На экраны выходит «Операция «Шаровая молния» (в оригинале — «Энтеббе»), очередная киноадаптация самого известного в истории освобождения заложников — израильским спецназом в угандийском аэропорту Энтеббе в 1976 году. Портал iz.ru разбирался, почему в эпоху тотальной информационной открытости и победившего фактчекинга такие фильмы стали получаться хуже, чем сорок лет назад.
«Шаровую молнию» (прямых аллюзий на бондиану тут нет: это официальное название знаменитой операции, хотя также употребляется и «Операция «Йонатан», в честь командира спецназа Йонатана Нетаньяху, погибшего при штурме) снял бразилец Жозе Падилья. Он любит и умеет работать с криминально-политическим материалом, на его счету дилогия «Элитный отряд» и деятельное соучастие в прекрасном сериале «Барыги» о колумбийской наркомафии. Фирменным почерком Падильи, впрочем, является несколько вольготное обращение с историческими предметами, а главное — с интонированием этих предметов; так, именно Падилья, по слухам, несет как автор ответственность за предельно обаятельного Пабло Эскобара в «Барыгах» (что вызвало раздражение родственников жертв последнего).
В новом фильме режиссер вроде бы переборщил с копанием в богатом внутреннем мире западногерманских террористов-анархистов Бригитты Кульман и Вильфрида Бёзе, что, разумеется, немного напрягло как критиков, так и зрителей. Речь, впрочем, не о том, хороший или плохой фильм сделал Падилья — в конце концов, каждый может пойти и посмотреть. Тема для разговора тут другая.
Операция «Шаровая молния» имеет, разумеется, большое значение в политической истории XX века (все давно знали, что Израиль побеждает в каких-то там войнах с непонятными названиями — но чтобы вот так, молотом по головам, это было внове) и в истории военной (тактически все было сделано очень грамотно, хотя самая известная попытка повторить — освобождение американского посольства в Иране в 1979 — закончилась провалом). Но гораздо важнее ее, операции, значение как мифологемы.
Речь, конечно, не о том, что эта история выдумана или преувеличена. В основе любой мифологии всегда лежат реальные события — только переосмысленные и сакрализованные.
Про Израиль всё понятно: «рейд на Энтеббе» — это важнейший элемент национального политического самосознания, один из ключевых моментов в истории страны. Мы придем в любую точку Земли и покараем любого, кто посягнул на наших соплеменников. Причем придем очень быстро и будем действовать, не выбирая средств. Детали уже никого не интересуют — а ведь, например, у израильских спецслужб на подготовку была целая неделя (в Буденновске или на Дубровке счет, напомним, шел на часы). Мелочи забываются, остается легенда об упавших с неба суперменах, крошащих своих врагов без ущерба для заложников. По такое только кино снимать.
И ведь действительно начали — и это вторая составляющая Энтеббе как мифологемы. Именно отсюда пошел совершенно новый поджанр — фильмы о спасении небольшой группой немногословных героев (или вообще одиночкой) заложников, захваченных абсолютно злой, не вызывающих ни малейшего сочувствия силой.
По неостывшим еще следам, всего через полгода после событий, один за другим вышли сразу три фильма про Энтеббе; из них наиболее известен тот, где генерала Дана Шомрона играет Чарльз Бронсон, а Ицхака Рабина — Питер Финч, хотя другая версия, снятая Марвином Чомски для телеканала ABC и качеством получше и побогаче на звезд: Берт Ланкастер, Элизабет Тейлор, Кирк Дуглас, Ричард Дрейфус, Хельмут Бергер (в роли Бёзе) и Энтони Хопкинс (Рабин).
Неправда жизни
Подлинные истории для сюжетов таких картин, собственно, на операции «Йонатан» и закончились, и тогда на тропу войны один из другим вышли Сильвестр Сталлоне, Чак Норрис и Дэвид Кэррадайн. Спасали они в основном бывших сослуживцев, которых бездушный Вашингтон бросил гнить в застенках вьетнамской госбезопасности. С тысяч постеров в глаза зрителям смотрела практически одна и та же фигура в поношенном камуфляже (ведь герой почти всегда отставник) с М16 — а лучше с М60; пулемет, он солиднее — наперевес на фоне окрашенного заревом южноазиатского неба. «Отряд Дельта», «Побег из лагеря для военнопленных», «Пропавшие без вести на поле боя», ну и, разумеется, второй и третий «Рэмбо» — классика жанра, устойчивый дефицит в видеопрокатах по всему миру. Отксеренные сценарии, типовая режиссура, максимально картонные персонажи (хоть положительные, хоть отрицательные). Ну и, разумеется, никакого отношения к действительности: все американские военнопленные благополучно вернулись домой еще в 1973 году, а любые попытки не то что спасти, а просто доказать, что кто-то еще остался в секретных ямах посреди джунглей так и не увенчались успехом.
На обаяние тех фильмов всё это вообще никак не повлияло. И не только потому, что 30 лет назад, когда единственным источником информации были национальные телеканалы, никто, в сущности, не был уверен, что там на самом деле с пленными во Вьетнаме происходит. Магическая сила кино вовсе не в правдоподобии, более того — любые попытки поставить это последнее во главу угла почти гарантируют провал и тоску. Особенно это касается кино политического и околополитического, когда соблазн достичь идеального портретного сходства, полной адекватности произносимых речей и ни на миллиметр не отойти от хронологии выжигает в фильме всё живое не хуже напалма в тех же джунглях.
Лучшим фильмом о борьбе за власть уже семьдесят пять лет остается «Гражданин Кейн», в котором гениальность обобщений заменяет газетную документальность, а оригинальность художественных приемов — историзм. Ну а классическим обратным примером является фильмография Оливера Стоуна, разменявшего талант рассказчика увлекательных историй на унылую нишу «расследователя».
При этом самое строгое следование оригинальным событиям почти никогда не спасает о желания чуть-чуть приукрасить либо хотя бы порасставлять акценты. Ведь реальная жизнь, увы, как правило скучна, недостаточно захватывающа для хорошей драмы. В «Капитане Филипсе», например — фильме о спасении заложников, который едва не получил «Оскар», — сценаристы наделили заглавного героя чертами, который реальный Филипс не обладал от слова «совсем»: исключительным мужеством, человеколюбием, нечеловеческим хладнокровием, умением быстро принимать единственно верное решение. Разумеется, это несоответствие реального и экранного мгновенно перестало быть тайной (хотя, по слухам, подчиненным Филипса прилично заплатили за отказ от комментариев) — и про «Оскаров» в итоге пришлось забыть, при шести номинациях и довольно высоких оценках критиков за всё остальное, кроме правдоподобия.
Разумеется, потребность в высококачественном изложении на экране реальных событий, построенном на скрупулезном изложении фактической стороны дела, свидетельствах очевидцев (если речь идет о современности) или дотошном изучении архивов (если показываются дела прошлые) — такая потребность никуда не делась. Более того, это вполне себе процветающий на кабельных каналах жанр, продукция такого рода монстрами вроде History и Discovery поставлена просто на поток. А финансовые и технические возможности позволяют насыщать подобную документалку постановочными элементами голливудского уровня. Но никому же не приходит в голову показывать это на большом экране (пока, во всяком случае). Когда гаснет свет в кинотеатре, мы мгновенно забываем о том, соответствует ли исторической правде правда художественная, так ли герои одеты и говорят, корректны ли их мотивации с точки зрения энциклопедии. Мы просто хотим увидеть, как Чак Норрис своих не бросает — и, если нужно, приходит за ними хоть на край света.
Алексей Королев
