12 марта исполнилось бы 70 лет Григорию Горину — известному драматургу и сценаристу, настоящему интеллигенту, скромному и обаятельному человеку. Его пьесы до сих пор идут по всему миру, фильмы по его сценариям входят в число самых любимых зрителями. К этой дате телеканал «Культура» показывает премьеру документального фильма из цикла «Острова» (12 марта), вечер в театре «Ленком» (13 марта) и любимый зрителями фильм по сценарию Горина «Тот самый Мюнхгаузен» (12 марта). Вспоминает один из самых близких друзей драматурга — художественный руководитель Театра сатиры, народный артист России Александр ШИРВИНДТ.
— Я помню его ещё с тех пор, когда он был молодым острословом в команде КВН Первого медицинского института. Там были однокурсники Арканова — Аксельрод, Левенбук и компания. Гриша был чуть помоложе, но жару давал будь здоров...
— Он был известен своими розыгрышами: знаменитая чугунная батарея, которую он вместе с Марком Захаровым подарил вам на новоселье, забег Григория Горина, Эльдара Рязанова и Андрея Миронова с сувенирным факелом вокруг вашего дома... Помнятся другие его розыгрыши?
— Их было столько, что перечислять просто бессмысленно. Вся наша жизнь, все праздники, весь досуг были сотканы из розыгрышей, шуток. Мы всегда стремились придумать что-то весёлое, необычное, остроумное, уйти от скуки, банального застолья...
— Известно, что многие комедиографы в жизни люди отнюдь не весёлые. Каким Горин был в личном общении, в компаниях, застольях?
— Чем мудрее и ироничнее человек, тем он грустнее. Знание умножает печаль. Он никогда не острил в компаниях, не был ни тамадой, ни шоуменом. Он был рабочей лошадью для друзей.
— Вы не только дружили с Григорием Израилевичем — у вас были общие увлечения: трубки, рыбалка, бильярд...
— Рыбалка — да. Что касается трубок — к этому пороку пристрастил его я. А бильярд здесь совершенно ни при чём — он был настоящим профессионалом, и, хотя я тоже любил эту игру, состязаться с Гориным было бессмысленно. Правда, иногда он снисходил до меня...
— Правда ли, что Горин любил самое ужасное занятие на свете — чистку рыбы?
— Да нет, конечно, — он был вынужден это делать. Никогда не пил на рыбалке, чтобы нас потом отвезти домой, а мы пили. Место найти, костёр разложить, рыбу почистить — это всё всегда делал он, несчастный... Делал ради друзей — как и многое другое, в том числе его потрясающие пьесы.
— Люди, знавшие Горина близко, говорят, что под маской шута скрывался философ и мудрец. Вы как-то назвали его «ребе». В чём его главная мудрость?
— Она проявлялась в жизни, в его реакции на события, в отсутствии суеты. При всём этом он был человек очень наивный, реагировавший непосредственно, как ребёнок. Сочетание мудрости и детской наивности рождало удивительный симбиоз, делало его абсолютно неповторимой личностью.
— Марк Захаров как-то сказал о Горине: «Он был большим писателем, рассказавшим что-то такое о жизни, чего я не знал». А что открыл Горин вам — в жизни, в творчестве?
— Когда рядом существует крупная индивидуальность, и в мелочах, и в крупном всегда что-то для себя открываешь. И хотя Гриша был младше нас, мы всю жизнь воспринимали его как источник истины. Но всё это понимаешь потом. А жизнь была совершенно другая, лёгкая. Никто не был ни мудрецом, ни глупцом. Дрюсик, Мишка, Гришка, насмешки над дикцией... Когда же человек уходит, начинаешь соображать, что это было.
— Огромная и яркая часть творчества Горина, скрытая от широкой публики, — театральные капустники, вечера в Доме актёра. Вы были свидетелем и соавтором этой стороны его жизни. Что запомнилось вам больше всего?
— Это сейчас авторы все читают сами, раньше такого не было. Существовала огромная конкуренция среди творческих домов интеллигенции, где «выпускали пар»: на вечерах в этих закрытых клубах позволялась немыслимая по тем временам смелость. И везде были свои очень сильные команды: в Доме архитектора — под названием «Кохинор и рейсшина», в Доме журналистов — «Вёрстка и правка». В Доме кино такой командой заправлял Виктор Драгунский, а у меня была команда в Доме актёра. И у всех были свои авторские группы. У нас — Горин с Аркановым. Сочиняли, придумали все вместе — этакое шари-вари. Вообще же Гриша всю жизнь огромное количество времени, мозгов и таланта был вынужден тратить на всевозможные капустники, поздравления, тосты... Он не мог отказать друзьям. Это был наш микромир — вокруг этих клубов, домов строилась жизнь, и он в это окунался с головой.
— Горин создал несколько пьес для Театра сатиры. Насколько активно он участвовал в репетициях, в жизни театра?
— Ко всем круглым датам я его насиловал, чтобы он сочинял нам тексты: обозрение «Нам — 50!», «Концерт для театра с оркестром»... Для нас с Андрюшей Мироновым он вместе с Аркановым написал «Маленькие комедии большого дома», для Андрея — «Прощай, конферансье!» и «Феномены». К юбилею Державина он написал «Счастливцев — Несчастливцев» — спектакль мы играем до сих пор. Таким образом, необходимость написать что-то для друзей превращалась в пьесы, спектакли.
