Можно ли думать отдельно о Бойле и Мариотте, Люмьерах, Дарденнах, Коэнах? Отдельно не получается. Есть общее имя-понятие: «Герман-и-Кармалита». И все-таки... Про титана Германа снимают и пишут, он всемирно известный режиссер, к нему не зарастает тропа журналистов и почитателей. Кармалита предпочитает оставаться в тени. Что мы знаем о ней, сподвижнике, союзнике, соратнике? Слова-то какие мужские. А ведь она не только соавтор, тыл — но и жена.
...А ничего мы про нее не знаем.
Больше 40 лет вместе. Чуть ли не все пункты биографий общие. Последние лет сорок... А раньше?
Странная у нее фамилия — Карма-лита. Говорят, гуцульская. Карма — судьба. В дословном переводе с санскрита: действие, причина и следствие. В самом имени закодирован результат, ритм деяний и поступков тех, кто жил прежде, кого она сегодня так часто вспоминает. За «карма» следует «лита» — литературная судьба ее и Германа сфокусированы в фамилии.
Героем их фильмов часто становится Правдоискатель, нерасчетливый идеалист. Проигрывающий, но не уступающий. Идущий вразрез с общепризнанным, целесообразным. Этот герой — немножко она. Откуда эта яростно выраженная, несовременная гражданственность? Ясная, порой до жесткости позиция? В кого она такая? Характер, по всей вероятности, достался по наследству. По мужской линии.
Сегодня она пишет про своих предков. Про деда, которым гордится особо. Того, что швырнул в следователя, уничтожавшего его на допросах, тяжелым графином. Про отца, со студенческой скамьи мобилизованного в НКВД. Рискуя жизнью, он предупреждал людей об обысках и арестах. В 1944-м погиб в Словакии. Потом еще говорили: «Повезло, иначе сгноили бы в лагерях: плен, оккупация, да и тесть — враг народа».
В детстве она сама едва не угодила в Бабий Яр. Когда соседка еврейка по «разнорядке» отправилась в Бабий яр с чемоданами, Светина мама пошла ее провожать с ребенком на руках. На последнем кордоне какой-то немецкий офицер схватил за шиворот юную мамашу с чадом и выбросил их из колонны. Все это описано в пьесе «Дамский портной» Александра Борщаговского, отчима Светланы.
Есть удивительные драматические рефрены в их жизни, словно складывал их историю профессиональный сценарист. К примеру, отчим Светланы, известный театровед Александр Борщаговский стал жертвой сталинской кампании борьбы с космополитизмом. Помните — «врагов надо знать пофамильно: Борщаговский, Юзовский...» А писатель-орденоносец Юрий Герман в то же «славное» время был назван «оруженосцем космополитизма» за то, что написал повесть «Подполковник медицинской службы», в которой главным героем сделал еврея. Леше Герману тогда исполнилось 10.
В 1968-ом произошло три знаменательных события: советские войска вошли в Прагу, Герману закрыли фильм «Трудно быть богом», состоялась их встреча с Кармалитой. Герман приехал 21 августа в Коктебель отдохнуть перед большой работой: съемкой фильма по повести братьев Стругацких. Говорят, браки заключаются на небесах. Кто скажет мне, где сочиняются творческие союзы? На пляжах Коктебеля? Дальше было кино. И жизнь, конечно же, но в каком-то химическом соединении в этом кино растворенная.
Алексей Герман. Она была диссиденткой. Что-то перевозила, какие-то рукописи. Я их уважал, готов был со Светланой передавать Ларисе Богораз штаны лесоруба, чтоб не замерзла в ссылке. Света была аспиранткой Копелева, дружила с ним. Я — тоже. Хотя понимал, что это безнадежные в нашей стране мероприятия. Кругом подводные лодки, многомиллионный, ощетинившийся ружьями народ. Какие диссиденты?
