Наводнение в Крымске продолжает будоражить умы. Главной загадкой по-прежнему остается происхождение гигантской волны, в мгновение ока смывшей полгорода. Что же все-таки погубило кубанский городок? Какие регионы под угрозой нового разрушительного наводнения? И что может спасти нас от вселенского потопа? Об этом «МК» побеседовал с директором Института водных проблем, членом-корреспондентом РАН Виктором Даниловым-Данильяном.
— Виктор Иванович, разрешите начать с крымской трагедии. Загадка семиметровой волны, захлестнувшей город, продолжает будоражить умы. У вас есть своя версия?
— Какой высоты была волна в Крымске, я не знаю. Но два метра — это достоверная нижняя оценка, а семь метров, так скажем, недостоверная верхняя оценка. Я не верю в эту цифру. Но есть один момент, который надо проверять. Крымск находится в селеопасной местности. Не исключено, что на одном из больших водотоков, сливающихся в реку Адагум, могла образоваться естественная плотина из-за селя. Вода, продавив препятствие, с утроенной силой рухнула вниз, на город.
— Некоторые эксперты заявляли о том, что дамба Неберджаевского водохранилища все-таки могла не выдержать испытание 48-часовым ливнем. Реконструкция плотины не проводилась ни разу за всю ее более чем 50-летнюю историю, хотя, к слову, деньги из бюджета на ее ремонт выделялись, и немалые. Это проблема только лишь Неберджая или же она из разряда типичных для России?
— Таких требующих ремонта водохранилищ в одном Краснодарском крае многие десятки. И в целом по стране ситуация близка к критической. У нас огромное количество гидротехнических сооружений — это прежде всего маленькие плотины маленьких водохранилищ — находится в крайне запущенном состоянии. Это самое мягкое определение, которое можно подобрать. Кроме того, есть довольно много водных объектов, искусственно созданных человеком, которые непонятно вообще кому принадлежат. Там нет ни собственника, ни распорядителя. Просто не с кого спросить. Никто и не спрашивает.
— А для чего их создавали?
— Например, для мелиорации. По сравнению с 80-ми годами объем воды, затрачиваемый на сельскохозяйственные нужды, сократился на две трети. И примерно одна треть гидромелиоративных систем работает, а остальные заброшены. Их можно было бы отремонтировать и вовлечь в эксплуатацию, но они простаивают без дела. И с ними могут случаться разные неприятности. Их вполне может размыть при паводке или половодье. Но эти плотины слишком малы для того, чтобы привести к катастрофе. Тем не менее они вполне способны причинить локальные неприятности: поднять уровень грунтовых вод до неприемлемых значений и, как следствие, привести к подтоплению домов или заболотить местность. За большими ГТС, количество воды в которых измеряется не тысячами кубометров, а кубокилометрами, все-таки более или менее следят.
— А правда, что только один процент водохранилищ в России остался в руках государства, тогда как остальные отошли частникам?
— Я бы не так сказал. Я бы сказал, что остальные 99% переданы в частную собственность или вообще невесть куда. Если мы хотим навести порядок в гидротехнической сфере, начинать нужно с описи ГТС, причем составлять список на трех этажах сразу: на федеральном, региональном и муниципальном, поскольку за разные водохранилища должны отвечать власти разных уровней.
— Разве страна не знает, сколько у нее гидротехнических сооружений?
— Нет, конечно. Потому что их десятки, а может, и сотни тысяч. Потенциально каждую речку можно запрудить — вот вам и водохранилище в миниатюре. Кстати, до сих пор не решен вопрос, где кончаются пруды и начинаются водохранилища. Бассейновые водные управления — их у нас девятнадцать — должны выступать гидрологическими руководителями по отношению к региональным и муниципальным властям, и не просто консультировать, но и поверять, как ведется работа с ГТС. Но у нас плохо отрегулировано распределение функций и обязанностей, не прописано законодательно, с кого что требовать в том или ином случае. Не всегда понятно, как вообще должно водное бассейновое управление соотноситься с местными властями. Территориально-отраслевая координация, как сказали бы в советское время, в этой сфере практически отсутствует.
— Обсуждая крымскую трагедию, эксперты предрекали увеличение количества подобных катастроф, и не только потому, что у нас удручающее качество ГТС и наплевательское отношение контролирующих органов, но еще и потому, что климат стал основательно чудить...
— Тут все совершенно ясно. Одно из следствий антропогенного изменения климата — это учащение и усиление стихийных бедствий. Общая тенденция к росту очень явная. Мощнейшие ураганы и наводнения, длительные засухи, аномальные выбросы температуры вверх или, наоборот, падение ее вниз — это климатический сценарий ближайшего будущего. Правда, очень трудно сказать, где климатическая аномалия, вызванная глобальным потеплением, проявится в следующий раз.
— То есть человек ХХI века по-прежнему слеп и беспомощен перед лицом стихии?
