Владимир Владимирович Шахиджанян:
Добро пожаловать в спокойное место российского интернета для интеллигентных людей!
Круглосуточная трансляция из офиса Эргосоло

Интервью с Ильей Глазуновым

УЖАСЫ ИЛЬИ ГЛАЗУНОВА

Илья Сергеевич предложил: "Пока не начали разговор, пойдемте, покажу новую картину, которую пока никто не видел". И повел по анфиладе с толком и вкусом обставленных старинной мебелью и предметами обихода комнат. Дошли до мастерской, во всю ширину которой была натянута на подрамнике картина "Разгром храма в Пасхальную ночь". Откуда-то полилась церковная музыка. Пришлось даже попятиться к выходу, чтобы охватить взглядом многометровое полотно. Сотни людей, тысячи деталей... Большое видится на расстоянии?

– Когда мы по телефону договаривались о встрече, и я спросил, как завтра строится ваш день, вы ответили: "У меня все дни ужасные". Что случилось, Илья Сергеевич?

– Работы много. Я всю жизнь трудился, никогда не отдыхал. Вот и сейчас надо готовиться к персональной выставке. Собираюсь показать более пятидесяти новых картин. Надеюсь, осенью выставка пройдет в московском Манеже. Юрий Лужков обещал.

– Вас ужасает объем предстоящей работы?

– Напротив, в этом – спасение! Без дела я давно бы помер. К великому сожалению, вся моя жизнь похожа на борьбу с (повторю так полюбившееся вам слово) ужасающими условиями. Судьба меня никогда не баловала. В двенадцать лет я остался круглым сиротой, потеряв во время ленинградской блокады родных – папу, маму, бабушку, тетю, дядю... Я выжил, получил образование, но мне, дипломированному художнику, запрещали работать по профессии, вынудили уехать из Питера в Москву, существовать без прописки в четырехметровой клетушке. В 56-м году я получил гран-при на международном конкурсе молодых художников в Праге, чем только озлобил врагов. Пятнадцать лет меня не принимали в члены Союза художников, запрещали выставки, лишали государственных заказов, не выделяли мастерскую. Если и звали на съезды Союза, то давали гостевой билет рядом с работниками деревообрабатывающей или мукомольной промышленности...

Все, чего мне удалось добиться, имею не благодаря, а вопреки. Спасибо Богу, друзьям и зрителям. Без этой поддержки я давно был бы растоптан.

– Но сейчас-то, Илья Сергеевич, вам, по-моему, грех жаловаться.

– Да? С чего вы взяли?

– Не стану утверждать, будто вы обласканы властью, но ладить с нею вы, согласитесь, научились. Поэтому и госзаказами не обижены.

– Не понимаю, о чем речь.

– Взять хотя бы подряд на оформление реставрируемого Большого Кремлевского дворца. Это дорогого стоит.

– И чего же, кроме высокой чести работать в Кремле, мне это, по-вашему, стоило?

– Вам виднее. Павел Бородин, ельцинский завхоз, говорит, что на ремонт БКД потрачено триста тридцать пять миллионов долларов. Аппетитный пирожок.

– Я вас очень разочарую: мне до сих пор не заплатили даже за картины, которые в количестве восьми штук висят в отреставрированных залах. Если же сказать, какой гонорар полагается мне за все работы, вы будете долго смеяться.

– Говорите: посмеемся вместе.

– Нет уж, с этими вопросами обращайтесь к Пал Палычу. Он все про миллионы знает, а я лишь могу добавить, что, по рассказам, мои проекты воплощали в жизнь аж сто двадцать фирм.

– Хоть за 14-й корпус Кремля, где сейчас находится рабочая резиденция Ельцина, с вами рассчитались?

– Ой, даже не заикаюсь об этом... С другой стороны, можно гордиться, что доверили такой объект. Знаете, как там раньше все выглядело? Уродство, стены, обитые фанерой. Когда решили возродить великий, державный, имперский стиль, кто-то вспомнил о Глазунове: он же оформлял в Мадриде посольство Советского Союза! Вы не были внутри этого здания?

