В детстве, а это было начало 1960-х, между нашим и соседскими домами было большое поле, а с двух его сторон торчали из земли какие-то загогулины. Старшие дети говорили, что это входы в бункер, и даже секретно ходили туда, рассказывая потом о скелетах, которые лежат там повсюду; но если мимо них пройти, то они оживают и хватают тебя за шорты.
Потом, когда я стал постарше и понял, что скелеты не оживают, то напросился взять меня туда.
Мы сделали смоляные факелы и спустились по бетонным ступеням вниз. За мощной открытой железной дверью оказался бункер «против американской атомной бомбы». Мы брели по длинной анфиладе бетонных комнат, наполненных обломками какого-то оборудования, остатками кроватей, обрывками наглядной агитации. Было ощущение, что атомный взрыв действительно произошел, но в этом бункере. Это я сейчас с удивлением понимаю, но даже в то время реального ожидания ядерного удара этот бункер мог бы стать только кладбищем, но никак не элементом спасения, ибо был брошен теми, кто должен о нем заботиться.
А потом неожиданно у нас погас факел, и мы не понимали куда идти. Было жутко: казалось, что скелеты действительно схватят нас за шорты — я уж не помню, как мы оттуда выбрались.
Про этот бункер я рассказывал моим друзьям-сокурсникам, учась в институте, — это было в конце 1970-х. Рассказывал шепотом, потому что мы сидели на занятии по гражданской обороне. У очередного плаката, как будто вытащенного из того же бункера моего детства, стоял дедуля-преподаватель из отставников и что-то бубнил про траншею, в которую нужно лечь, если будет ядерный взрыв.
Мы дружно ненавидели этого дедулю. Но не потому, что понимали: атомную бомбу на нас никто не сбросит, а за то, что, во-первых, он забирает наше драгоценное молодое время, а во-вторых, потому что занятия по гражданской обороне злобное руководство института назначило на 8 утра!
В общем, о гражданской обороне у меня самые мрачные воспоминания — как о деле нудном, ненужном и бессмысленном.
И я бы пребывал в таком умонастроении, если бы...
Вот Ирина Воробьева, моя соведущая на «Эхе», когда мы обсуждали эту тему, спросила у аудитории, кто умеет пользоваться обычным огнетушителем. Оказалось, что 27 процентов умеют, остальные нет.
А потом зашел разговор про искусственное дыхание, про первую помощь. Тут вообще завал — айфоном я пользоваться умею, а вот если кому-то станет плохо, то что делать — не знаю. То есть вообще-то знаю — искусственное дыхание, массаж сердца, что-то типа этого, но делать этого не умею.
И это типично для нашего времени. Мы ведь думаем как: атомную бомбу никто не сбросит, а если пожар — набирай 01, если милиция — 02, «скорая» — 03.
Хорошо. А если произойдет то, что в Крымске, когда «скорые» катились в потоке вместе с другими автомобилями, когда врачи были нарасхват, когда дороги были размыты?
Айфон поможет?
Обозначим проблему. В Крымске стало понятно, что оповещение населения было плохим, и теперь срочно примут меры — повесят сирены, будут рассылать эсэмэски, телеканалы обяжут писать в случае угрозы ЧП бегущую строку.
Хорошо, взвыла сирена, ее все услышали, и...
И вот тут начинается то, что связисты называют «проблемой последней мили». Это когда рядом с домом идет газовая труба, а у вас газа нет; когда над вашей дачей линия ЛЭП, а у вас нет электричества; когда рядом с домом оптоволокно, а у вас перекошенная телекартинка.
Эта «проблема последней мили» важна не только для проводов, она гораздо более важна для людей.
Как-то так получается, что природных катастроф все больше, но мы к ним готовы все меньше. Тут я имею в виду не государство, а лично нас с вами.
Застигло наводнение — что делать?
Заблудились в лесу — куда идти?
Завалило снегом — где копать?
Тут айфон не поможет!
Государство предлагает свое решение: во время осенней сессии Госдума рассмотрит законопроект, который обяжет всех россиян проходить курсы по поведению в экстренных ситуациях и при стихийных бедствиях.
И тут я искренне могу пожелать, чтобы не получилось по Черномырдину — «как всегда» — для галочки, неисполнимо. Не собираясь делать за депутатов их работу, могу сказать лишь одно: комплекс мер должен быть исполнимым и властью, и гражданами. Там много чего нужно решить: реанимировать ли мертвые радиоточки в квартирах, где и кто будет проводить обучение-инструктаж.
Но главное, что вкладывать в понятие «обязательные курсы»?
Можно, конечно, придумать это, как в Северной Корее — партия приказала, и уже все на площади репетируют синхронное надевание противогаза.
Но мы не корейцы.
Видимо, прежде чем предлагать подобный законопроект, нужно тщательно изучить мировой опыт тех стран, в которых это поставлено на поток — Японии, к примеру, США.
Конечно, подобные советы могут показаться удивительными — разве не понятно, что подобный закон должен быть буквально вылизан!
Должен, но будет ли?
Практика принятия последних законов в Думе отчетливо показывает два механизма.
Первый — когда закон делают обстоятельно, когда он гуляет по комитетам, когда учитываются поправки и возражения.
Второй — когда принимают спешно, в трех чтениях, для отписки, либо если «очень надо».
Именно второй механизм был задействован, когда принимали последние законы против оппозиции. А повод для срабатывания второго механизма всегда один — окрик президента. И в случае с гражданской обороной этот окрик прозвучал: Путин выразил крайнее недовольство состоянием дел в этой сфере деятельности государства.
Так будет как надо — или по Черномырдину?
Ожидается второе. Будет спешно принята бумага, обязывающая граждан... ну и так далее. За неисполнение могут даже назначить штрафы.
Но я вспоминаю брошенный бункер и дедулю-лектора. И понимаю, что на бессмысленные правила граждане отвечают осмысленным равнодушием.
Тут бы уместно «прикинуться шлангом» и сказать: да принимайте там любые законы, нам на них наплевать!
Но невозможно плюнуть в свою же безопасность, в спасение жизней сограждан. Вот почему мы не должны быть равнодушны к тому, что за бумага пишется в Думе, ибо когда, не дай бог, завоет сирена, дальнейшее будет лежать на совести депутатов, их умении написать четкие и умные правила игры.
Потому что по принципу «хотели как лучше» можно написать любой закон.
Но когда потом приходит стихия, то получается «как всегда».
материал: Матвей Ганапольский
