После семнадцатилетия я стал избегать новых мест. Окружающее было отфиксировано минимально необходимым для бытового существования списком.
- 1. Квартиры друзей
- 2. Квартиры родных
- 3. Ресторанчики, где подают вкусную еду
- 4. Места для отдыха
- 5. Места для прогулок.
Маленькая, уютная чешская машинка
Иногда, что случалось не чаще двух раз за год, в список вынужденно и ненадолго вносились новые места, вроде тех, где ты остаешься заложником неприлично высоких ночных тарифов на такси. Как правило, утро в таких пространствах торопливое и тихое. Чем быстрее сборы, тем пропорционально меньше риск разбудить хозяина и заступить в должность уборщика. По правилам приличного тона ты забываешь какую-нибудь чашу от кальяна и приходится представлять дорогу обратно, как если бы она стала слегка смазанной и темной. Будто ночью двигаешься в туалет по незнакомому коридору.
Где-то на северо-востоке был поставлен стол. Я записывал адрес, чтобы утром не забыть вернуться за чем-нибудь не специально оставленным. За моей спиной конфорки наполняли комнату теплым сибилянтом. На девять часов возле окна густо накурено. У кого-то дым изо рта. У кого-то слова. Я продолжаю писать длинный адрес. Он все пишется и пишется, не кончаясь. На двенадцать, за стенкой шум. Нужно его приглушить…
Сережа предложил выйти подышать. За дверью было холодно. Стул кокпитовской каплей висел над бугром. Его вытянули за осьминожую часть и заставили стоять почти без уклонов. Сидение мягкое и багровое. Мне вдруг почудилась сильная тяга к северо-востоку. Туда в район трех часов, где мыльное плиточное дно потеет от теплоты пяток засидевшегося.
В двенадцати было тесно и потно. Много ртов пьют с мятых белых стаканчиков. Надо пересечь эти все буквы из междометий и предлогов. Поближе к камушкам или мешку. Торговая часть напротив, на три часа. Я ориентируюсь только по свету от уличных фонарей. Потом нужно повернуть на 45 градусов вниз. К шести часам. Это я помнил.
Жирный бас лопался возле ушей. Виноват холодный воздух, в который даже мыльных пузырей не напускаешь. Колонку поставили на стол. Адрес надиктовывался теперь курьеру. Где-то возле хэта начинался снейр. Сильно размазанный и грязный, как звук от удара о плитку выплескавшейся за борт воды. Эти снейры поочередно шумели, а в какой-то момент бас стал отчетливый барабанный. Размятый тысячами оркестровыми кистями и готовый к ударам.
Мусорный бак горел. Наверное, его поджег ультрас какой-нибудь «Славии». Проходил мимо и плюнул на бычок. Слюна ультрас всегда горит, кроме утреннего подъемного часа. Теперь час нового раунда. Он плюет в меня. Низкий блок. Не спасло. Апперкот и сосок вверх. Крышечка пива падает и летит. Я на дне мешка в проигрышном виде. Употевший лоб выжимается бровями до суха. Теперь сон.
— А, кстати, где курьер?
— Так мы уже съели пиццу часа два назад.
В списках это место обозначилось как «курилка. квартира гуся, недалекая от макмафина».
Егор Сомов