– Какого? Мадридского?

– Ну да. Не довелось? Жаль. Это вам не бункер, именуемый российским посольством в Париже. В Мадриде все иное. Мои эскизы музея в Палехе случайно попались на глаза Андрею Громыко, тогдашнему министру иностранных дел, и он распорядился поручить мне оформление посольства. Правда, и это полноценным заказом нельзя назвать. МИД СССР заплатил за рамы для моих картин больше, чем мне за полотна. Если рама стоила тысячу долларов, посчитайте, сколько я получал за картину. Наверное, краски и холст обходились дороже! Но я не жалуюсь. Это был вопрос престижа, и я доволен той работой. Поверьте, интерьеры заслуживают, чтобы их увидели. Испанский король и мэр Мадрида даже назвали наше посольство подлинным украшением города. В оформлении я использовал мотивы, которые знакомы мне с детства. Я же вырос среди дворцов Петербурга, мой дед был почетным гражданином Царского Села, а прапрадед воспитателем императора Николая Первого. По сей день считаю Павловск красивейшим местом на свете. Кстати, даже в Америке есть общество друзей Павловска.

Так вот. Вернемся к Кремлю. 14-й корпус предполагалось украсить гербами русских городов. По моему замыслу, они, гербы, должны были встречать гостей в коридоре, настраивая их на торжественный лад. Шпалеры изготовили, а вывешивать не стали. Комиссия забраковала. Та самая комиссия, по чьей вине Россия сегодня вместо державного герба имеет цыпленка табака...

Потом меня приглашали оценить проекты реконструкции здания Сената. Я пришел на совещание, увидел толпу злобненьких архитекторов и понял: мне тут не место. Я никогда не критиковал коллег, не стал нарушать это правило и теперь. В конце концов, Папе Сиксу нравились Микеланджело и Рафаэль, Александр Третий ценил Репина и Кустодиева, Филипп Второй заказал портрет Веласкесу, Лужкову импонирует Церетели, а Бородину кто-то еще... Каждому свое. Глупо обижаться, что моему проекту предпочли другой. Лишь бы в итоге выбрали лучшую работу и не травмировали художников унизительными замечаниями и комментариями.

– Понятно, перестраивать Сенат вас не позвали. Зато поручили отвечать за реконструкцию БКД.

– Да, Большой Кремлевский дворец – жемчужина архитектора Тона, построившего храм Христа Спасителя (не нынешний, а тот, первый) и еще многое другое. Но за БКД надо благодарить и императора Николая Первого, с подсказки которого Тон отошел от антики и вернулся к византийскому стилю в архитектуре. Я большой поклонник Византии и с радостью воспринял известие, что есть желание восстановить в первозданном виде Андреевский и Александровский залы БКД. Очевидцы писали в середине прошлого века, что красота этих залов сравнима лишь с величием храма Соломона в Иерусалиме. Я много раз был в Кремлевском дворце, так сказать, советской эпохи и видел, во что он превращен. Слезы! Венец безвкусицы – затащенная в зал заседаний огромная гипсовая фигура Ленина, нелепо смотрящаяся на фоне дешевенького паркета и пластмассовых кресел.

Я монархист, ненавижу демократию во всех ее проявлениях, поэтому приветствовал решение возродить БКД. Для меня этот дворец – памятник Николаю Первому, безмерно чтимому мною уже за то, что в 1825 году он раздавил на Сенатской площади декабристскую сволочь, отсрочив буржуазную революцию, а с ней и приход большевиков.

– Сколько откровений сразу, Илья Сергеевич: оказывается, и демократия – зло, и декабристы...