Когда чехи вошли в Прагу, она страшно плакала. Крушения идеала не было, потому что и идеала уже не было. ХХ съезд перевернул сознание и душу. Правда оказалась страшней самых пессимистических прогнозов. И вдруг все это начало возвращаться. Там, в Коктебеле они получили письмо на бланке 3-го т/о «Ленфильма».
«Сценарий ТББ („Трудно быть богом“) — в соответствии с решением худсовета 3-го т/о, рекомендовавшего его руководству студии, — рассматривался дирекцией и Главной редакцией.
Руководство студии не поддержало рекомендацию худсовета объединения, указав на слабость драматургического решения сценария ТББ... Миссия посланца Земли на другой планете представляется в конечном счете весьма неясной. Многие его действия лишены логики...»
Сейчас, спустя сорок лет они работают над кинороманом «Трудно быть Богом», и вспоминают, как все начиналось...
А.Г. Мы стали работать вместе, писать вместе, сочинять, защищаться...Я бы сказал: мы спиной к спине у мачты против тысячи вдвоем. Черт его знает, то ли единство противоположностей, то ли, допускаю, так и выглядит любовь. Сейчас довольно сильно болею. И почему-то смерти не боюсь, может, когда придет, испугаюсь. Моей смерти дико боится Светка. Вчера мне померили сахар, что-то с аппаратом случилось, он показывает единицу. Это значит: здравствуй Боженька. Я хохотал, Светке плохо стало... Я более эгоистичен, чем она, любовь распространяющая на многих, но в основном на меня, конечно, и мальчика нашего тоже.
Кино с запахами
Из чего шьется легендарная материя германовского кино, его кровоточащая плоть и воздушная душа, все эти пульсирующие подробности? Когда частное и общее на молекулярном уровне скручивается в миф. Их картины собраны по крупицам из бесчисленных фотографий людей, которых уже нет, книжных и живописных впечатлений, из вещей, из хроники... Но отметим и особую цепкость памяти. Несметное число подробностей плюсуется в территорию большой правды, рождая безотчетную радость узнаванья.
Светлана Кармалита. Над нами смеялись в свое время: как это — слышать запахи? Но у коммуналки запах совершенно особый. Это дает иной объем представлениям о времени и пространстве. Вот стол. Шероховатое старое сукно, дерево, изъеденное жучком. Если это показать — откроется истинная история этого стола.
А.Г. Каждый кадр мы делали по три недели: освоение, внутренняя архитектура, снимали для оператора, репетировали с типажами. Мне это было интересно безумно... «Хрусталев...» также снят. Кому-то это тоже интересно, это понимала Светка, поддерживала меня.
Кто не слышал о сумасшедшем германовском перфекционизме? Вот сегодня они примерно для полутора минут готового звука проработали в звуковой студии у меня на глазах целую смену...ищут точного совпадения эмоции и смысла, типажа на экране — с голосом актера. Повторяют дубли. Снова и снова. Не торопятся — служенье муз не терпит суеты. И люди из группы работают с ними на протяжении десятков лет. Из картины в картину.
Как они пишут
С.К. Все начинается как у людей. Леша ложится на диван, я сажусь за машинку. Он говорит, я молчу. Он диктует, я молчу... До первого столкновения. Дальше — по-разному, разве что не дрались. Предположить, что могу написать сцену сама... нет. Я чувствую: хорошо или плохо, в какую сторону двигаться. Возможно, быстрей, понимаю: развернем-ка этот диалог в другом направлении.
А.Г. Думаю, без меня Светлана сможет написать что—то среднеарифметическое. Но и я без нее не способен снять кино. В чем это? Не знаю. В том, что вкусу ее доверяю, что над каждой репликой она сидит. И когда я диктую, по ее спине вижу, что ей не нравится... начинаю беситься.
С.К. Я уже стараюсь сидеть и так, и эдак...изображаю расслабленность...
А.Г. Она еще ничего не сказала, а я уже понял — могу сунуть рукопись в печку, как оно и было. Она с криком «Идиот!» — бросается выковыривать листочки из печки. Понимаешь, мы составляем единый творческий организм.
