Глава I. Летучий мистер Куко
Я помню, мы праздновали Новый год, и кто-то возьми и предложи поехать в Шереметьево отмечать
И что?
Да ничего, пили там водку, а утром разъехались по домам. Больше я там и не был.
Что, и не летал никуда?
Не-а.
Да, Виталик, не густо
Шел июнь 1999 года. Москва, душный летний день и мы трое, сидя в «рафике», пьём пиво Да, кстати, мы трое это я, Виталик и Юджин.
Виталий Пензин. Рост низкий, возраст под тридцать, длинные волосы, огромный живот, кожаная куртка с черепами брелками и явно просвечивающаяся сквозь мешки под глазами склонность к пьянству. Короче, добрый малый Чтобы меня проводить, он перенёс свой экзамен на осень, чем лишил себя стипендии, которая является для него единственным средством дохода.
Евгений Морозов, мой старый добрый комарадос. Светлые волосы, молодость, с виду рубаха парень, но на самом деле очень даже себе на уме. Девочки называют его Одуванчик, а мы все зовем его просто Юджин Днем Юджин поет о православии и русской идее, а ночью пишет рассказики про марсиан и развешивает по комнате леденцы для гномиков-сладкоежек.
Итак, в общем, мы трое ехали провожать меня в Америку. Вернее, провожать ехали они, а я, как раз, в эту самую Америку и улетал. В Шереметьево мы приехали заранее, времени было полно, и, чтобы хоть как-то занять себя, мы развалились на траве и начали вести умные, философские беседы.
Обязательно трахни там черную смелую женщину, задумчиво протянул Виталик.
Они там все СПИДом больны, Юджин полез в карман, на тебе презерватив на всякий случай Цени это, последний тебе отдаю
Виталик захохотал:
Он с этим гондоном полгода уже носится.
А что «полгода»? Я его берег для особенного случая.
Я улыбнулся.
Спасибо, Юджин. Это большая жертва, спасибо!
Присев на корточки, я достал из кармана спичечный коробок и принялся набивать его землей. Парни переглянулись.
Ты чего это делаешь?
Чего, чего? Землю русскую с собой забираю, буду смотреть на нее и плакать. Мой маленький осколок Родины.
А-а-а! Понятное дело. Ты только коробок-то свой не нюхай. А то там у тебя осколок какашки собачей.
Да пошли вы!
Может, это вам и покажется странным, но
Впрочем, вполне могло так получиться, что я и не улетел бы никуда. Спасла случайность каким-то чудом Виталик взглянул на часы, зевнул, улыбнулся, и лениво так: «Час остался. До взлета». Ох, как я летел к месту регистрации! В жизни так не бегал. Сердце колотится, голова стучит. Регистрация-то заканчивается за сорок минут. А ялтинская пословица, помните, как звучит? Кто не успел тот опоздал! В общем, подбегаю я к очереди, сбоку, откуда-то бабка мгновенно выскакивает, и пошла: «Не занимайте, не успеваете уже. Сказали не занимать». Виталика сразу перекосило: одна половина лица сочувствие изображает, вторая замерла в предвкушении халявного пива. «Пошли пить, говорит, к черту Америку». И бабка сразу: «Идите, идите». К дедку поворачивается: «Мося, ты огурцы в подвал отнес?» Ах вы, диссиденты проклятые, думаю. Бабку влево, деда вправо, «я только с друзьями выходил попрощаться», кричу. Распихал всех и к таможеннику. Тот сразу брови сдвинул:
«Декларация ваша где, молодой человек?»
«Мне нечего декларировать!»
«Вот вернитесь назад, возьмите бланк и напишите, что вам нечего декларировать».
«Да там закончились бланки!»
Усмехнулся таможенник, чистый листок мне достает. Я сразу на нем: «декларировать нечего». Рюкзак хватаю и внутрь аэропорта. Очередь вся: «Скотина, козел», да мне уже только все до лампочки. Успел, думаю, успел! Моя голубоглазая мечта. Житие мое. Юность!
