Властитель — это тот, кто видит в зависимом от него человеке только нужную функцию и требует ее исполнения. Муж от жены — чтобы ужин вовремя готовила, а все ее «бабьи штучки» — побоку, на котором он и лежит на диване. Начальник от подчиненного — чтобы лес в любую стужу валил, хоть ты трижды Шаламов. Или — охранял тех, кто валит (хоть — Довлатов). Или — расстреливал тех, кого к лесоповалу не допустили (тут достойных людей не замечено).
Исполнитель — тот, кто соглашается быть только функцией. Не человеком — то есть некоей сущностью с собственным отношением к миру, с чувствами, мыслями, сомнениями, с совестью, наконец. Поэт писал: «Как просто быть ни в чем не виноватым /Совсем простым солдатом, солдатом…»
Перед нами (см. документ) — в сущности, исповедь исполнителя. Ну, конечно, самощадящая. Но ведь и не батюшке же исповедуется — товарищу по партии Жданову.
Крепко верит в его «большевистскую чуткость».
И в чем же исповедуется оперуполномоченный НКВД П.К. Филихин, испытывающий, по его словам, «нечеловеческое напряжение нерв»? А в том, что в 1937—1938 годах избивал подследственных, ни в чем не виноватых рабочих и крестьян, ставил их в «стойку» (это означало сутками не прилечь, не присесть), расстреливал. Но — «не корысти ради, токмо волею…» Кого? Да начальничков по НКВД и тех самых партийных руководителей, которые после успешного завершения Большого террора и замены ежовцев на бериевцев показательно расправлялись с бедными филихиными.
И обвинял П.К. Филихина аж товарищ Игнатов, первый секретарь Куйбышевского обкома ВКП(б), который сам был в той тройке, чьи приказы Филихин добросовестно исполнял. Ну как тут не взыграет ретивое?! Ведь несправедливость! И не по отношению к каким-то там «рабочим и крестьянам», а к нему самому, Филихину! Да еще в пьянстве обвиняют, а он ведь на работе не пил, только — после (о чем, бия себя в грудь, свидетельствует т. Жданову). Расстреляют несколько десятков приговоренных тройкой, и — расслабиться же надо. Само начальство спиртное на эти релаксы выписывало.
Жалко Филихина? Мне — нет. Думаю, и товарищ Жданов (куда более страшный палач, чем этот обиженный опер) его не пожалел — во всяком случае, сановный ответ на вопль рядового исполнителя отсутствует. Но все равно — ведь какая-то правота в письме-исповеди есть…
А правота эта заключается в том, что представлявшие ум, честь и совесть эпохи высокопоставленные партийцы еще малодушнее и подлее. Они, властители, легко перекладывали всю вину на исполнителей. И делали свое палаческое дело дальше. Как тот же Игнатов. Видать, убежденный сталинист, впоследствии даже интриговавший против Хрущева. Что не мешало его успешной карьере. Вот данные о нем из «Википедии» (проверенные).
Николай Григорьевич Игнатов (3 мая 1901 — 14 ноября 1966) — советский государственный и партийный деятель. Депутат Верховного Совета СССР 1—7-го созывов. Кандидат в члены ЦК КПСС (1939—1941), член ЦК (1952—1966), кандидат в члены Президиума ЦК КПСС (1952—1953), член Президиума (1957—1961). Секретарь ЦК КПСС.
После смерти И.В. Сталина Игнатов одним разом потерял все свои посты, перестав быть с 6 марта 1953 г. секретарем и кандидатом в члены Президиума ЦК, а с 15 марта 1953 г. — министром. Однако и в этот раз Игнатов хоть и пострадал, но все же получил пост 2-го секретаря Ленинградского обкома КПСС. В этом же году он последовательно занимал посты 1-го секретаря Ленинградского горкома, 1-го секретаря Воронежского, а в 1955—1957-м Горьковского обкома КПСС.
