Если меня спросят: «Кто он — эталонный гений?» — то я без сомнения отвечу: «Михаил Юрьевич Лермонтов». И далее процитирую хрестоматийное из Льва Толстого: «Если бы этот мальчик остался жить, не нужны были бы ни я, ни Достоевский». Действительно, Лермонтов, пусть его портрет и смотрит со школьных стен, стоит в русской литературе особняком. Он сам будто бы и не отсюда. Верно об этом сказал Василий Розанов: «Материя Лермонтова была высшая, не наша, неземная». И действительно, как Лермонтов смог создать то, что создал? И что бы написал еще, останься он жив? Но мог ли он в принципе остаться жить?
Лермонтов сделал невероятное: он изменил само направление русской литературы после того, как сам Пушкин задал ей, казалось бы, единственно возможный вектор. И вместе с тем наследовал пушкинский гений. Хорошо, с поэзией Лермонтова более или менее понятно. Конечно, гений — это всегда тайна, но даже у молодых поэтов случаются озарения. При этом Лермонтов — явление абсолютно самобытное. Ведь даже если учесть фактор высшего озарения, трудно осознать то, что первые наброски «Бородино» поэт сделал в 16 лет, а «Демона» — в 15. Но вот с прозой — совсем особенная история. Как Лермонтов в свои двадцать с лишним лет смог создать такой язык? Русский язык, который Чехов назвал совершенным. И вместе с тем, как заметил Мережковский, смог первым поднять в русской литературе религиозный вопрос о зле.
Последнее время я каждый год бываю в лермонтовских местах: Пятигорск, Кисловодск. И, с одной стороны, гений Михаила Юрьевича вписан в туристический код этих мест. Странно не посетить подножие Машука, где состоялась дуэль поэта (правда, есть мнения, что она состоялась в других местах), а после не побродить по Пятигорску, перечитывая «Княжну Мери», не зайти в ресторан с таким названием. С другой стороны, в том же Кисловодске лермонтовские места из «Героя нашего времени» находятся в довольно-таки неприглядном состоянии. Таксист, когда я сообщил ему, что посетил предполагаемое место дуэли Печорина и Грушницкого, удивлялся, как это меня там не загрызли одичавшие собаки. Так называемый лермонтовский водопад — место, где Печорин и княжна Мери остановились, чтобы напоить лошадей, — больше похож на сток мутных вод.
И это печально. Однако лермонтовский дух все же чувствуется здесь. В Пятигорске я и перечитал «Героя нашего времени». И текст этот вновь, как и в школе, изумил меня, но уже не юношу, а человека, прочитавшего к своим почти сорока, вероятно, тысячи книг. Какая архитектоника текста! Какое психологическое погружение! И насколько же современен, в правильном смысле данного слова, язык! А меж тем в октябре этого года мы отмечаем 210 лет со дня рождения Лермонтова. Родился он 15 октября 1814 года. И до сих пор сверхактуален.
Далее я должен произнести избитое: погиб Лермонтов в 1841 году. Мол, вот она — магия цифр: единица и четверка зеркалят друг друга. Можно идти еще дальше — и вспомнить ахматовское: в лермонтовские годовщины мир стоял на краю. На сто лет со дня его рождения — в 1914-м — началась Первая мировая война; на сто лет со дня смерти — в 1941-м — Великая Отечественная. С другой стороны, на 200 лет со дня рождения поэта Россия вернула себе Крым. Тоже ведь дата. Да, в жизни Лермонтова ищут и находят мистическое. И в его смерти тоже. Ну, например, ходит история о том, что акушерка, увидев младенца Мишеля, воскликнула: «Этот мальчик умрет не своей смертью».
Однако «мистическое» — это не совсем то слово, которое применимо к Лермонтову. Или вообще не то. Правильнее сказать так: у Михаила Юрьевича был свой разговор с Богом. Поэт благодарил Его, но в то же время затаил на Него обиду. Хорошо об этом сказал Владислав Ходасевич: «Поэзия Лермонтова — поэзия страдающей совести. Его спор с небом — попытка переложить ответственность с себя, соблазненного миром, на Того, кто этот соблазнительный мир создал, кто «изобрел» его мучения». И тут могут быть разные объяснения восхождения Лермонтова.
Конечно, уже упомянутый мною пушкинский след. Погиб Александр Сергеевич Пушкин, и Лермонтов написал «Смерть поэта» (лучшее, на мой взгляд, из когда-либо созданного одним стихотворцем о другом), тут же став всенародно известным. Однако у известности это вещи, всегда амбивалентной, была и другая сторона. Царю подобное вольнодумство не понравилось. Он даже прислал врачей, чтобы те освидетельствовали Лермонтова. А после царь отправил поэта в ссылку на Кавказ. Я, впрочем, уверен, что Лермонтов в определенной степени тоже замыслил ее как часть своего исследования природы добра и зла. Там, на Кавказе, поэт приблизил смерть, чтобы лучше рассмотреть ее, а вместе с ней и анатомировать зло.
Отсюда его храбрость в боях на реке Валерик, отсюда же и его отвратительные насмешки над людьми. Он вообще всегда был желчным, задиристым, высокомерным типом. Говорят, что гению прощают все, но Михаилу Юрьевичу не простили. И случилась дуэль Лермонтова с Мартыновым, которого поэт знал и задирал с детства. Называл его мартышкой, тот отвечал. Ума они были разного — несравненно разного. Тут, правда, есть разные версии, почему случилась дуэль. Например, что это был политический заказ — устранить неугодного поэта. Или месть Мартынова за поруганную честь сестры: потомки его до сих пор претендуют на родство с Лермонтовым. Страсть и ревность из-за красавицы Верзилиной. Парадокс заключается в том, что все версии вполне имеют место быть и в то же время ни одна из них не объясняет произошедшего.
Суть же в том, что Лермонтов, как и его Печорин, решил сам написать свою судьбу — и так бросить вызов фатуму. Он хотел подпустить смерть максимально близко, чтобы увидеть ее, как никто до него не видел. Лицом к лицу — и лицо увидать. Может быть, Лермонтов даже верил в то, что не будет наказан за это. Ведь, судя по всему, он и Мартынов планировали после дуэли отпраздновать примирение друг с другом. Однако человек не в силах использовать смерть и фатум — даже такой человек, как Лермонтов. Сам он то ли не стрелял вообще, то ли стрелял в воздух, а вот Мартынов пулю выпустил. И поэта убил. Есть и конспирологическая версия, что застрелил Лермонтова кто-то другой, из присутствовавших. Пуля прошла под углом в 36 градусов; 36 — мистическая цифра, крайне важная для розенкрейцеров и тамплиеров.
Платон Беседин
