Актер Евгений Цыганов считает, что сниматься в ситкоме иногда интереснее, чем в авторском кино, он уверен: продюсерская школа убила сценарную, а также полагает, что отсутствие секса на экране не портит фильм. Об этом артист рассказал в интервью «Известиям» перед выходом на экраны приключенческого триллера «Девятая» режиссера Николая Хомерики, в котором он сыграл главную роль.
— В фильме «Девятая» вы сыграли полицейского полковника Ростова, расследующего серию загадочных убийств. Когда за плечами столько ролей следователей, можно играть по накатанной?
— Нельзя. Я никогда не снимался в детективе, где действие происходит в XIX веке. В этом жанровом фильме было много «входящих», которые позволили мне существовать отдельно от всего, что вы называете накатанным.
— Чем еще вас заинтересовал этот проект?
— У меня было большое желание поработать с Колей Хомерики, которого я очень уважаю. К тому же фильм делала огромная команда, состоящая из талантливых людей. В том числе замечательный оператор Максим Осадчий, чуткий художник по костюмам Татьяна Патрахальцева, которую я могу назвать просто маниакальным, в самом лучшем смысле этого слова, человеком. Она по поводу каждой пуговки с ума сходила.
С художником фильма Сергеем Ивановым мы в последний раз встречались в моей дебютной картине «Коллекционер». Прошло 20 лет, и встреча с ним на площадке стала для меня настоящим подарком. Представьте: прихожу на съемки, а там подвал с потолком, расписанным фресками! Я на каждую смену спешил с торжественным предвкушением нового объекта.
В картине у меня был всего один костюм, но он настолько мне нравился, было так приятно его надевать! Под меня подогнан, сделан из хороших материалов. И гримеры у нас были замечательные. Марина Красновидова сразу сказала: «А давай у тебя будут длинные волосы?» — «Пожалуйста!» В итоге мы ограничились только усами, но это всё равно была настоящая яркая жизнь, процесс создания фильма сумасшедшими киношниками.
— Скажите честно, вам интересно сниматься в зрительском кино?
— «Интересно» — это в том числе и наша задача. Вам вот интересно было бы взять интервью у доярки?
— Да.
— Ваш ответ говорит о том, что вам интересна ваша профессия. Ведь вы могли ответить: «С Киркоровым поговорить прикольно, а с дояркой — нет». Я уверен — интересно может быть везде. Здесь скорее вопрос к самому себе и к окружению — с кем ты это делаешь. А зрительское кино или не зрительское, не имеет никакого значения. Хотя, я понимаю, о чем вы спрашиваете. Зрительское кино — продюсерское. В нем нет места авторскому взгляду.
Но, знаете, иногда на каком-то левом ситкоме людям работать значительно интереснее, чем в авторском-преавторском проекте. Я сейчас как раз снимался в авторском кино: ничего тоскливее представить себе нельзя. Но опять же, тоска — это неплохо. Такие чувства в себе тоже нужно копить, хотя мне лично это тяжело дается.
— Как-то вы сказали, что страшно рады, если роль не предполагает большого количества текста. Многие ваши персонажи и правда крайне немногословны. Это случайность или вы сами корректируете сценарий?
— Из «Мертвого озера», например, я вырезал текст целыми пластами. Спасибо режиссеру Роману Прыгунову, который в этом со мной согласился. Мы решили, что моему персонажу совершенно необязательно произносить слова, написанные сценаристом. Почему? Просто потому, что этот текст мне не нравился.
На самом деле говорить я умею. Дипломированный специалист. Художественное слово, все дела… Приходите к нам на «Чайку» в «Мастерскую П. Фоменко» — там у меня монолог Тригорина на три страницы. Или на «Бесприданницу», или на «Одну абсолютно счастливую деревню». Слов в этих спектаклях столько, что я вообще не затыкаюсь.
— Получается, вам не нравятся только современные тексты?
— К сожалению, наша продюсерская школа ставит сценаристам такие задачи, что кино можно вообще не смотреть. Диалоги прописываются так, что человек спокойно стоит на кухне спиной к экрану и режет огурчик, а герои сами всё ему рассказывают. «Коля, а ты говорил с Машей?». — «Да, говорил. Они же сегодня уезжают, у Клавки же 1 сентября, а Виктор Константина убил».