С июня 1957-го по октябрь 1961-го вновь был членом Президиума ЦК. В декабре 1957-го — мае 1960 года — секретарь ЦК КПСС. Одновременно в апреле — ноябре 1959 года — Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР.
В 1960—1962 гг. — заместитель Председателя Совета министров СССР.
С декабря 1962 г. — Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР и одновременно с декабря 1963 г.— заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР.
Активный участник заговора против Н.С. Хрущева в 1964 году.
Скончался 14 ноября 1966 года в Москве. Похоронен на Красной площади (урна с прахом замурована в Кремлевской стене).
Такие, значит, данные. Комментарий один: все сейчас только о Мавзолее с протухшей мумией говорят как о нерешенной проблеме — но что же с этой-то Кремлевской стеной нам делать?!
А про Филихина миру ничего не известно: слишком незначительная энкавэдэшная фигура — из тех, каких в нашем отечестве, увы, было пруд пруди. Может, расстреляли, может, просто из партии выгнали и сослали, например. Какая разница? — рядовой палач-исполнитель…
P.S. В публикуемом документе, изданном только в ульяновской Книге памяти, орфография и пунктуация оригинала сохранены, подчеркивания наши.
КОПИЯ
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
СЕРИЯ «К»
СЕКРЕТАРЮ ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА ВСЕСОЮЗНОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ /большевиков/
тов.ЖДАНОВУ.<...>
УВАЖАЕМЫЙ ТОВАРИЩ ЖДАНОВ!
То, что я Вам хочу рассказать, касается не только меня. Точно в таком же положении оказались сейчас многие работники НКВД, в особенности старые чекисты. Нам всем приписывают одну вину, в которой мы, думается меньше всего виноваты. Начну по порядку.
25 июля с-г. я был вызван в Отдел кадров УНКВД по Куйбышевской области. Весь день 26 июля меня приезжего человека, неспавшего сутки продержали в секретариате ОК лишь для того, что бы к вечеру сказать мне «приходите завтра».
На второй день, т.е. 27 июля Начальник отдела кадров товарищ НЕУДОБНОВ объявил мне, что я вызван на Бюро Обкома ВКП/б/.
Вечером 28 июля на Бюро обкома мне было предъявлено обвинение его суть такова: 1/ Сын церковного старосты, 2/ имеется дядя белогвардеец, 3/ работая в Ульяновске в 1933—1938 годах в должности Оперуполномоченного, нарушал революционную законность применяя во время допросов стойки и избиение арестованных и 4/ систематически пьянствовал.
Обращались на Бюро со мной нетерпимо грубо, как с закоренелым-неисправимым преступником, отдельные члены Бюро подавали во время допроса издевательские реплики, в частности товарищ ЕГОРОВ сказал, — «по физиономии видно, что пьяница». Товарищ МЕЛЬКОВ необоснованно называл клеветником и т.д.
Я член ВКП/б/ с 1925 года, никогда неимевший никаких уклонов и шатаний, до сего времени не подвергавшийся никаким взысканиям по партийной линии. Честно и беспорочно прослуживший и проработавший в РККА, войсках и Органах ОГПУ-НКВД около 20 лет, увидя такое небольшевистское пристрастно-однобокое отношение со стороны Бюро Обкома к члену партии /здесь даже ни разу не упомянулось о моей долголетней и честной работе/ — замкнулся и почти-что ничего не сказал на предъявленное мне обвинение, в частности по пунктам третьему и четвертому, почему и решил написать Вам это товарищеское письмо.
Опуская первый и второй пункты обвинения, т.к. считаю их просто мелочными и необоснованными нападками: за двадцать лет моей работы – мое социальное происхождение и родственные связи я думаю не раз проверены, и я всегда был и остаюсь сыном безземельного крестьянина батрака. Об этом я расскажу ниже. А сейчас о самом главном – о пред’явленном мне обвинении в нарушении революционной законности.
