Главные жертвы

— Россия действительно отличается специфической формой прохождения кризисов с точки зрения их влияния на население. В развитых странах кризис, как правило, сопровождается сокращением занятости. А у тех, кто остаётся работать, заработки обычно не снижаются. В Российской Федерации в 90-е годы сформировалась особая модель адаптации бизнеса к кризису. У нас нет высокой безработицы. Она, конечно, растёт, но по сравнению с 1998 годом, когда был финансовый кризис и её уровень достигал 13%, сейчас он недотянул и до 11. За счёт чего бизнес снижает свои издержки? В основном практикуется модель формального сохранения рабочих мест — отправка людей в административные отпуска или переход на частичную занятость, неполную рабочую неделю. Таким образом, происходит уменьшение заработка. И в итоге получается, что страдает не занятость, а зарплата.

То есть основной реакцией на кризис является резкое сокращение доходов населения. Это специфика российской модели, о ней давно говорят специалисты. Не высвобождается избыточная, ненужная занятость, а последствия кризиса распределяются на всё работающее население.

Это с точки зрения модернизации очень плохо. Потому что кризис существует и для того в том числе, чтобы санировать неэффективные сектора, предприятия, менять структуру экономики и перераспределять занятость в пользу более эффективных. А идя по пути размазывания издержек кризиса на зарплату, мы не ускоряем, мягко говоря, модернизацию российской экономики.

Как развивается ситуация на этот раз? Пока можно сказать, что ближе к сценарию 90-х годов. По данным Росстата, безработица в России сокращается с весны 2009 года — с 10,5% в феврале до 8,5% летом. Но не стоит забывать, что безработица имеет сезонную цикличность. Каждый год российский рынок труда весной оживляется, а осенью-зимой безработица растёт.

Чиновники в России поразительно уверены в своих прогностических способностях, ведь деньги-то будут вкладываться не свои.

Однако ситуация в регионах и городах разная, многое зависит от отраслевой структуры их экономики и местоположения. Влияет и политика федеральных и региональных властей. Федеральные власти всеми способами пытаются препятствовать росту безработицы. У них есть много каналов давления, в том числе система оценки эффективности губернаторов, одним из критериев которой является уровень безработицы. Высокая безработица — не очень хорошо работает губернатор. Губернаторы вынуждены соответствовать. Иногда доходит до того, что обоснованность увольнения проверяет прокуратура. Это уже совсем силовые методы регулирования занятости.

— Широко используется механизм скрытой безработицы, особенно в регионах и городах с сильным промышленным спадом. Это люди, находящиеся в административных отпусках с частичной оплатой или без оплаты, а также занятые неполную рабочую неделю с соответствующим сокращением заработка. Если сложить их всех, получается около 4% всех занятых. Но это очень лукавая цифра, потому что скрытая безработица распространяется по-разному. Если взять промышленность, то там она — 10%, если берём машиностроение, то 20. Скрытая безработица наиболее типична для трудоёмких отраслей промышленности с сильным спадом. Это прежде всего машиностроение, а зимой и весной — и металлургия, обе отрасли сильнее всего пострадали от кризиса.

Почему же относительно благополучны цифры по стране? Кризис почти не коснулся бюджетной занятости. Бюджетников сокращали в начальной фазе кризиса, но это не было связано с ним, шёл процесс оптимизации бюджетной занятости, заложенный предыдущими решениями в период экономического роста.

Если посчитать вместе общую безработицу и скрытую безработицу, то всё встаёт на свои места. Исключим только слаборазвитые республики, где уровень общей безработицы был высоким всегда и таким остаётся. Максимальный удар кризиса приняли регионы с сильным промышленным спадом, потерявшие более четверти промышленного производства.

— Механизм невыплат заработной платы активно использовался в 90-е годы, но сейчас задолженность по заработной плате невелика, если верить статистике. Это всего лишь 7—8 миллиардов рублей. Если их раскидать на занятых, то получается в среднем 150—180 рублей на человека. Но, подчёркиваю, мы имеем данные только по легальному сектору экономики и только по средним и крупным предприятиям. По регионам различия, конечно, есть, но показатели относительно невелики, за исключением Чечни, где задерживают зарплату даже бюджетникам.

Что творится в малом бизнесе, где занято до 18% работающего населения, если учитывать предпринимателей без образования юридического лица, мы не знаем. Он не отчитывается. Тем более мы не знаем, что творится в серой экономике, хотя никаких иллюзий быть не должно. Все знают истории со строителями, гастарбайтерами, когда люди отработали, но им вообще ничего не заплатили. То есть чем менее защищены занятые, тем больше шансов, что им просто не заплатят за работу. А в случае легальной занятости риски для работодателя слишком высоки, и он на этот риск идёт редко. Хотя на востоке страны это распространено больше. Видимо, начальство дальше, свободы больше.