— Знаете, как выглядят, к примеру, долгосрочные прогнозы землетрясений? На данной территории площадью несколько десятков тысяч квадратных километров в течение ближайших пяти лет весьма вероятно по крайней мере одно землетрясение с магнитудой шесть баллов и больше... В таком же духе можно рассуждать и о наводнениях. С другой стороны, сейсмологи придумали очень важную и совершенно правильную вещь — они занялись сейсмическим районированием, выделив особо опасные зоны. Есть такие карты и у гидрологов — они разработаны по заказу МЧС. Но в отличие от коллег, изучающих землетрясения, у нас пока отсутствуют нормы строительства, рассчитанные для каждой зоны, — где можно возводить жилые дома, где нет. Также не определена юридическая или хотя бы административная ответственность за нарушение этих норм. Гидрологически опасная территория — это автоматический запрет на строительство. И кусок Крымска попадает в такую зону, и почти целиком город Ленск, который смыло несколько лет назад.
Кстати, глобальное потепление обусловлено не только ростом концентрации парниковых газов в атмосфере. Есть еще по крайней мере две другие антропогенные причины — это изменение влагооборота над сушей и изменение распределения альбедо (отражательной способности земной поверхности). Обе связаны с вырубкой лесов, принявшей какие-то немыслимые размеры. Человек к этому моменту уничтожил уже 45% зеленых массивов планеты. А «оголенный» участок земли отражает свет намного интенсивней по сравнению с тем, который покрыт лесом.
— И что же делать?
— Последующие наводнения — как в Европе, так и в России — неизбежны. Главное, что можно и нужно делать прямо сейчас, — готовить людей к чрезвычайным ситуациям, вызванным стихийными бедствиями. Нужно обратить внимание на работу служб оповещения населения. Не бегущую строку пускать по телевизору, а бить в набат! Все пожарные машины, все «скорые» Крымска должны были выехать на улицы города с включенными сиренами в тот же момент, когда поступил сигнал о возможном наводнении. Причем самого наводнения может и не последовать, но в таких случаях лучше перестраховаться. К опасным зонам у нас относятся бассейны Кубани, Амура, Лены, Енисея — северные лесосплавные реки к тому же на многих участках забиты топляком. А топляк сужает русло, разлагается, со временем ухудшая экологическое состояние воды. Но ведь очистку рек от той же лиственницы можно было бы превратить в выгодный бизнес, только ни у кого руки до этого не доходят.
— А на санитарное качество воды глобальное потепление влияет?
— Да. И негативно, поскольку ускоряет процессы гниения. А у нас засорены и водосборы, и сами водные объекты. Вообще, всякие изменения климата плохо влияют на экосистемы. Любая экосистема хорошо себя чувствует только в тех условиях, в которых она эволюционно сформировалась. Если же эти условия трансформируются, она начинает болеть, хуже справляется со своими функциями. В результате способность реки к самоочищению падает. Качество питьевой воды — большая проблема для России. Больше 30% проб не соответствуют санитарно-гигиеническим стандартам! И только 1% (!) воды, забираемой для питьевого водоснабжения из водоисточников, может характеризоваться как вода высшего качества, то есть не нуждающаяся в дополнительной очистке. Но удивляться тут нечему. Если у нас вырубаются леса, захламляются территории водосбора, откуда взяться хорошей воде? Вдумайтесь, в российские реки и озера сливается порядка 17 млрд. тонн загрязненной воды в год! Наша страна — мировой рекордсмен по этому показателю! Практически у всех наших крупных рек есть притоки, которые относятся к категориям «грязных» и «очень грязных». Соответственно, и сами крупные реки как минимум загрязненные, по крайней мере на отдельных значительных участках. Чтобы переломить ситуацию, необходимо строго охранять речные бассейны — не просто прибрежную полосу, а всю территорию, с которой вода поступает в данный водный объект. В Европе к этому пришли 30 лет назад. В России пестициды с полей и загрязняющие вещества со свалок вместе с талыми и грунтовыми водами стекаются в реки. Если же в населенном пункте проблемы с ливневкой — а такое встречается сплошь и рядом, — то сюда добавляются еще и канализационные стоки. Что же мы хотим? В десятках городов питьевая вода не соответствует принятым нормативам. Южное и юго-восточное Подмосковье (бассейны Оки и Москвы-реки), Тула, Рязань, Калуга... Список можно продолжать долго.
— Хорошо, проблема обозначена. А как ее решить?