– Только так. Единственный критерий, позволяющий определить, что такое хорошо и что такое плохо, это реальное благо народа. Можно произносить красивые речи, но если в результате люди живут хуже, то никакие слова не нужны. Посмотрите, что происходит сегодня. Никогда не говорили столько о завоеваниях демократии, но и народ, демос, прежде не жил столь удручающе. Мы даже римлян, требовавших хлеба и зрелищ, переплюнули. Шоу у нас сколько угодно, а с хлебом бывают проблемы. В моем Петербурге, который я по-прежнему бесконечно люблю, хоть и прожил четверть века в Москве, так вот, в Петербурге за последнее время умерло восемьсот тысяч человек – как за год блокады. Сейчас в Колпино, под городом, строят самый большой крематорий в мире – с применением современных технологий. Будут по-научному утилизировать отходы, сжигать человеческие останки. Это, по-вашему, демократия?

Послушать, так у нас с 17-го года власть принадлежит народу. Сначала в этом клялись меньшевики, затем большевики, теперь божатся новые правители. Мы говорим сейчас о Кремле, поэтому для примера могу рассказать, как по приказу отца народов в 30-е годы уничтожили прекрасную церковь пятнадцатого века. Я знаю эту историю от Барановского, друга Грабаря.

Однажды Сталин, проезжая по Кремлю, вдруг указал рукой в сторону храма Спаса на Бору и сказал одно слово: "Убрать!" Убрать, значит, убрать, кто же осмелится ослушаться команды Иосифа Виссарионовича?

На следующий день Сталин снова ехал по той же дороге. Глядь, а храма нет. "А куда делась красивая церквушка, которая тут стояла?". Отвечают: "Так вы же, товарищ Сталин, приказали ее снести". Со скрытым раздражением Иосиф Виссарионович бросил: "Вот дураки! Я сказал убрать дрова, которые лежали перед церковью, вид портили..." Глупость, правда? А храма нет.

– Это на его месте соорудили так называемую зону "Е"?

– Абсолютно верно! Классическая иллюстрация убогой советской архитектуры! Говорят, это зэки строили. Из зала заседаний, где до конца 80-х проходили всевозможные съезды и пленумы, попадаешь в длинную кишку, завершающуюся пропитанным запахом мочи сортиром. В советских учреждениях туалет всегда можно было без лишних вопросов найти по характерной вони. Вот и к БКД пристроили аппендицит с уборной и курилкой.

Эту зону "Е" мне и предстояло переоборудовать, по сути, заново отстроить нечто, способное стать органичным продолжением творения великого Тона. В итоге на месте унылой большевистской служебной постройки теперь стоит Боровицкий дворец. Хочу закрепить свои права и документально подтвердить, что разработка интерьеров всех залов – Петровского, Николаевского, Штофного, Каминного, других – принадлежит мне. Впрочем, не умаляю заслуг помощников. Со мной работали Иван Кузнецов, Андрей Ванеев и мой 29-летний сын Иван, выполнивший детализацию оформления аванзала. Абсолютная мистика: сохранилась записка Тона, в которой он просит императора дать ему в помощники наиболее успешного ученика Академии изящных искусств Николая Бенуа. И вот теперь мой сын, продолжатель по материнской линии рода Бенуа, реконструировал то, к чему приложил руку его предок. Разве не поразительный подарок истории? Иван создал потрясающий по красоте зал с малахитовыми колоннами, прекрасными люстрами, воскрешающими традиции Воронихина, Росси, Растрелли, Захарова.

– Почему вы говорите о необходимости подтверждать авторство работ? Его кто-то пытается оспаривать?

– Вы робки в своих предположениях. Если судить по публикациям в прессе, я вообще не причастен к реконструкции БКД. Меня нет, мое имя не упоминается. Не скрою, это удивляет и даже оскорбляет. Дело не в задетом самолюбии, но как же можно забыть автора, не назвать его или – того хуже – приписать его работу другому? Вот перед нами висит картина старого итальянского мастера. Я ведь не пытаюсь доказать, будто это нарисовал современный абстракционист, верно?

– А это действительно итальянец?

– Конечно! "Суд Соломона". Шестнадцатый век, венецианская школа... О чем вы говорите?