— Как он вёл себя в репетиционном процессе?
— Он был не из тех авторов, которые сидят и проверяют, правильно ли актёры произносят текст. Он приходил, когда его звали на прогоны, репетиции, высказывался, но никогда не бегал в театр начиная с начального, застольного периода — он был корректен.
— Насколько охотно Горин менял драматургию, тексты в ходе репетиций?
— Это был идеальный случай работы театра с драматургом. «Гриша, здесь надо иначе сказать, здесь «жмёт», — тут же всё переписывал, перепридумывал...
— Как он относился к успеху своих пьес — спокойно или для него это было важно?
— Как всякий автор, он хотел, чтобы на его пьесах были аншлаги, чтобы они шли как можно дольше. Но помимо количества зрителей для него ещё был очень важен их качественный состав — он хотел, чтобы в театр ходили интеллигентные, понимающие люди...
— Пересматривал ли он давно идущие спектакли по его пьесам?
— Если его очень просили — посмотреть, оценить, в каком состоянии спектакль... Театральные постановки рассыпаются очень быстро — это, к сожалению, свойство нашего вида искусства. Он, конечно, не хотел, чтобы его спектакли разваливались, делал замечания, всегда просил держать руку на пульсе.
— Марк Захаров рассказал поразительный эпизод о том, как Горин, по сути, предвосхитил знаменитый мюзикл «Кошки», предложив ему нечто подобное за несколько лет до появления легендарной постановки. Можете ли вы вспомнить подобные примеры его театрального ясновидения?
— Я могу сказать, скорее, не о ясновидении, а о пьесе, которую он принёс к нам в театр, — «Чума на оба ваши дома!». Я, дурак, от неё отмахнулся, «прошляпил». Потом её поставила Татьяна Ахрамкова в Театре имени Маяковского, и спектакль стал хитом.
— Имя Горина традиционно связывают со взлётом Ленкома, в то время как для Театра сатиры он значит не меньше. Как вы его делили с Марком Захаровым?
— Мы его не делили, а рвали на части: «Давай, давай!» Но в последние свои годы он был, конечно, плотно «пришит» к Ленкому.
— Какова судьба фестиваля памяти Горина, которому вы отдали немало сил?
— Надеюсь, он будет продолжать жить. Пьесы Горина живые, они идут во многих театрах — и по России, и за рубежом. Нужны, конечно, усилия — само ничего не происходит. А был ещё рыбацкий фестиваль, который сам Гриша придумал и организовал вместе с Маргаритой Эскиной. Он существовал и после Гришиной смерти — Маргоша его поддерживала на плаву. Вот этот фестиваль, боюсь, с её уходом может исчезнуть.
— Известно, что в 90-х годах Горин работал над киноповестью о царе Соломоне, которую, увы, не закончил. Что вам известно об этом и других его не воплощённых замыслах — о Фаддее Булгарине, о парафразе на тему «Жизни Тарелкина» Сухово-Кобылина?
— Я о них слышал от него, но не более. Помню, что Тарелкина он очень хотел сделать. Вообще он всегда стремился окунуться в настоящую высокую классику. Лучшие его вещи созданы на основе классических сюжетов — «Тиль», «Мюнхгаузен», «Поминальная молитва»... Но модное слово «ремейк» никакого отношения к его творчеству не имеет — это, скорее, трансплантация. Потому что великие сюжеты всегда западают в душу и хочется их переосмыслить, перевести на современный язык, примерить к сегодняшней ситуации.
— К юбилею Григория Горина канал «Культура» показывает знаменитую картину по его сценарию «Тот самый Мюнхгаузен». Как вы думаете, почему этот фильм больше 30 лет не сходит с экранов, почему его так обожают зрители?
— Мне кажется, всё очень просто — удачно сошлись звёзды. И в переносном смысле — как сложился замысел, съёмки, монтаж, — и в самом прямом. Его создавали Горин, Захаров, Гладков, потрясающий актёрский ансамбль — Янковский, Чурикова, Броневой, Катин-Ярцев, Абдулов, Фарада, Ярмольник, Кваша, Коренева...
— Вы читаете сотни пьес современных авторов. Вы продолжаете этим заниматься, чтобы случайно не пропустить нового Горина. За 10 лет, с тех пор как он ушёл, появился ли в нашей драматургии кто-то, кто мог бы приблизиться к Горину, хоть в чём-то заменить его?
— С Гришей никого сравнить нельзя, потому что это совершенно отдельный мир. Ничего даже близкого нет. Но если говорить вообще о современных авторах, то у нас уже несколько лет с аншлагами идут две пьесы Юрия Полякова — «Хомо эректус» и «Женщины без границ». Они выхвачены прямо из нынешней бурной жизни. Поляков — очень известный писатель, а мы открыли его для себя как драматурга. Я считаю, что без современной пьесы, даже если она не во всём совершенна, театр просто не может жить.
— Если бы у вас была возможность задать сегодня Горину один вопрос, о чём бы вы его спросили?
— Не знаю. Знаю другое: он бы очень удивился, если бы увидел наше время. Со смерти Гриши по сегодняшний день настолько всё перелопатилось, сдвинулось и в мозгах, и в жизни, и в темпе, в бессмысленности, в полном отсутствии какой-то душевности... Что для Гришки было совершенно исключено. Душевность — это было для него главное...
Беседовал Роман БЕРЧЕНКО