Механизм невыплат заработной платы активно использовался в 90-е годы, но сейчас задолженность невелика, если верить статистике…

— География безработицы в кризис пока изменилась не очень существенно. Это значит, что как были у нас чемпионами по безработице республики Северного Кавказа, так они и остались. Хотя у них и промышленного спада нет, и кризис их почти не затронул, потому что они живут на бюджетные трансферты. Но там на рынке труда нет новых рабочих мест, безработица носит застойный и массовый характер. В большинстве других регионов, особенно в Центральной России, общая безработица была перед кризисом очень низкой, приближаясь к уровню 5% (абсолютно нормальный уровень для экономики). Сейчас у них показатели подскочили до 8—10-11%, это двукратный рост. В темпах роста это много, а в показателях уровня пока не смертельно. Ну, например, в Москве был уровень 0,8%, а сейчас 3%. В отличие от других регионов в Москве безработица структурная. Люди не идут на те рабочие места, которые есть, потому что специалисты в той или иной профессии не хотят ухудшать свою позицию, свой статус на рынке труда, идти на значительно меньшую зарплату.

Однако надо понимать, что федеральные и региональные данные показывают среднюю температуру по больнице. Кризисная безработица концентрируется в городах с проблемными промышленными предприятиями, и вот там всё гораздо жёстче. Есть города с одним доминирующим промышленным предприятием, и если оно встаёт, то рушится всё. Таких болевых точек в России немало, но не сотни, а всё-таки десятки. Проблема моногородов не имеет простого хорошего решения. Она существует со времён индустриальной экономики, и не только у нас.

Нет простого механизма, позволяющего решить эту проблему. Массовое переселение нереализуемо в силу высокой затратности, и далеко не все захотят уезжать. Люди не рациональны экономически, они привязаны к своим желаниям, привычкам. В западных моногородах проблема решалась двумя путями. Американцы продают жильё и уезжают, это нация очень мобильная, и там есть рыночные механизмы, облегчающие перемещение: развитый рынок жилья, доступные кредиты на покупку дома, что у нас напрочь отсутствует.

В России издержки переезда гигантские, и люди редко снимаются сразу всей семьёй. Опыт стимулируемых государством переселений, что в советское время из неперспективных деревень, что в 1990—2000-е годы из городов Крайнего Севера, показал, что переселение сверхзатратно. Кроме того, часть населения уезжать не хочет ни за какие коврижки.

Ещё один вопрос — куда переселять людей? Где есть в изобилии новые рабочие места, причём такие, где зарплата достаточно высока, чтобы покрыть издержки переезда? Переселение целого города — совершенно нереально. Но наши чиновники всегда готовы строить безумные планы.

— Да, путь масштабной санации старых промышленных территорий, улучшения экологического состояния, развития социальной, транспортной и прочей инфраструктуры, масштабной переподготовки работников, чтобы приходящий в регион новый бизнес имел более привлекательные условия для развития. Это очень дорого и долго. К тому же население монопрофильных промышленных городов России по уровню образования, мобильности и адаптивности явно уступает жителям больших городов. По этим причинам новый бизнес будет перемещаться в моногорода медленно и результат реструктуризации будет виден лет через 30.

Есть и чисто российские барьеры — пространственные. В Западной Европе моногорода расположены на плотно заселённой территории и изначально имели неплохо развитую транспортную инфраструктуру. Можно было ежедневно перемещаться на 20—30 километров в другой город, найдя там работу. В России же, особенно в азиатской части страны, соседний город может находиться на расстоянии сотни километров. Поэтому экономика моногородов будет медленно, больно и тяжело адаптироваться, приобретать новые функции.

— Государственный бюджет — единственное, что держит моногорода на плаву.

Допустим, мужчина работает на машиностроительном заводе, который стоит. Однако если жена получает зарплату в социальной сфере, то семья как-то выживает. Разумнее и намного дешевле делать бюджетные вливания в развитие социальной сферы, даже понимая, что отдача будет не быстрой, чем затевать дорогостоящие и нереализуемые проекты переселения людей.

Население города после свёртывания промышленного производства становится на какой-то период избыточным, и для балансирования нужно максимально использовать естественно идущие процессы. Во всех моногородах, и не только в них, идёт миграционный отток молодёжи в более крупные города на учёбу. Оканчивают школу, уезжают и не возвращаются. Город стареет, депопулирует, сжимается, это неизбежный процесс. Нужно наконец осознать, что развитие «экономики пожилых» в России, как и реформа системы социальной защиты, неизбежны. Дальше можно смотреть, какие есть ресурсы и альтернативы развития.

Самый худший вариант — попытки «назначить» городу новую специализацию экономики. Вот, к примеру, сверху решили, что вместо металлургического завода в городе будет деревообработка или производство игрушечных автомобилей. А вы уверены, что этот бизнес придёт в город, да ещё при неразвитой инфраструктуре и низком качестве рабочей силы? Чиновники в России поразительно уверены в своих прогностических способностях, ведь деньги-то будут вкладываться не свои, а частного бизнеса.