Секретарь Обкома ВКП/б/ товарищ ИГНАТОВ спрашивал меня на Бюро Обкома: — «расскажите, как вы нарушили революционную законность». Настойчиво добивался: — «кто же бил арестованных?», стараясь выяснить конкретных виновников нарушения революционной законности в Ульяновском Горотделе НКВД.
Такая позиция товарища ИГНАТОВА мне кажется, по меньшей мере, странной.
Товарищу ИГНАТОВУ должно быть лучше всех известно, как нарушалась революционная законность в период 1937—1938 года. Не спрашивал ни одного работника НКВД — он может в несколько раз лучше обрисовать этот момент, так как кроме всего он является старым чекистом и значит больше разбирается в работе Органов НКВД, чем человек никогда в них не работавший. Все следственные дела того периода он хорошо знал, потому что они решались на тройках при его участии, как Секретаря ВКП/б/.
Знал он и то, что как в аппарате Управления НКВД, так и в городских и районных отделах применялись к арестованным избиения и многосуточные стойки, так как работники Управления и члены Обкома бывали в то время и в городских и районных аппаратах и все это происходило на их глазах. Знала обо всем этом так же областная и городская прокуратура.
Не отдельные изверги-перерожденцы били и давали стойки арестованным, а все, начиная с областного руководства и кончая помощником уполномоченного районного аппарата и это поощрялось, и внушалось работникам НКВД, что это в данный момент необходимейшее мероприятие всвязи с черезвычайными мерами в борьбе с врагами – право-троцкистами, фашистами и друг., так как мол цель /т.е. уничтожение врагов народа/ оправдывает все средства. Вследствии чего эти методы работы считались нормальными.
В таком разрезе и ставили этот вопрос приезжавшие в Ульяновский Горотдел начальники Управления НКВД ЖУРАВЛЕВ и БОЧАРОВ, и Особоуполномоченный ПОДОЛЬСКИЙ. Они рассказывали, что и в Москве применяются эти же методы. С восхищением описывали, как сержанты «кололи» таких людей, как бывший Начальник Управления БАК.
В Ульяновском Горотделе начальник АНДРОНОВ и приехавший впоследствии КУЗНЕЦОВ, давали яркий пример таких методов следственной работы. Кроме того КУЗНЕЦОВ не раз бахвалясь рассказывал, что он, работая где-то в Сибири вместе с БОЧАРОВЫМ /бывший нач.Управления НКВД/ много расстреливали и зарывали недобитых людей.
Что же было делать тогда рядовым работникам, разум которых если даже и протестовал против такой постановки дела?, тем более, что с теми кто критиковал и несоглашался с некоторыми действиями непосредственного начальства – расправлялись очень быстро, применяя те-же черезвычайные меры борьбы с врагами.
Лично я работая в Ульяновском Горотделе НКВД в должности Оперуполномоченного, имея прямолинейный и грубоватый характер не раз имел стычки служебного порядка с начальником Горотдела ЭМАНУЙЛОВЫМ, КОРНЭЛЬ, а впоследствии так же и с АНДРОНОВЫМ. Во время описанного мною периода эти стычки с АНДРОНОВЫМ участились, так как я всегда протестовал против необоснованных арестов членов партии, рабочих и колхозников. Андронов меня просто возненавидел и решил отделаться, избрав для этого следующий повод:
В ноябре месяце 1936 года я подал рапорт Начальнику Горотдела – в то время ЭМАНУЙЛОВУ о 30 минутном пребывании на квартире члена ВКП/б/ — директора дорожно-строительного техникума Посадского в компании нескольких членов ВКП/б/, где была выпивка. С ПОСАДСКИМ я был знаком по Саракташскому району /теперь Чкаловской области/, где в 1932 году он работал вторым секретарем РК.ВКП/б/, а я начальником Райотделения ОГПУ. Впоследствии один из этой компании – Попов /бывший первый секретарь Саракташского Райкома/ 4-м Отделом УНКВД был арестован, как враг народа. Это было в апреле месяце 1937 года. Я тогда еще раз поставил в известность парторганизацию об этой выпивки. Несмотря на мои настояния, все же этот вопрос до ноября месяца 1937 года парторганизацией не разбирался. Теперь же внеся на обсуждение парторганизации мое заявление АНДРОНОВ на партсобрании обвинил меня в связях с врагами народа, сделав заключение, что это была не простая выпивка, а подпольное сборище контр-революционной организации, он предложил партсобранию исключить меня из членов ВКП/б/ и немедленно арестовать. Некоторая часть членов парторганизации трезво разобравшись в происшедшем не пошла на поводу у АНДРОНОВА, в результате я получил строгий выговор с предупреждением /впоследствии был снят/.