Что касается Кремля, то мы проработали там более двух с половиной лет, а теперь нам предлагают сделать вид, будто мы ни при чем. Так не пойдет. Моя работа может нравиться или нет, но подтвердите: она моя! Когда Павел Бородин повел Бориса Николаевича в реконструированный БКД, меня с ними не пустили. Перед носом захлопнули дверь. Разве так обращаются с художниками?

– По-моему, чаще всего именно так и обращаются.

– Да, мавров редко оценивают по заслугам... Всегда надеешься на лучшее, но, признаться, я сильно удивился бы, если бы меня вдруг позвали, уважили. Ведь и с 14-м корпусом была такая же история. Я сделал все эскизы, и лишь потом подключилась ныне широко известная фирма "Мабетекс". На презентацию меня не пригласили. Подозреваю, Борис Николаевич до сих пор не знает, что Глазунов имеет прямое отношение к оформлению его рабочих кабинетов.

Повторяю, не в том дело, что остался без награды. Если бы меня волновали только ордена, разве стал бы я создавать Академию и получать в месяц по сорок долларов ректорской зарплаты, которой едва хватает на покупку метра грунтованного холста? Стал бы ежегодно отправлять в Петербург на практику пятьсот студентов, возить лучших в Италию, показывать им Рим, Флоренцию? Это мой долг! И когда Управление делами президента позвало меня, я пошел реконструировать Кремль по велению души. Я всегда работал не на заказ, а по зову сердца. На жизнь себе я зарабатываю не этим.

– А чем?

– Вы не знаете? Долгие годы я иллюстрировал произведения русских классиков, выходившие в приложении к журналу "Огонек". Это была основная статья доходов. Еще писал частные портреты.

– Кстати, о них, о портретах. У вас в доме много фотографий, на которых легко узнаются позирующие вам Федерико Феллини, Джульетта Мазина, Мирей Матье, Индира Ганди, Альберто Моравиа, прочие почтенные господа и дамы... Любопытно, вы сами предлагали услуги портретиста или все же ждали приглашения?

– Как я мог предлагать себя? Что вы! Конечно же, инициатива исходила от других. Началось все в 61-м году, когда на Московский кинофестиваль приехало сразу несколько знаменитостей, видевших изданную в Италии монографию обо мне. Они захотели, чтобы я написал их портреты, и обратились в советское правительство с просьбой отпустить меня за границу. Разрешение удалось получить только через два с лишним года. Это стоило громадного труда.

И позже у меня возникали проблемы из-за этих заказов. Скажем, королю Испании картину должен был подарить во время официального визита наш тогдашний лидер Горбачев. Но накануне поездки Михаила Сергеевича я позволил себе публично, с телеэкрана назвать Ульянова-Ленина крупнейшим преступником двадцатого века, чем вызвал страшный гнев. "Он нашего вождя полощет, а мы его картинки дарить будем? Исключено!" Это сейчас Ленина можно обзывать по-всякому, а тогда – ни-ни. Словом, Горбачев не взял портрет. Ну и что? Я съездил в Мадрид по приглашению Хуана Карлоса и лично передал картину Его Величеству. В конце концов, не надо забывать: я почетный академик Испанской академии художеств, которую возглавляли Гойя, Веласкес.

– Сегодня из портретистов в фаворе Никас Сафронов. Похоже, он потеснил вас. Не ревнуете?

– Меня потеснить никто не может, а Никас – хороший парень. Он талантливый и главное такой...

– Какой?

– Пробойный... Кому-то нравится Никас – замечательно, можно только порадоваться за коллегу. А объектов для рисования всем хватит. Чего, спрашивается, ревновать? Мне не тесно.

– Нынешних вождей вам писать доводилось?

– Я же объяснил, что рисую только тех, кто сам меня зовет. Из Кремля с этим не обращались.

– Словом, Ельцина вы решили не увековечивать?

– Надо, чтобы человек позировал, нашел время.

