Воспоминание первое. Мне 10 лет, я лежу в госпитале Бурденко в отделении гинекологии, потому что больше нигде нет места.
Держусь за живот, сворачиваюсь эмбрионом, жду, когда моя соседка накормит меня яблочным пюре с ложки. Сейчас она дремлет после бессонной ночи (потому что ночью привезли меня), на ней лежит подушка, а на подушке стоит нетбук - такой маленький компьютер исключительно для сетевых забав, - и она (её звали Женя) смотрит фильм. Какой - я не знаю, но думаю, что-нибудь бодрое и с драками, и обязательно с оголёнными телесами, потому что Женя - из Кореи, а мне 10 лет, и у меня подозрение на аппендицит.
Воспоминание второе. Через несколько дней после операции я уже жду выписку, хотя по-прежнему хожу с пустотой вместо живота. У меня там ничего нет. Не знаю, что не позволяет мне оторваться от земли и достигнуть потолка. Женя уже несколько раз покормила меня с ложечки, без моего непосредственного желания, как будто угадав мои фантазии, чем не только поразила моё воображение сгущённым льдом наконечника амурской стрелы, но и заставила меня чуть не впервые испытать самый настоящий стыд.
Я с трепетом захожу в палату и стараюсь не смотреть на неё. Быстро прохожу к кровати и ложусь спать, даже если за окном солнце. Мысли не дают мне покоя, и тогда мне приходится отвлекать себя размышлениями о переустройстве мира и государства Российского как его неотъемлемой части. На ум, однако, постоянно приходит скользящая по кончику простыни напедикюренная ножка Жени - а правильнее говорить: Евгении Николаевны, потому что вообще-то она мать. Да, странно, ей всего 23, а её дочери уже исполнилось 6 лет. У меня во дворе её бы назвали проституткой, но я вспоминаю её ножку и не могу поверить, что это ножка проститутки.
Воспоминание третье. Мне 18 лет. Я учусь на первом курсе института. В свободное время - шарахаюсь от сверстников, потому что они все какие-то слишком наглые. Лезут ко мне своими загребущими руками, а ложек в них нет, и яблочного пюре - тоже. А ноги у всех моих сверстниц обуты в обувь по последнему писку моды.
Однажды я прогуливаю занятия и устраиваю себе ностальгическую прогулку рядом с госпиталем Бурденко. После долгого нерешительного топтания у входа я всё-таки захожу, мой взгляд сразу устремляется на окошко регистратуры. Там перерыв на обед и никого нет. Я ловко прошмыгиваю к лифту и нажимаю в кабине по памяти четвёртый этаж - тот самый, на котором я лежал с аппендицитом. Я хожу по этажу и вспоминаю те дни. Потом мне звонят из института. Преподаватель немецкого языка мной недовольна и представила меня к отчислению. Меня просят срочно явиться в деканат. Охранник на выходе провожает меня строгим взглядом, который вдруг, на полпути, меняется на взгляд расположительный - мне показалось, что он узнал во мне того мальчика, которым я когда-то был.
Воспоминание четвёртое. Конец весны. Я провожаю до дома девушку по имени Виола. Она из Кореи. Она учится на подготовительных курсах факультета, на который я поступил год назад. Мы приходим к её пятиэтажке, и она предлагает зайти. Я отказываюсь, и тогда она предлагает вместе бегать по утрам. Я соглашаюсь, но на следующее утро, проснувшись, не нахожу сил встать, а когда нахожу, на втором десятке сигналов будильника, - вижу, что опоздал.
После этого мне неловко проходить мимо дома Виолы. Также я стараюсь как можно раньше прийти в институт и как можно позже уйти, чтобы она меня случайно не поймала по дороге к метро. Проходит какое-то время, я перестаю скрываться, но она больше не появляется.
Воспоминание пятое. Мне исполнилось 20 лет, и мой друг, увлекающийся случайными половыми контактами, убеждает меня, что мне нужно снять проститутку, потому что от недостатка активирующихся во время секса гормонов роста я никогда не преодолею отметку 1,75 м. К этому моменту я начинаю понимать, что морковь и правда не помогает, но соглашаюсь я не поэтому, а потому что мне хочется, как Холдену Колфилду, поговорить с проституткой по душам. Трогать я её, естественно, не буду, так случилось, что я уважаю женщин и прикосновение к телу кажется мне актом власти. Да, я ещё не понял, что этот вопрос за меня никто не решит, и даже эта проститутка сама ко мне не будет приставать, на что я, разумеется, втайне надеюсь.