Но это не удовлетворило АНДРОНОВА, он отдал распоряжение немедленно арестовать ПОСАДСКОГО, как члена право-троцкистской организации, хотя для его ареста и не было никаких оснований. Создав на ПОСАДСКОГО дутое дело, следствие повели в том направлении, чтобы он сознался в том, что он является членом к-р организации, и что в той же организации состоит и ФИЛИХИН, то есть я, и что указанная мною в заявлении выпивка в компании была не простой выпивкой, а конт-революционным подпольным сборищем.
Велось следствие лично АНДРОНОВЫМ около 2-х месяцев, т.е. до января месяца 1938 года, за это время ПОСАДСКОМУ несколько раз давали стойку от трех до семи суток, добиваясь от него главным образом признаний в том, что я являюсь членом контр-революционной организации.
Парторганизация вместо моральной поддержки отшатнулась от меня и заняла выжидательную позицию: «А что покажет на ФИЛИХИНА ПОСАДСКИЙ», И я ходил, как зачумленный, со мной боялись разговаривать, а АНДРОНОВ неоднократно издевательски говорил мне: «стоит твой друг-то», /т.е. ПОСАДСКИЙ/.
Работая наравне со всеми я ежеминутно ждал, что вот меня обезоружат, арестуют и спустят в подвал (расстреляют. — Ред.). В тоже время по распоряжению АНДРОНОВА я принимал участие по исполнению приговоров над осужденными тройкой.
До начала травли меня, я, старый чекист внутренне не соглашался с указанными методами следственной работы, не применял их, но попав в описанную обстановку, переживая ежедневно нечеловеческое напряжение нерв /ожидание ареста, расстрелы/, что конечно тяжело отразилось на моем моральном состоянии, я стал применять те же методы, как и все.
Аналогичное положение было у многих рядовых старых чекистов. А по рассказам в некоторых областях даже многих спустили в подвал.
Сейчас же нам эти методы работы и даже расстрелы осужденных людей вменяют в вину.
Мы простые рядовые бойцы посланные партией на это дело. Наше дело выявлять и искоренять врагов партии и Советской власти, и, если враги пробравшиеся даже в верхушки Органов НКВД и старались подорвать авторитет этих органов, давая вредительские задания, то конечно не нам, рядовым работникам было в этом разобраться. И прав был чекист Епифанов, который будучи так же вызван на Бюро Обкома на вопрос одного из членов Бюро «сколько вы расстреляли невиновных людей» — ответил «Все были виновные, я исполнял приговор».
Сейчас Бюро Обкома ВКП/б/ и Управление НКВД ищет конкретных виновников нарушения революционной законности, хочет кому-то навязать роль козла отпущения за чьи то грехи. Я лично не признаю себя виновным в этом, потому, что высшее руководство, в частности такие лица, как начальник Управления НКВД по Куйбышевской области ЖУРАВЛЕВ, а потом БОЧАРОВ /оба члены Бюро Обкома ВКП/б/ и депутаты – первый Верховного Совета СССР, второй РСФСР/, будучи в Ульяновском Горотделе давали прямые установки применять избиения и стойки арестованным. А Особоуполномоченный ПОДОЛЬСКИЙ /секретарь парткома Управления НКВД/ — сам избивал арестованных на наших глазах.