– Но вы же работаете и по фотографии.

– Обычно рисую так только покойников – по просьбе родственников.

– Однако незабвенный Брежнев был еще жив, когда вы обошлись его фото.

– Ну, Леонид Ильич – это отдельная история. Рассказывают, однажды он дарил портрет моей работы Индире Ганди, и та принялась благодарить и расшаркиваться, как никогда не делала, даже получая в подарок Индии от Советского Союза фабрики и заводы. Леонид Ильич тогда сказал: "А что, советский художник Глазунов рисует только иностранных президентов и королей? Пусть и мой портрет напишет к юбилею".

Я попросил четыре сеанса, минимум по часу каждый. Мне пообещали, но предложили начинать с фото. Я увлекся и по глупости написал всю картину. Отвез ее в Кремль, а потом два дня не отходил от телефона, ждал реакции. В итоге Брежневу картина так понравилась, что он забрал ее домой, а меня в очередной раз обманули. Я так ни разу и не встретился с Леонидом Ильичем.

– Сожалеете?

– Всем известно, как любил Брежнев давать всякие награды, премии, ордена, а я за картину ничего не получил, даже гонорара. Имел одни неприятности в виде ярлыка придворного художника.

Нет, с сильными мира сего надо быть настороже, лучше держаться от них на расстоянии.

– Но портрет Лужкова вы все же написали. Мэр в кепке?

– Нет, что вы! По-моему, Юрий Михайлович полюбил этот головной убор сравнительно недавно, а моя картина еще 91-го года.

...Лужкову я очень многим обязан, всегда говорю о нем только хорошее.

– Как не сказать, если человек такой участок земли в центре Москвы вам презентовал? Не пожадничал.

– А вы знаете, что прежде на этом месте находилось?

– Говорят, вытрезвитель.

– Абсолютно точно. Тут стоял сарай, карточный домик, стены которого можно было проткнуть пальцем. Жильцы соседних домов постоянно жаловались, что боятся выпускать детей во двор, поскольку игровую площадку оккупировали пьянчуги, бомжи, наркоманы. Когда эту территорию отдали мне, точнее, не мне, а нашей Академии, мы снесли все до фундамента и построили двухэтажный особняк в духе усадебной архитектуры Москвы прошлого века. Все интерьеры сделаны по моим эскизам.

– Вы тут прописаны?

– Нет, в Калашном переулке, где моя квартира, но там много лет идет капитальный ремонт. Когда его только затевали, мне предложили временное жилье где-то в Химках, пообещав дать по восемь метров жилой площади на члена семьи. Мыслимое ли дело? Куда я поеду с таким количеством картин, книг, вещей? Я обратился к Лужкову. Он сказал, что давно любит мое искусство, неоднократно ходил на выставки. Юрий Михайлович очень удивился, узнав, что у меня нет в городе приличной мастерской. Тут мэр и вспомнил об этом вытрезвителе, спросил: "Возьметесь?" Я съездил на место, посмотрел и согласился. Официально все называлось реконструкцией. Уже несколько лет, как я здесь. Правда, ночую тут крайне редко, уезжаю на дачу в Жуковку, где у меня мастерская. Все-таки на свежем воздухе легче дышится, чем в центре Москвы.

– Кстати, о центре. В двух шагах от вас – Белый дом. Когда в октябре 93-го по нему палили из танков, в ваш огород снаряды случайно не залетали?

– Ой, что тут было! На соседней церкви снайперы сидели, пули так и свистели. К счастью, в те дни я находился в Петербурге, лежал с ангиной. Но у меня есть картина, которая так и называется "Черно-белый дом". Что тут вспоминать? Все и без слов ясно.

...В нашей сегодняшней жизни много стыдного. Скажем, не приемлю это название – Белый дом. К чему обезьяничать? Ведь Билл Клинтон не именует свою резиденцию Кремлем, верно?