— Во-первых, нужно следить за состоянием воды в водоисточниках. Чем оно лучше, тем меньше вам надо тратить денег на ее очистку. На втором этапе важнейшую роль играет эффективная работа станций водоподготовки. Наконец, качество воды в кранах потребителей напрямую зависит от состояния водопроводных сетей, большая часть которых морально устарела, изношена и находится в плачевном состоянии. А это значит, как хорошо ты воду ни очищай, из кранов все равно будет течь непонятно что. Многие распределительные сети строили 60 лет назад: ставили трубы из самой дешевой стали, неоцинкованной, нелегированной, «прекрасно» поддающейся коррозии. Сейчас трубы не только проржавели, но и стали протекать. А протечки — это не только потеря ресурса. Дело в том, что, когда в сети случаются перепады давления, в любой момент может возникнуть гидравлический удар, эффект обратного засасывания воды в трубу. А засасываться туда вместе с ней будет грязь. Именно поэтому у нас продолжают хлорировать воду, для того чтобы обеспечить ее дезинфекцию при таких вот протечках.
— Европа отказалась от хлорирования?
— Европа имеет хорошие водопроводные сети, способные транспортировать чистую воду до потребителя без потери ее качества по дороге. Вместо хлора и озона там применяется ультрафиолет. Это технологически новый уровень очистки воды.
— В своих интервью вы очень резко отзываетесь об экологической политике государства...
— Судите сами: если в 1990-е годы в России было 6500 природоохранных инспекторов федерального подчинения, то сейчас их осталось две или три сотни. И других цифр приводить не надо. Районное звено природоохраны у нас давно ликвидировано. А ведь оно важнейшее во всей цепочке, поскольку все, что происходит, происходит локально. На районных природоохранных комитетах поставил крест тогдашний министр природных ресурсов Борис Яцкевич.
— Почему?
— Нашлись «деятели», посчитавшие, что экологическая экспертиза и контроль мешают притоку иностранных инвестиций в нефтедобывающую отрасль. И если экологические требования ослабить, свести к минимуму, к нам тут же «прибегут» 20 миллиардов долларов инвестиций. Эта точка зрения получила популярность в некоторых кругах и, по всей видимости, предрешила судьбу природоохранного ведомства. В мае 2000 года его закрыли. А с 2007 года в стране фактически отменили механизм экологической экспертизы, лишив ее статуса обязательной. Тем самым природоохранная система была разрушена окончательно.
— Последствия этих решений нам уже аукнулись?
— У нас как было совершенно неудовлетворительное состояние окружающей среды, таким оно и осталось. Две трети населения страны живет в неблагоприятных экологических условиях! В 1990-е годы на решение экологических проблем не находилось денег. В нулевых на Россию полился дождь из нефтедолларов. И шел он 8 лет. Однако за это время ровным счетом ничего не было сделано! Развитые страны выделяют на экологические цели по 3% своего валового внутреннего продукта, Россия — сотые процента. В лучшем случае пару десятых. Смешные деньги! Это притом что проблем у нас гораздо больше, а ВВП на душу населения — гораздо меньше. Скажу больше, ставки платежей предприятий за загрязнение окружающей среды в Белоруссии и в Казахстане в 10 раз выше, чем у нас, а в Евросоюзе — в пятьдесят! То, что удается собрать, поступает в бюджет, а из него — черт-те куда. А ведь в 1990-х годах в России существовала система экологических фондов, аккумулировавшая платежи за загрязнение среды. Все эти средства тратились исключительно на природоохранные и восстановительные мероприятия и проекты. То есть практиковалось целевое использование денег.
— Сотрудники Института водных проблем могут заглянуть в будущее российских рек?
— По крайней мере, стараются. Сейчас строить прогнозы стало легче, поскольку активно развиваются методы космического наблюдения. Прежде всего нас интересует водность рек и формирование речного стока. Эта информация имеет колоссальное экономическое значение. Так вот река, которой грозят самые большие неприятности в связи с изменением климата, это, по-видимому, Дон. По всем прогнозам, его водность будет сокращаться. Будущее Волги вызывает споры у разных научных коллективов. Но те, кто прочит ей обмеление, пока в меньшинстве. Рост осадков приведет к увеличению водности Амура, Лены, Енисея, Индигирки, Хатанги, Колымы, Яны, Печоры, Северной Двины, реки Оленек.
— Ждать помощи от государства реки и озера могут годами. А что может сделать каждый из нас, простых людей, для того чтобы улучшить качество воды?
— Никогда не выбрасывайте мусор на водосборе! Еще хорошо было бы сократить количество потребляемой бытовой химии, которая из раковины попадает в канализацию, а из нее в водоемы. К столице, кстати, это не относится — здесь очистные сооружения работают превосходно. Более того, сточные городские воды оказываются на поверку чище, чем вода Москвы-реки в месте сброса. Кстати, и с качеством питьевой воды москвичам тоже повезло. Ее не нужно кипятить, а тем, кто патологически боится хлора, можно посоветовать дать ей несколько часов отстояться. Хотя в принципе концентрация хлора в московской воде не превышает нормативов. Хорошо справляются со своей работой петербургский и, пожалуй, самарский водоканалы. Остальным городам пока, к сожалению, похвастать нечем.
Ирина Сухова