Воспоминание шестое. На светофоре я вижу смуглые ноги, спрятанные в изумительной тюрьме чёрных нейлоновых чулков. Да, это именно тюрьма, потому что я, словно на цепи, иду за этими ногами, при этом мысли мои обрастают клаустрофобными стенами, надвигающимися друг на друга, чтобы превратить меня в ничто. Я не могу думать и таким образом провожаю эти ноги до подъезда, словно ангел-хранитель. Когда я поднимаю глаза, я понимаю, что это тот дом, до которого я провожал Виолу. Мой взгляд падает на окно во втором этаже, в котором зажёгся свет, и там я вижу силуэт Жени... Она снимает чулки. Я смотрю на неё завороженный, и она, почувствовав этот взгляд, смотрит на меня в ответ. Она меня не узнала, но манит пальчиком. Я делаю шаг к подъезду, дёргаю дверь, которая оказывается незапертой, и поднимаюсь на второй этаж...
Воспоминание седьмое. Мы лежим в кровати. Я и Женя. Теперь она точно Женя, а не Евгения Николаевна. Она меня не узнала. Или узнала? Я же с тех пор мало изменился. Тот же потерянный взгляд. Вон, охранник, и тот понял, что я это я. А она? Видимо, нет. Я начинаю одеваться, чтобы уходить. Спешу, мне неловко. Думаю заплатить, потому что это явно не было актом милосердия. Рыскаю в карманах, как вдруг открывается входная дверь. На пороге стоит Виола... Она, конечно, меня узнала.
Воспоминание восьмое. Я сижу на кухне у Виолы в её новой квартире. Мы пьём чай пуэр. На столе у неё стоят лавовая лампа и китайский фонарь. Горит луна. Виола работает в банке. Она - консультант. Я спрашиваю у Виолы, стоит ли мне брать ипотеку, если я, чисто гипотетически, женюсь. Она спрашивает: "На ком? На моей маме?". Я молчу. Это до сих пор неразрешённый вопрос. Более того, я не вполне понимаю, почему мы общаемся. Мне хочется жениться на ней, на Виоле. Она отличная девушка, хороший человек, но я её не люблю. Что такое любовь? Я не знаю. Что я чувствую? Вину. Я виноват перед ней несколько раз. Как искупить? Жениться. Надо ли это ей? Нет. Замкнутый круг. Я допиваю чай и ухожу домой. На следующее утро мы договорились выйти на пробежку...
Воспоминание девятое. На крещенский праздник я ныряю в прорубь, во второй раз осуществляя обряд крещения, теперь - осознанно. Мне кажется, что я приближаюсь к Богу, но на самом деле я отдалюсь от Виолы. Это происходит неосознанно, я этого не понимаю. Я закладываю раскол в наши дальнейшие отношения и не вижу этого. При этом вину я чувствовать не перестаю. Ситуация меняется, когда я вдруг понимаю, что я должен её спасти от буераков безбожия. Я пытаюсь избыть чувство вины, но у меня не получается, потому что в тот момент, когда она уже почти согласна, приходит известие от её матери. Её мать уехала домой, в Северную Корею, и пишет оттуда. Виолу вдруг тянет к корням, а ещё ей хочется мира с матерью, чтобы избавиться от душевных переживаний.
Воспоминание десятое. Я провожаю Виолу в аэропорту. Она должна вернуться через месяц.
Воспоминание одиннадцатое. Месяц прошёл. Потом прошло ещё два. Потом кончился год. Потом она написала: "Привет. Я остаюсь здесь. Если хочешь, приезжай". Ехать не надо, потому что нас связывает чувство вины. Не только оно, есть и любовь, и ещё что-то, но в корне - вина. Мы не освободимся от этого и будем друг друга разрушать. Я покупаю билет в Корею, но через пару дней все авиасообщения откладывают на неопределённый срок из-за объявления пандемии.
Воспоминание двенадцатое. Наше время. Кончается одна беда, начинается вторая. Кончается вторая, начинается третья. У меня нет денег. Я гуляю у госпиталя Бурденко и замечаю за стёклами Женю. Она моет полы. Я хочу подойти. Я даже возбуждён эротически. А ещё мне хочется знать, почему она не в Корее и где Виола. Я уже собираюсь уходить, как она выбегает. Улыбается. Мы говорим. Никакой неловкости, всё хорошо. Я смотрю в лицо этой молодой ещё в сущности девушки. Мне даже кажется, что я люблю её. Мне стыдно от этого. Я прощаюсь. В последний момент она ловит меня за руку и вручает какой-то конверт. Я вынимаю оттуда пригласительный. На свадьбу. Виола выходит замуж. Мне грустно, очень грустно, в груди болит. А потом вдруг - невероятное облегчение.
В этот момент начинается дождь, и мы семеним под козырёк. Я обращаю внимание на ноги Жени. Она шлёпает по асфальту тапочками. Её ноги напедикюрены.
Глеб Буланников
