет из автомата и убивает 18 человек. Откуда подросток подобные идеи взял? Интернет! Ребенок там с кем-то воюет, устраивает побоище на экране, а потом идет — и по живым стреляет! Он же дурачок еще маленький, верно? Если ребенок с семи лет сидит за компьютером, не отрываясь, и в себя впитывает это, для него кровь — не кровь и даже не вода! Реальность теряется!
— Поделитесь своими жизненными принципами.
— Что я могу сказать молодежи? Получите профессию в жизни — вот самое главное. А если еще это — любимая профессия, то вы вытянули выигрышный лотерейный билет. Совершенствуйтесь в своем деле, не хватайтесь за все, не распыляйтесь. Идите к цели. Поставили — и добивайтесь ее. А как делать карьеру? Быть лучше всех! Я другого пути не знаю.
История и культура наша «сверкают и переливаются драгоценными камнями». Сегодняшний молодой россиянин может гордиться своей страной. Здесь и сейчас живут интересные люди, и творили великие мастера. Историю Отечества создают граждане любого возраста — и почтенные, и молодые. И только в их власти сейчас — захотеть забыть или понять и сохранить настоящие культурные ценности своей Родины.
Беседу вела Александра РАКОВА
