Интервью с Сергеем Кириенко

СЕРГЕЙ КИРИЕНКО: В МОСКВЕ У МЕНЯ НИ КОЛА НИ ДВОРА

– Сергей Владиленович, вы готовы назваться патриотом?

– Безусловно. Но – с некоторыми оговорками. Скажем, я не сторонник ура-патриотизма. Тезис "Все наше – лучшее" абсурден, ложен по определению, и нормальные люди это понимают. Если же какой-нибудь товарищ будет упорствовать, советую понаблюдать за ним некоторое время: наверняка увидите, как этот борец преспокойненько садится за руль иномарки и укатывает в светлую даль защищать право называть все наше лучшим.

– Кстати, надо бы поинтересоваться, на чем сейчас ездит Борис Немцов, пару лет назад пересаживавший чиновников на отечественные "Волги".

– Поинтересуйтесь... Мы считаем Петра I великим патриотом России, а вы вспомните, как он выколачивал дурь из бояр, нарушал исконные народные традиции, посягал на нашу духовность, навязывал западные ценности... Ему это простили, несмотря на еще одну особенность национального патриотизма – взлелеенную на протяжении веков генетическую нелюбовь к начальникам. Ко всем. Возьмите любую русскую сказку: там обязательно есть мужик, побеждающий барина. Иванушка-дурачок всегда оказывается умнее любого царя, боярина, попа. Сказка выражает то, что скрыто в глубине народной души. Иванушку-дурачка все любят, прощают, защищают – глупо на него обижаться.

– А вот вы, Сергей Владиленович, обиделись.

– Когда? Не припомню.

– В августе 98-го, после отставки с поста главы правительства. Вы тогда на все махнули рукой и улетели в Австралию – загорать на пляже и купаться в океане. Видать, крепко обиделись на народ, не оценивший ваших стараний по спасению Отечества.

– Нет, все было по-другому. Конечно, уход переживается тяжело. И дело, безусловно, не в потере теплого кресла или каких-то привилегий.

– Наверное, все-таки и в этом тоже.

– В гораздо меньшей степени, чем в остальном. Трудно наблюдать, как разрушается построенное тобой. Все валится, а ты не в силах помешать.

– Лучше не видеть?

– Безусловно. Когда 23 августа нас послали подальше, я посчитал, что Австралия достаточно далеко, и улетел. Наверное, это был жест отчаяния, признание собственного поражения, но я не мог оставаться в Москве и смотреть на происходящее, поскольку становился бы невольным свидетелем, даже соучастником. С другой стороны, понимал: от себя, от ответственности не убежишь. Отпуск я брал на месяц, однако через две недели прилетел в Россию.

– И с тех пор пытаетесь вернуться во власть?

– Не вернуться, а идти дальше. Это принципиальный момент. И не власть мне нужна, а возможность продолжить начатое.

– О том и речь: без реальных полномочий ничего не добиться. Думаю, первый поход во власть убедил вас: без серьезных союзников рассчитывать на победу трудно.

– Я ищу единомышленников. Процесс объединения идет очень непросто.

– Возможен ваш союз с Григорием Явлинским?

– У нас много общего, взгляды по основным вопросам совпадают, наверное, процентов на восемьдесят, а то и на все девяносто. Впрочем, в российской традиции убивать ближнего из-за малейшего расхождения в позициях...
Понимаете, дело не во мне или Явлинском. Мы любим все переводить в личностную плоскость: нравится Григорий Алексеевич или нет, симпатичны ли кому-то Борис Ефимович и Егор Тимурович... Оценивать надо не людей, а их реальные действия, поступки. Давайте обсуждать не положительные и отрицательные качества того или иного политика, а его дела. Пока мы будем присматриваться друг к другу, наше место во власти займут менее разборчивые в методах и средствах. Мы уступим популистам, демагогам и тем, кто хочет снять пенки протестных настроений в обществе. Нельзя допустить, чтобы люди вновь голосовали из духа противоречия, выбирая из двух зол то, которое еще не пробовали.

– Не поэтому ли вы готовы составить альтернативу Юрию Лужкову на выборах мэра Москвы?