А что с русским языком делают? Вся эта блатная, развязная лексика, жаргонизмы... Вы знаете, что означает слово "чувак"? Я не понимал, пока мне не объяснили. Оказывается, это Человек, Уважающий Высокую Американскую Культуру.

– Вы это серьезно?

– Точно вам говорю! Не считаю США высоко культурной страной, ей только двести лет. За Россией тысячелетняя история, но мы стараемся во всем копировать других. "Дитя Московского фестиваля" Ханга на всю страну задает вопрос молоденькой девушке: когда вы впервые взяли мужской член в рот? Да за такие вещи в Америке полиция нравов моментально добилась бы закрытия передачи, а ведущую посадила за решетку. А мы день за днем смотрим эту пошлятину...

По телевизору только и слышно: новости от Ивана Пупкина, от Светы Зайцевой. Новости не могут быть от. Это калька с иностранного. Тогда давайте говорить: роман от Достоевского, симфония от Чайковского, картина от Левитана. Это колониальный слэнг. До чего меня бесят все эти саммиты, рейтинги, брифинги и киллеры! Ужасно!

– А как, к слову, идут дела с вашей книгой "Россия распятая"?

– Пишу. Сегодня утром просидел несколько часов за столом, вчера.

– Кто-нибудь помогает работать над рукописью?

– Я всю жизнь сам ходил на свидания к девушкам, сам писал картины и книги.

– С девушками – не спорю, а вот со всем остальным...

– Никто не выразит мои мысли – на бумаге или холсте – лучше меня. Другое дело, сегодня я с любовью к России не нужен нашим "демократам". Нынче за эту любовь карают. Можно ярлык фашиста или националиста схлопотать.

Посмотрите, сколько внимания все телеканалы и ведущие газеты уделили покушению на директора еврейского культурного центра. Да, преступление, но почему никто не встревожился, когда в Оптиной Пустыни убили монахов и оставили рядом с телами ножи, на которых было выгравировано число дьявола – 666? Сатанисты совершают такие преступление на Пасху два года подряд, а общество молчит. Задаю себе вопрос: почему?

– И что отвечаете?

– Не знаю. Хочу послушать вас, других людей. Даже своих врагов. Я предлагал телевизионщикам: соберите в студии сто человек, которые меня не любят, я приду, и будем общаться. Не зовут.

– А вдруг позвали бы? Вот наслушались бы...

– Я и так знаю, в чем меня обвиняют. Могу и вам сказать. Виталий Коротич, правда, советовал не множить о себе зло, но я ничего не боюсь. Например, говорят про кич, конъюнктуру. Сущая ерунда! Я был против соцреализма, когда он служил государственной идеологией. Сегодня на щите авангардизм, а мне он ненавистен во всех проявлениях. Я отстаиваю духовность высокого реализма. Меня не волнует мода, единственное мое желание – выразить себя. Чтобы сделать это сейчас, надо рассказывать об ужасном, апокалиптическом времени, которое переживает Россия.

– Опять ужасное? Круг замкнулся.

– Да, как венок сонетов Шекспира. Правда, темы у нас не столь поэтичны, но такова жизнь.


Анкета

Кем мечтали стать в детстве
Театральным художником

Наибольшая удача в жизни
Бог дал силы не изменить своим идеалам

Наибольшее разочарование
Предательство друзей

Ваша опора в жизни
Вера

Что нравится в людях
Преданность, духовность, верность идеалам своего народа

Что не нравится
Измены

Достоинство, о котором не знает никто
Все знает Бог

Недостаток, о котором знают все
Любовь к России

1561


Произошла ошибка :(

Уважаемый пользователь, произошла непредвиденная ошибка. Попробуйте перезагрузить страницу и повторить свои действия.

Если ошибка повторится, сообщите об этом в службу технической поддержки данного ресурса.

Спасибо!



Вы можете отправить нам сообщение об ошибке по электронной почте:

support@ergosolo.ru

Вы можете получить оперативную помощь, позвонив нам по телефону:

8 (495) 995-82-95