И вот я внутри. Поесть ничего не могу, все дорого (по российским меркам), покурить нечего, как назло забыл купить сигареты, да еще и рейс, ко всему прочему, отложили на полтора часа. Мося, видимо, бучу поднял. Что делать? Хожу туда сюда, смотрю по сторонам: тут и там duty free магазины с ценами где-то посередине российских и западных. Рубашки, часы, духи, водка. Ну, думаю, сигареты надо бы прикупить. Присматриваюсь они там все по $15 блок, что Marlboro, что «Ява Золотая». Ну, я и выбрал Mild 7, потому что там виды Москвы на пачках. Подхожу, значит, к кассе, сую двадцадку, мне так все красиво упаковали и сдачу дают тридцать пять долларов. Вот это сюрприз! Радостно так сразу стало на душе, даже вернуть кассирше разницу захотелось. Пять секунд подумал-подумал и передумал. Потом отдам. Как-нибудь. Смотреть надо, сколько тебе денег дают, корова! Это как в студенческой столовой кассирши: и сериалы обсудят, и начальство лишь бы не работать! Злился я первое время, злился, а потом наловчился: пока стоял в очереди, съедал всегда с витрины по нескольку пирожных. Пусть знают!
В общем, выхожу я из duty free, сажусь на скамейку и закуриваю свою сигаретку. Вокруг люди суетятся, дети на полу возятся, все улыбаются. Вообще, человеку ведь не так много и надо только возможность самореализоваться, а путешествие это тоже, в какой-то степени, самореализация. И, кстати, не такая уж и дорогая, если не ограничивать себя рамками комфорта. Вот скажите мне, зачем ночевать в отеле и ходить в рестораны, когда можно поспать на природе в спальном мешке и позавтракать, сидя на обочине, пусть даже и дрянной колбасой?
Комфорт убивает человека, делает его тяжелым на подьем. Не знаю, но я думаю, что кататься на автобусе с экскурсоводом, которому нет до тебя никакого дела, значит, не увидеть страны, не узнать ее менталитета, не открыть для себя душевный мир простого американского обывателя (если он, конечно же, у него существует) и не полюбить страну по-настоящему. Стремление все посмотреть и все испытать на себе охватило меня. Я мечтательно улыбался, ждал объявления посадки и курил сигарету за сигаретой, не обращая на табличку «no smoking» никакого внимания и игнорируя косые взгляды некурящих пассажиров. Сама жизнь, казалось, была готова открыться передо мной во всех своих проявлениях, и я, в свою очередь, был готов ее принять
И вот, наконец, я в самолете. «Боинг-767». Название это меня совершенно не радовало, потому что всегда, когда передают об очередном упавшем самолете, в восьми случаях из десяти это «Боинг». Единственное только, что хорошо это то, что у меня было место у окна
Пара минут загудели двигатели, побежали за окном деревья и вот мы в воздухе. Сами, наверное, хоть раз летали? Знаете, какая красота открывается за окошком самолета! Какое-то непередаваемое ощущение восторга.
Вот уже пять минут летим, вот уже десять Под окном, наверное, Калуга. В то время у меня было особое отношение к этому городу, потому что жила в Калуге одна замечательная девушка Света, которую я как бы это сказать в общем, безумно и безнадежно любил. Не то чтобы совсем уж безответно, но как-то, все-таки, неискренно с ее стороны. Я так до сих пор и не понял, что она ко мне испытывала, чего ожидала. Может быть, я делал что-то не так, хотя, на мой взгляд, я делал все, что в моих силах, и, судя по ее бурной реакции, я угадывал, что ей было нужно. Какая-то забота, какое-то понимание, но самое главное, конечно же, не это.
Каждый божий день я пытался разнообразить свою жизнь и жизнь людей, которых люблю. Я делал так, чтобы каждый ее новый день был не похож на предыдущие. За это, думаю, она и была мне благодарна. Но Света была девочкой из богатой семьи, избалованной, эгоистичной и ничего не желающей более чем материальную стабильность. А кто был я? Перекати-поле По морям, по волнам Гарантированное завтра я бы дать ей не смог, вероятно, она это понимала и поэтому к моменту моего отъезда она вежливо дала мне от ворот поворот, предложив то, что по своим ограниченным умственным или эмоциональным способностям предлагают все девочки, а именно дружбу.
Надежда у меня, впрочем, не угасла, и перед отлетом я договорился с ее подругой, что к концу лета я с ней созвонюсь и разузнаю про Свету все, что только возможно: чем она живет, о чем думает От этого, полагал я, и зависит вернусь ли я в Россию или останусь в Америке
Продолжение следует