– Это отдельная тема для разговора. Тут есть, о чем поспорить.

– Намереваетесь растянуть диспут до 17 декабря?

– Предвыборная кампания – хорошая возможность выяснить отношения. Это ведь еще не действие, а лишь получение кредита доверия.

– Ходят упорные слухи, будто это Кремль решил использовать вас в борьбе с Лужковым. Дескать, не победите, так хоть кровь мэрскую попьете. Ваш комментарий.

– Вы всерьез считаете, что администрация президента в ее нынешнем состоянии способна генерировать продуктивную идею? Я в этом очень сомневаюсь. Вспомните хотя бы "блестящую" операцию по смещению Скуратова. Лучше бы совсем не брались.

– Если не Семья двигает вас в мэры, то кто?

– Почему же не семья? Именно она – моя собственная семья.

– Чтобы претендовать на кресло московского градоначальника, надо как минимум иметь столичную прописку, а у вас, по-моему, с этим проблемы.

– Вот супруга и говорит: Сергей, для тебя единственный способ легализоваться в столице – стать мэром или жениться на москвичке. Поскольку второе исключено, остается сделать первое.
А если серьезно, то, действительно, за два с лишним года я так и не успел получить в Москве квартиру. Постоянно находились более важные дела.

– Думал, членам правительства жилье предоставляют автоматически.

– В нашей стране ничего не делается само собой. Всем надо заниматься. Решение о выделении мне квартиры принималось, когда я работал еще заместителем министра топлива и энергетики, с тех пор оно и выполняется. Видимо, когда-нибудь жилье мне все же дадут.

– Но вы хотя бы зарегистрировались в Москве или вас могут привлечь к административной ответственности?

– Могут. Жену однажды даже останавливал наряд милиции. В бомжи едва не записал.

– Подставляетесь, Сергей Владиленович, повод для придирок даете.

– Это мелочи. Если начнется настоящая борьба, станут искать компромат посерьезнее.

– Опасаетесь?

– Нет. После августа на меня вылили предостаточно грязи, так что этим не испугаешь, а бояться каких-либо разоблачений у меня нет оснований.

– Но ведь в крайнем случае против вас всегда можно разыграть национальную карту.

– Не получится. В первом же своем телеинтервью после назначения премьер-министром я не стал дожидаться этого вопроса и сам рассказал, что мой дед был евреем. Оказывается, этим заявлением я выбил козырь у коммунистов, уже готовивших листовки соответствующего содержания. Не видел и не вижу оснований стыдиться деда, который в 19 лет командовал красноармейской бригадой. Я гордился дедом и буду гордиться, сколько бы подметных писем и грязных листовок не сочинили.
Для меня национальной проблемы никогда не существовало хотя бы по той причине, что я вырос в Сухуми, и в моем классе учились грузины, абхазцы, армяне, русские... Кстати, монументальная агитация пролетарского интернационализма однажды спасла мне жизнь.

– Каким образом?

– В 90-м году я повез семью в Абхазию – навестить могилу деда. В Сухуми мы приехали всего на двое суток, и надо же: угодили туда именно в день начала грузино-абхазского конфликта. Мы отправились на кладбище, а когда вернулись в город, то он уже превратился в поле боя. Я даже не сразу понял, что происходит, а потом над головами засвистели пули из автоматов. Со мной были сын, беременная жена и мать с племянницей. Спрятал семью у родственников, а сам пошел в город. Перебежками добрался до центра, а обратно – никак. Угодил в самое пекло и пришлось часа четыре прятаться за каким-то бетонным сооружением. Под утро в Сухуми вошли советские войска, и бой постепенно затих. Тогда я смог наконец рассмотреть, где же укрывался. Оказалось, это был огромный стенд, который изображал обнявшихся грузина, абхазца и армянина. Все венчала надпись: "Да здравствует мудрая национальная политика КПСС!"
С тех пор я проникся благодарностью к идеям интернационализма. Во всяком случае, в железобетонном их воплощении. Не будь того стенда, мы с вами, может, здесь сейчас и не сидели бы...