10 декабря 1821 года в знакомом всем нынешним алкашам местечке Немиров, что в Винницком уезде Подольской губернии, в семье поручика 36-го егерского полка родился Николай Некрасов.
Николай был третьим ребёнком в семье. Первые два, Андрей и Елизавета, умерли в младенчестве. Этот же оказался покрепче. Однако из-за суеверных соображений его матери, польской католички, крестили мальчика только спустя три года. Как его звали до этого - бог весть. После - Николай Алексеевич Некрасов.
Талант без имени
То, что классик русской литературы провёл практически безымянным первые годы жизни, каким-то непостижимым, мистическим образом отразилось на его последующей судьбе. Между прочим, и на посмертной тоже. Во всяком случае, видный авторитет своего времени Иван Тургенев торжественно предрекал: в будущем среди любителей русской поэзии и вообще словесности «...самое имя г. Некрасова покроется забвением». С формальной точки зрения он оказался абсолютно прав.м
Странное дело - ассоциативное мышление. Скажешь «Пушкин» - и тут же возникает светлый образ: «Зима!.. Крестьянин, торжествуя…» Скажешь «Лермонтов» - появляется гренадёр: «Недаром помнит вся Россия про день Бородина!» А вот когда говоришь «Некрасов», чаще возникает замешательство. И, только хорошенько подумав, респондент, как правило, вспоминает некогда заученное из-под палки в школе: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан».
И это при том, что настоящие - лирические - стихи Некрасова сопровождают нас буквально с детского сада. «Однажды в студёную зимнюю пору...», например. Или: «Слушайтесь, зайчики, деда Мазая!» Или гимн современного феминизма: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт». Ну про «Коробейников», которые «ой, полна, полна коробушка», даже и говорить неловко - без них не обходится ни один фольклорный концерт. Равно как ни одна из публикаций о современных проблемах нашего государства не обходится без склонения названия поэмы «Кому на Руси жить хорошо». Когда напоминаешь, что всё это Некрасов, наступает запоздалое прозрение: «Ой, а ведь и правда!» Короче, есть строки, которые у любого русского человека всегда вертятся на языке. А есть имя автора этих строк, которое не то чтобы забыли совсем, но привыкли соотносить с чем-то скучным и до боли официозным.
Считается, что Некрасов пришёл в литературу как последователь и даже подражатель Пушкина, причём не самый удачливый и одарённый. И точно так же считается, что к его кончине русская поэзия оказалась переполнена последователями и подражателями самого Некрасова. Более того, некоторые современники всерьёз полагали, что Некрасов, начав соревнование с «солнцем русской поэзии» на невыгодных для себя условиях, сумел его с блеском выиграть. Это стало очевидно на похоронах «печальника горя народного» в 1878 г. Фёдор Достоевский, ровесник Некрасова, произнёс над его открытой могилой небольшую речь, в которой с некоторыми оговорками поставил имена Пушкина и Лермонтова вровень с именем покойного. И получил шумную отповедь. Газеты писали: «Речь литератора Достоевского была прервана молодыми голосами, которые выкрикивали: «Некрасов неизмеримо выше Пушкина и Лермонтова!»
Выше прочих
Условия для соревнования с Пушкиным были у Некрасова и впрямь невыгодными. Обычно пишут, что Пушкин, дескать, всю жизнь нуждался в деньгах, особенно после женитьбы на Наталье Гончаровой. Но что такое настоящая нужда в деньгах, познал именно Некрасов. «Я чувствовал себя постоянно, каждый день голодным, - рассказывал он о своём вхождении в круг «тузов» русской литературы. - Не раз доходило до того, что я отправлялся в один ресторан на Морской, где дозволяли читать газеты, хотя бы ничего не спросил себе. Возьмёшь, бывало, для вида газету, а сам пододвинешь себе тарелку с хлебом и ешь». Неудивительно, что, прочувствовавший на своей шкуре, какое это благо - досыта наесться, Некрасов впоследствии пишет о горе крестьянки, потерявшей кормильца: «На радости мы бы сварили и мёду, и браги хмельной, за стол бы тебя посадили - покушай, желанный, родной!» Известен и такой факт. Изгнанный с квартиры, Некрасов был вынужден за 15 коп. написать прошение какому-то питерскому нищеброду, чтобы заработать возможность перекантоваться в ночлежке.
Впрочем, его титул мужичьего заступника и печальника никто не оспаривал. Претензии высказывали те, кто полагал, что Некрасов чуть ли не на колене изломал традиции русского стихосложения. «Что за топор его талант!» - так писал о Некрасове неистовый Виссарион Белинский. «Это фальшь, которая режет ухо!» - не отставал публицист Василий Боткин. «За это не дашь и трёх копеек серебром», - мнение критика Александра Дружинина.
Ну, положим, три копейки серебром за «это» всё-таки давали. Ещё при жизни Некрасова, в середине 70-х годов XIX в., его «Коробейники» вошли в народные лубочные песенники, которые сотнями тысяч успешно распродавались по всем ярмаркам Российской империи. Так что широкая популярность поэта в грамотной крестьянской и народной среде, зафиксированная анкетными свидетельствами и признаниями, - факт бесспорный.
Однако главное всё-таки не это. Некрасов придал народности и установке: «Кто живёт без печали и гнева, тот не любит отчизны своей» - поистине космические скорости. Его поэзию намётанный глаз безошибочно узнаёт даже в самом отъявленном, жестоком романсе или блатной песне. Попробуйте в застолье, когда градус выпитого доведёт до пения «душа свернулась, а потом развернулась», спеть на мотив «Окрасился месяц багрянцем» следующие строчки из поэмы «Мороз, Красный нос»:
Осилило Дарьюшку горе,
И лес безучастно внимал,
Как стоны лились на просторе
И голос рвался и дрожал.
И сразу после песни, когда сотрапезники обязательно скажут: «Ох, хорошо!», сознаться, что это тот самый Некрасов, которым всех присутствующих мучили в школе. Можно ручаться - скажут: «Вот это был мужик!» Сам же за себя и за свой успех он сказал давным-давно, когда написал: «Удалась мне песенка! - молвил Гриша, прыгая...»
Константин Кудряшов