Простых решений, увы, нет, как нет и короткого пути для решения проблемы моногородов. Нужны деньги, время и грамотная политика.

— В городах Московской области до кризиса шло массовое строительство, люди покупали жильё, и не только местные и приезжие издалека, но и москвичи, которым не по карману московские квартиры. Развивались торговля, логистические функции, складское и жилищное хозяйство, рекреация, а значит, создавались новые рабочие места. У таких городов есть все шансы, чтобы сделать экономику многопрофильной, поэтому города Подмосковья абсолютно жизнеспособны. Кризис, конечно, отразится и на них, но после кризиса они будут развиваться быстрее.

— В 90-е годы, конечно, был провал, но по мере же экономического роста была осознана необходимость вложений в социальную сферу. В период экономического роста расходы бюджетов регионов на эти цели росли ежегодно, росла и доля этих расходов. Более всего увеличились расходы на соцзащиту, объём пособий и разных денежных выплат, хотя адресность этой помощи явно недостаточна.

Следующим шагом стали нацпроекты, которые финансировались отдельной строкой, но сейчас включены в состав бюджетных расходов регионов. То, что государство наконец-то повернулось не лицом, а хотя бы боком к социалке, — это важно и правильно, потому что мы — страна не только количественно депопулирующая, но и качественно. Качественные характеристики населения зависят от развития системы образования и здравоохранения, которые формируют человеческий капитал.

Другое дело, что акценты в нацпроектах, на мой взгляд, были поставлены не совсем верно. В нацпроекте по здравоохранению 25% — это капитальные расходы, за счёт которых роются фундаменты под новые высокотехнологичные медицинские центры. Нынешний кризис показал, что это было неэффективное решение, строительство центров сейчас заморожено. Повышение зарплаты — очень важно, но почему поддержали только терапевтов, а не всех других специалистов? Таким же образом поддержали классных руководителей, а учителей-предметников обошли стороной. Видимо, только терапевты и классные руководители работают с населением, а остальные — нет.

Повысились финансирование «скорой помощи» и расходы на закупку лекарств, что дало ощутимые результаты — выросла ожидаемая продолжительность жизни населения. Самый большой прирост продолжительности жизни — на полтора-два года — произошёл в наиболее проблемных регионах с низким долголетием. Как ни мала на первый взгляд цифра, это много. Раньше «скорая помощь» не выезжала из-за отсутствия бензина, не было достаточного количества лекарств в больницах. Дополнительное финансирование по нацпроектам помогло смягчить эти проблемы, снизилась смертность населения, особенно в трудоспособном возрасте. Однако для поддержания здоровья стареющего населения, лечения сердечно-сосудистых заболеваний, рака нужны расходы совсем другого масштаба. И в этом, к сожалению, особых успехов нет.

— У этой проблемы два разных тренда. В 90-е годы возрастные ограничения были чрезвычайно жёсткими, требовались молодые, энергичные люди, которые быстрее адаптировались к рыночной экономике и осваивали новые специальности. Эти ограничения существовали примерно до 2003—2004 годов. В последние три года быстрого экономического роста барьеры начали рассасываться из-за роста спроса на рабочую силу, уменьшилась жёсткость возрастных ограничений. Снизились не только возрастной, но и гендерный барьеры. В некоторых компаниях даже предпочитали брать на работу людей более старшего поколения, понимая, что человек с накопленным опытом принимает более взвешенные решения. Сейчас рынок труда сжался, предпочтение вновь отдаётся более молодым. Сократились и заработные платы, раздутые нефтяными сверхдоходами, особенно в столице.

— Не готова прогнозировать длительность кризиса, это вопрос для макроэкономистов.

Есть несколько тенденций, которые мне хотелось бы обозначить. Во-первых, не надо спешить с жизнеутверждающими выводами о сокращении безработицы, поскольку российская безработица отличается сезонностью. Осенью может начаться её рост, эти прогнозы подтверждают и федеральные власти. Во-вторых, продолжается сокращение инвестиций — на 20% по сравнению с 2008 годом, и признаков роста пока нет. В-третьих, сокращаются реальная заработная плата и доходы населения.

Сокращение реальных доходов пока вроде бы крошечное — всего 1%. Но россияне привыкли к росту каждый год на 10—12% в реальном выражении. Оборот розничной торговли сократился на 6%, статистика, даже при всём её несовершенстве, показывает сжимающийся спрос населения. Если спрос сжимается, то и производству труднее расти.

В начале кризиса население спускало накопления, боясь инфляции и девальвации. Покупали автомобили, бытовую технику и так далее. Сейчас же психологически люди перешли к более консервативному, сберегающему поведению, поскольку пришло осознание, что кризис не ограничится одной девальвацией и может быть продолжительным.

Исследования российских специалистов по рынку труда показывают, что новый кризис пока развивается по сценарию 1990-х годов. Это означает, что главной «жертвой» станут доходы населения.

Ирина ОРЛОВА