Какие же мы диссиденты?
Снятый материал «20 дней без войны» не устроил киноначальников, безапелляционно заявивших: «Это не советский писатель, а какой-то алкаш. Это порочит наши устои!» Требовали немедленно снять Никулина с картины. А иначе: «Мы вобьем вам в спину осиновый кол, и вы никогда не будете работать в искусстве. Слово коммунистов». Что делать? До Константина Симонова, соавтора сценария, не докричаться. Знаменитый писатель-лауреат плыл на ледоколе где-то по Северному морскому пути. Тогда Светлана рванула к лауреату и спасла картину.
А.Г. Она просто умная. Вот рисую на каске Заманского в «Проверках на дорогах» триколор — наш нынешний флаг. Но это же была эмблема РОА. Светлана подходит: «Что ты делаешь?» «Рисую эмблему». «Нет, Леша, ты не это делаешь. Ты кладешь картину на полку». «Света, кто знает, что это эмблемка национального русского флага?» Случилось все, как она предрекала...
Когда у него наступает ощущение предела, он готов послать все к чертовой матери, бросить, уехать, умереть, она говорит: «Подожди, ты же не сейчас умираешь? Доживем до завтра...Еще немножко потерпишь».
Несведущим кажется, что она всегда с ним согласна. Она просто не спешит спорить. Ждет момента, когда можно будет доказать, обосновать. Скорей всего, Герман и сам не сможет точно определить ее роль: соавтор, сомонтажер, редактор, второй режиссер, майор бронетанковых войск на съемочной площадке, медсестра, ассистент по... да, по всем вопросам. Главное: отстаивая собственное мнение, она поддерживает энергию совместного поиска, прорыва к подлинному киноискусству. Вот и сейчас, выслушав все оценки проб очередного актерского голоса, Герман разворачивается к Свете...
А.Г. Что значит для меня ее мнение? Я буду беситься, орать, швырять шапку, уходить с картины, потом подумаю — да пошло все... из-за пучка света буду уходить с картины? И в большом числе случаев её послушаюсь.
Иногда такие вещи выделывал, представить себе не можешь. Тот же монолог Петренко из «Двадцати дней...» однажды взял и разрезал надвое, потому что Симонов, которого мы любили, пристал... Ну, я взял и сократил. Тут Светлана на меня, как львица, кинулась.
Но были случаи, когда она говорила: «Эта сцена совковая, надо выбросить». Я отвечал: «Ни-ко-гда». Но когда нам запретили эту сцену, совковую и подхалимскую, как она считала — запретили, Светлана с ней смирилась. Это эпизод митинга на заводе в «Двадцати днях...». Света сильный человек, сильнее меня.... Правда, до известного предела. Существуют какие-то моменты... она и не будет меня сдвигать. Знает: тут всё, стоп.
Без Кармалиты?
Как-то Герман признался: «Не встреться мне она тогда в Коктебеле, не знаю, что бы я снял. Скорей всего, уехал бы из страны».
А.Г. Со Светкой было ощущение, что мы победим. Когда-нибудь...но победим. Даже в совершенно безнадежных ситуациях, когда директор студии говорит: «Приходи года через три, может, что-нибудь подыщем». И Норильский театр отказывает в работе, и Минское телевидение. А Светка за свое: «Всё образуется». Какая-то оптимистическая храбрость. И, знаешь, пока всё образовывалось... да все равно в результате кто-то умрет. Вот что обидно.
Значит, сказать, что Кармалита — второй план Германа неверно?
А.Г. Нет. Светлана Кармалита — ровно половина первого плана Германа. И второго тоже. Ничего не делаю, с ней не посоветовавшись. Иначе, это будет совсем другое кино. В общем, мы «одна форма». Да и содержание тоже.
На озвучании Герман требует от актеров говорить без наигрыша, акцентов: «Попробуйте сказать весь текст «в одно слово!».
Значит, так и будем говорить и думать в одно слово: «Герман-и-Кармалита»...
Лариса Малюкова