По-другому сценаристы в большинстве своем уже и писать не умеют. Герои должны рассказать зрителю всё, что они чувствуют, всю свою историю. Хотя у людей должно быть ощущение, что это кино. Но это уже не кино, потому что у него нет своего языка. Можно почитать Эйзенштейна — про монтаж, контрапункт, внутрикадровую композицию. В нашей индустрии этими приемами уже практически не умеют пользоваться. В кадр садятся две говорящих головы (иногда у них еще бывает общий план) и рассказывают сюжет. Вот и всё.
— Тоже считаете, что у нас сценарный кризис? Одни ваши коллеги говорят, что достойных сценариев много, другие жалуются на их капитальное отсутствие.
— Они наверняка есть, просто их не запускают. Леша Чупов и Наташа Меркулова, которые сами написали сценарий и впоследствии сняли картину «Человек, который удивил всех», бегали со своим сценарием пять лет! Их, конечно же, не запускали: эта история никому не была нужна. Сейчас, когда они получили за нее больше 20 премий, когда картину захвалили со всех сторон, ее приняли и у нас.
Думаю, хорошие сценарии есть. Но, учитывая продюсерское представление о том, что бы хотели увидеть на экране российские зрители, сценаристы пишут то, что им заказывают. Как мне сказал один продюсер: «Ну не может у главной героини не быть секса с главным героем!» Я говорю, что видел несколько фильмов, где вообще не было секса, и это было неплохое кино, но продюсер почему-то решил: так не бывает. Спрашиваю его: «Что вы оканчивали? Какой педагог по сценарному мастерству вам открыл такой секрет, будто у главных героев обязательно должен быть интим?» Он не нашелся что ответить.
— Российское кино, тем временем, всё больше раскрепощается. Вас эта тенденция радует?
— Не хочу прослыть пуританином, хотя, какая мне разница… Актерская профессия в принципе достаточно дискомфортная. Роберт Де Ниро говорил, что, когда он садится в кресло режиссера, ему всегда страшно жалко актеров, которые должны что-то из себя выдавливать. Вот ты стоишь в царском облачении с топором в руках, перед тобой человек на коленях без головы, а вокруг вас съемочная группа с телефонами в руках. В такой ситуации поверить в предлагаемые обстоятельства крайне сложно.
Другой момент: рядом с тобой лежит человек, которого ты очень хорошо знаешь, вы с ним общаетесь 20 лет, но даже в страшном сне не могли себе представить, что придется снять с себя трусы, майку и голыми лечь в кровать. Конечно, это дискомфортно! Но не даст соврать режиссер Александр Сокуров, который говорит, что это не должно быть проблемой. Актер должен уметь отстраниться от самого себя. Это говорит об уровне его мастерства — он может забыть о своих мотивах и жить переживаниями персонажа.
Главный вопрос, который стоит себе задать в этот момент: «А стоит ли игра свеч в том кино, которое тебе предлагается?» Бывает, что продюсеры просто используют обнаженное тело. Если сиськи появятся в кадре, им будет что поставить в трейлер. Всё дело в мотивации. Чем отличается картина Рубенса от игральных карт с обнаженными тетками? И там голые, и там…
— Когда в одном из интервью драматург Евгений Гришковец назвал вас мачо, вы сказали, что это внешнее впечатление, внутри вы чувствуете себя совершенно иначе. Как именно?
— Всегда по-разному. Утром могу чувствовать себя старым и больным, вечером — молодым и здоровым. Это зависит от многих обстоятельств. Мои дети обнялись — почувствовал себя счастливым. Потом — раз! — машина сломалась. Почувствовал себя менее счастливым. Смотря в какой момент меня об этом спрашивают. «Вы какой одним словом?» — «Живой, пока живой». Как еще можно сказать? Я же не сам себе психиатр, чтобы определить, какой я есть на самом деле.
— Но вы же себя как-то оцениваете?
— На все названные вами прилагательные я могу отвечать «да». «Вы агрессивный?» — «Да». — «Стеснительный?» — «Очень». — «Бесстыдник?» — «Вполне». Так можно ответить на всё, мы существуем в балансе, по какому-то одному канату ходим туда-сюда. Даже с религиозной точки зрения у нас на одном плече ангел сидит, а на другом — демон. Поэтому называть себя стеснительным или наоборот… Помилуйте. Невозможно.
— Почему вы редко даете интервью?
— Да много я их даю на самом деле, и никому они на самом деле не нужны. Знаете, сколько я их дал за последние три месяца? Десяток.
— Тем не менее о вас хочется узнать больше. Смотришь ваши фильмы и хочешь понять — что же у него в голове, что там за космос такой?
— А может, до конца понимать и не надо?
Наталья Васильева
