Читать Часть 1
Леонид Плешаков в роли попутчика в поезде (фильм "Почти смешная история")
Конечно же, в первую очередь Плешаков был не актером, а журналистом. И коньком его был жанр интервью.
Когда я как-то его спросил, что нужно, чтобы интервью получилось интересным, он поначалу отшутился: «Надо, чтобы взгляд наглым был...»
Потом он уже обстоятельно ответил: нужно, чтобы ты знал по теме не меньше собеседника, и ещё чтобы твои вопросы интересны ему были. Но в то же время не стоит стремиться «свою образованность» демонстрировать, ставить собеседника в тупик «заковыристыми» вопросами.
И ещё: лучше вести беседу один на один, без напарника.
Это ведь как на приёме у врача: пациент спокойно раздевается, даёт себя осмотреть, пощупать, потом поведает о каких-то сбоях в организме. А присутствие даже медсестры может нарушить доверительное общение. Так и в ходе интервью важнейшую роль играет психологическая комфортность, контакт между собеседниками.
Уже на заре журналистской карьеры его тянуло к беседам с людьми, были интересны мысли собеседников, истории их жизни, их оценки явлений и событий. Но первый редактор дал ему окорот: жанр интервью не свойственен советской журналистике. Наблюдательный Леонид и сам видел, что докладчики на конференциях не отрывают глаз от текста, наверняка кем-то утверждённого. Да и на страницах тогдашних газет живых бесед не встречалось. С большим скрипом он пробивал свои беседы, «для подкрепления» выбирая в первую очередь людей известных, «с именами».
Сложностей хватало. К примеру, когда Плешаков работал уже в журнале «Смена», он задумал взять интервью у прославленного авиаконструктора Олега Антонова. Тот в юном возрасте выиграл объявленный только что созданным журналом конкурс на лучший планер, заранее названный именем «Смена». Конструктор-то против разговора не возражал, да оказалось, что профильный министр разрешил ему появляться в печати не чаще раза в год. И «лимит» оказался уже исчерпанным.
Авиаконструктор Олег Антонов
Более успешно закончилась эпопея с организацией беседы с другим министром.
…Он частенько поднимался в редакцию моего «Журналиста» на одиннадцатый этаж журнального корпуса «Правды» со своего пятого или шестого (там размещались его журналы «Смена» и «Огонёк»). Однажды победоносно сообщил, что договорился наконец об интервью с министром внешней торговли. Лёню буквально измотал бесконечными отговорками помощник министра. Тогда он нашёл доступ к кремлёвской вертушке и произнёс в спецтрубку:
– Я ростовчанин, и вам Ростов не чужой, и, если мы в этой Москве друг за дружку держаться не будем, нам плохо придётся.
Всесильный министр, входивший в высшую иерархию и даже побывавший в составе политбюро, буквально оторопел от подобного наскока и тут же согласился на беседу...
Появление у нас в комнате шумного гиганта выливалось в целое действо. Для начала он зажимал в угол вместе со стулом двухметрового редактора отдела Сергея Голякова – его необъятным, занимающим треть комнаты двухтумбовым письменным столом. А с меня, делая страшные глаза, требовал иностранные почтовые марки с конвертов, заявляя, что в ответ дарит самое дорогое – мою жизнь...
Но я-то знал, что не подвергнусь более серьёзному, хотя и шутливому, физическому воздействию.
В своё время, к примеру, миниатюрную Таню Фирсову он в «Комсомолке» водрузил на шкаф и оставил томиться до появления коллег. А журналисту и писателю Володе Снегирёву запомнился там визг на этаже, знаменующий появление Лёни: тот подбрасывал к потолку редакционных девчонок.
Дело в том, что в те годы меня познакомили с пожилой портнихой, умевшей шить рубашки «под джинсовые» – голубые, с белой прострочкой и пуговками на воротничке. Я и сосватал ему эту тётю, когда он как-то посетовал, что не может найти рубашку с воротничком 68 размера. «Ты меня просто раскрепостил», – сообщил он мне во время очередной встречи.
