За весёлым жёлтым забором из модного профнастила прямо на высоком бугре возвышается некогда добротный дом из белого кирпича, с балконом, откуда открывается шикарный вид на лес и пруд.
Любоваться на дом лучше издалека, вблизи впечатление портит густой и тяжёлый запах навоза и прели, который никак не может выветриться. Если посмотреть с балкона вниз, то уткнёшься взглядом в хозяйственные постройки, огромный вытоптанный двор, прелые кучи соломы, сена и навоза. Неудивительно, ведь в этом заброшенном доме ещё недавно жила Рублёва, личность весьма примечательная и на скотине денюжку свою немалую имеющая.
Мало кто помнил, как Рублёву зовут на самом деле, это прозвище ей село лучше родной фамилии. Оборотистая и хваткая баба, она всегда умела сделать свой рублик. Шумная, наглая, не боящаяся никакого осуждения — она и сигареты смолила у всех на виду, как мужик, когда женщинам ещё курить не положено было. Многодетная мать — три сыночка и лапочка-дочка. И муж-невидимка. Когда он пропал, не сразу и заметили. Говорили потом, что она его зашибла и на санях вывезла куда-то. Или в колодец сбросила. Но факт есть факт — мужик пропал, а суда не было.
И зачем ей мужик, если подумать, когда она всё сама. Как только объявили сухой закон, стала торговать самогоном. Конкуренция была тогда бешеная, но Рублёва знала секретный ингредиент, от которого эффект был забористый. Говорят, это был куриный навоз, но кого это волнует.
Самогон и скупка-продажа металла дала возможность отгрохать шикарный дом. Внутри, правда, всегда было грязно. Но кому какое дело! Дети сыты, обуты-одеты, в школе учатся. А после того, как дети выросли, и посыпались проблемы, на скотину Рублёва переключилась. От неё теперь несло навозом за версту. Зато молоко сдавала — свои не брали, брезговали. И мясом торговала — говядиной и бараниной. И до последнего свой рублик делала.
Люди шептались, что Бог Рублёву за убийство мужа наказывает. Сама-то она как заговорённая, ничего не делается. А вот дети расплачиваются. Дочка-умница росла, в институт сама поступила на юриста. Училась старательно, но подвело её старание — лечиться некогда, сессия на носу, и простуда переросла в менингит. Еле выжила, но осталась инвалидом, ничего не понимает, везде за ручку водить надо. Вернулась к маме под крыло, в хозяйстве от неё толку нет, одни расходы. Ну пенсия только.
Младший сынок, любимый, после шашлыков под водочку решил в воду искупаться. Ударился головой о дно, шею сломал, но под синюю лавочку не насмерть, два года овощем пролежал, пока Бог не прибрал. Мать ухаживала.
Старший сын в армии застрелился на посту. Это только говорят так, чтобы выгородить себя, а не мог он, мужики говорили, из винтовки сам в себя не попадёшь. Это начальство перестраховалось, чтобы головы не полетели, на него самого списало. Привезли домой в цинковом гробу.
Средний вот живой, по тюрьмам только всё. Рублики тоже хочет иметь, но умом не в мать пошёл, попадается на пустяках. Учила его, как дела проворачивать, но не вышло, весь в дурака-папашу. Жалко, что туберкулёз подхватил. Когда дома, веселее Рублёвой, есть с кем поговорить, с дочкой-то не побеседуешь. А туберкулёз ей не страшен, она вон дымит всю жизнь как паровоз, вся зараза сразу дохнет, не липнет к ней ничего.
Когда пронеслась весть, что Рублёва померла, сначала думали, что её сынок грохнул по пьяни. Но нет, сама, села в кресло покурить, и так и утром нашли. Время пришло, видать. А сын остался за сестрой ухаживать. Ненадолго, правда, его хватило. Когда все рублики кончились, пришлось всё распродать — и скотину, и вещи, и трактор. А потом и пропитание добывать, как умел.
Ничего. Пристроили сестру в интернат, а его опять на нары. Государство обоих прокормит.
И стоит дом за весёлым жёлтым забором. Никому не нужный, даже любопытным подросткам. Слишком грустная у него история.
