Быть может, это говорит мой внутренний интроверт, но кажется, что люди от рождения посторонние друг для друга. Если не брать в расчёт нормальные семейные отношения. За рамками семьи мы все чужие, и жизнь наша — поле экспериментов, продолжительный квест, в котором мы учимся понимать, принимать других.
Каждое лето мы с коллегами из «Кота Шрёдингера» и ещё не одним десятком хороших людей проводим под наукоградом Дубна Летнюю школу. Это полевой образовательный лагерь, куда из разных городов России и зарубежья съезжаются сотни школьников, студентов и молодых специалистов. Я предложила участникам мастерской репортажной журналистики найти ответ на вопрос, кто такие посторонние.
Перед заездом ребята искали в своих городах людей или социальные группы, которые воспринимаются большинством как посторонние, и писали про них истории. Задача была показать, чем эти люди отличаются от остальных, чем похожи, как они думают, поступают, о чём мечтают, во что верят и как перестают быть посторонними. Никакого морализаторства — просто жизнь как она есть.
Репортажники прислали много интересных текстов и нашли несколько типов «чужих»:
– мигранты,
– беженцы,
– религиозные меньшинства,
– сироты,
– инвалиды,
– иностранные студенты,
– метисы (люди смешанных кровей, например ребёнок индейца и бушменки или японца и армянки),
– дети с задержкой в развитии,
– оппозиционеры,
– учёные.
Первая реакция — удивление — быстро проходит. Это для нас персонаж вроде Ричарда Докинза всё равно что родная бабушка: его рассказы по эволюционной биологии мы читаем перед сном с тем же чувством, с каким в детстве слушали сказки. Но есть и другие люди, которым это искренне неинтересно, а любопытно что-то другое. Их можно за это не любить, а можно научиться понимать.
Вот свежая иллюстрация к тезису, что учёные — посторонние. В июне я была в командировке в заповеднике «Пасвик» в Мурманской области. Он находится в пограничной зоне: буквально в сотне метров, через реку Паз — Норвегия.
Как и на любой границе, тут действует строгий пропускной режим, и правят бал пограничники: научные сотрудники заповедника не могут ни войти на место своей работы, ни выйти без пристального присмотра военных.
Учёные бесятся: «Спрашивает меня, чем я там занимаюсь! Я его приглашал со мной пойти посмотреть, но ему неинтересно. Только данные мои по десять раз проверяет. Ещё бы окружность головы измерил! Тьфу…»
Погранцы молча негодуют.
— Долго вы там? — спрашивает парень в форме у орнитолога, удаляющегося от пограничных ворот. Вход в заповедник в нескольких километрах от пропускного пункта. Кругом лес… и промозглое лето в лучших традициях Крайнего Севера.
— Ну, ты жди тут. Не знаю, когда вернусь. Может, через пару часов, может, только к ночи… — бросает через плечо учёный.
И парень в камуфляже с перекошенным лицом, скрепя сердце и скрипя ржавыми петлями, закрывает огромные, опутанные колючей проволокой ворота.
И ни единого намёка на возможность перемирия! Но оно случилось. Не вдаваясь в подробности, скажу только: учёный помог пограничнику, а тот искренне поблагодарил его. И пусть это был единичный случай, и касался он всего двух людей, главное — они сделали верные ходы в квесте про взаимопонимание.
Первым таким ходом стало принятие друг друга, а ещё осознание, что проблема не решится, если посторонних просто устранить.
Тут как с воробьиным геноцидом в КНР в конце 1950-х. Китайцы решили, что эти мелкие птахи уничтожают зерно в промышленных масштабах, и за несколько месяцев истребили почти всю популяцию. А через некоторое время от голода погибли 30 миллионов человек: урожай сожрали гусеницы, которых раньше изничтожали воробьи. В моей истории похожая логика: уберём пограничников — заповедник наводнят браконьеры, уберём учёных — не будет важных исследований.
Ну а второй верный ход — шаг навстречу. Как тяжело порой он даётся! Но мои герои из заповедника его совершили.
Момент сближения двух посторонних всегда сложен, как попытка поймать бабочку, не повредив ей крылья. Но когда он происходит, кажется, что случается чудо.
Источник: kot.sh
Алена Лесняк