Все эти нарочито «свирепые» шутки были, разумеется, игрой.
Приходя к нам в редакцию «Журналиста», он нередко приносил и отличное, глубокое интервью. Его безуспешно пытались завлечь в мой журнал на штатную работу. Отказался, к сожалению. Продолжал публиковаться в «Смене», потом в «Огоньке».
Примером задушевной беседы может служить его разговор с Мариной Влади, опубликованный в «Огоньке».
Вот некоторые отрывки, показывающие степень доверительности между собеседниками:
– Тебе всегда было интересно с ним?
– Естественно. Иначе бы мы не прожили двенадцать лет. Он был больше, чем просто муж. Он был хорошим товарищем, с которым я могла делиться всем, что было на душе. И он рассказывал мне всё о своих делах, планах, мне первой читал новые стихи и пел новые песни. Придёт после спектакля домой уставший, измотанный, всё равно могли полночи болтать о жизни, о театре – обо всём.
– Но для этого надо было за все эти двенадцать лет не потерять чувства влюблённости...
– Представь, нам это удалось. Наверное, в какой-то мере это объясняется тем, что мы не жили постоянно вместе. Разлуки помогают сохранить свежесть чувств и забыть мелочь житейских неурядиц. Хотя, с другой стороны, расставаясь даже на короткий срок, мы практически ни дня не обходились без телефонного разговора и вроде бы соскучиться не успевали... И всё-таки влюблённость осталась.
… – В самых разных уголках нашей страны я встречался с людьми, которые клялись, что были близкими друзьями Высоцкого. Начинаешь расспрашивать, оказывается, они и виделись-то всего один раз, да и то мельком...
– Это легко объяснимо. В своих отношениях с людьми Володя умел держаться как-то так по-особому непринуждённо и просто, что уже при первом знакомстве каждый мог считать про себя его давним и близким другом. Он был очень обаятельным человеком, что вызывало аналогичную ответную реакцию. Мне не раз приходилось наблюдать, как быстро он умел находить общий язык с самыми различными людьми, причём не только здесь, в России, но и за границей. В чём был его секрет, я так и не поняла до сих пор. К концу жизни Володя уже довольно хорошо говорил и по-французски, и по-английски, так что, приезжая ко мне, мог свободно обходиться без моей помощи в качестве переводчицы. Но уметь говорить и понимать сказанное другими – полдела. Вступить в контакт с совершенно незнакомыми людьми, да так, чтобы они охотно поддерживали разговор с тобой, – это уже искусство. У Володи это получалось легко и непринужденно. Может быть, это происходило потому, что он любил общаться с людьми, они его всегда интересовали и этим он сам был интересен им. Я уже не говорю о тех, кто хотя бы немного знал его творчество...
Думается, сам Леонид был в чем-то сродни Высоцкому в умении завязать разговор, расположить к себе человека, завоевать его доверие, создать атмосферу приязни и теплоты.
Последнее появление на экране – фильм "Выбор"
Уход Леонида в 2004 году был ударом для всех знавших его.
С огромным уважением о нём говорили его коллеги по «Огоньку»:
Трудно представить, что мы уже не увидим его колоритную могучую фигуру, не услышим его раскатистое приветствие: «Ну, здо-ро-во! Что нового?» А «что нового?» мы чаще всего узнавали от него. Потому что знал Леонид Петрович всё-всё на свете – была в «Огоньке» своя «ходячая» энциклопедия. Какие бы сложнейшие проблемы ни поднимались в его материалах, всегда в них звучало его собственное, принципиальное мнение. Именно поэтому многие издания, будь то «Комсомолка», «Смена», «Огонек», считали за честь напечатать его статьи. Он, прекрасно владея словом, мог сказать больше и интереснее своих собратьев по перу. Именно поэтому ему открывались и министры, и директора, и актёры, и самые обычные люди из далёкой глубинки. Мы все учились у него.
Владимир Житомирский