Судить сейчас нужно не тех, кто применял в следственной работе указанные методы, так как тогда нужно судить всех работавших в то время в Органах НКВД, без исключения. Судить сейчас нужно тех, кто воспользовавшись положением, в карьеристских целях, явно выслуживаясь и стремясь «заработать» чины и награды – создавали дутые дела на честных челнов партии, рабочих и колхозников, искусственно делая целые контр-революционные «организации», обвиняя ни в чем не повинных людей во вражеской деятельности.
На Бюро Обкома мне предъявили обвинение в систематическом пьянстве. 14 лет с честью ношу я звание члена ВКП/б/ и ни разу не замарал я это звание ни с политической стороны, ни в семейно-бытовом отношении. В описываемый же мной период не смотря на гнетуще-тяжелое моральное состояние тоже систематически не пил, и на работу в пьяном виде не являлся, но после исполнения приговоров напивались очень сильно прямо в отделе, все исполнители, т.е. весь оперативный состав Горотдела. Смертных приговоров тогда тройки выносили очень много, и стало-быть, пить приходилось часто, но, опять повторяю, пили всегда после, а не до исполнения. При чем с ведома Областного Управления НКВД, руководство Горотдела, для этой цели специально закупало спиртные напитки.
Теперь о моем социальном происхождении и родственных связях:
Я сын безземельного крестьянина батрака, в детстве до 12-ти лет вместе со слепой матерью я ходил собирать милостыню, так как батрак-отец, да к тому же больной не мог прокормить свою семью. В период империалистической войны в течение 3-х лет отец работал церковным сторожем. Хотя мне начальник Отдела кадров товарищ НЕУДОБНОВ и заявил, что церковный сторож и староста это одно и тоже, что сторож часто выполнял функции старосты, но я думаю, что так может сказать только человек, который совершенно не знал старую царскую Россию. Мой старший брат-доброволец Красной гвардии погиб на фронте гражданской войны. Все мои близкие родственники сестры, зятья, племянники в прошлом тоже бедняки, большинство которых сейчас состоят в колхозе. Моя жена бывшая работница ОГПУ дочь железнодорожного машиниста, четыре брата жены члены ВКП/б/, ее сестра кандидат в члены ВКП/б/, один брат старший лейтенант РККА и два железнодорожных машиниста.
Дядя по матери МАКАРОВ Иван Иванович железно-дорожный кондуктор проживающий в городе Чкалове, в 1919 году оказавшийся с поездом в тылу у белых /со слов родственников/ — действительно существует. Но я его за всю свою жизнь видел случайно только один раз не более 5-10 минут с ним не разговаривал, с которым я никакой связи не имел и не имею.
ТОВАРИЩ ЖДАНОВ! Я не знаю ясна ли получилась для Вас картина обстановки моей работы в период 1937-1938 года. Возможно все же я, несмотря на страстное желание, не сумел нарисовать ее, потому-что я, сейчас психически совершенно больной человек и моментами забываю даже родной язык.
Я не жалуюсь, но посудите сами товарищ ЖДАНОВ, восемнадцать лучших лет своей жизни я отдал работе в войсках и органах ОГПУ-НКВД. Ни разу в жизни не был на курорте, или в доме отдыха. Редкий год пользовался нормальным отпуском. Работал честно и безотказно, укрепляясь мыслью в минуты душевных переживаний, после исполнения приговоров, особенно в описанный период времени, что моя работа необходимо нужна нашей партии и Советской власти.
Крепко верю товарищ ЖДАНОВ, что Вы с великой большевистской чуткостью разберетесь и уясните себе, то положение, в котором сейчас оказался не только я, но и многие другие работники НКВД.
С КОММУНИСТИЧЕСКИМ ПРИВЕТОМ
ЧЛЕН ВКП/б/ подпись /ФИЛИХИН/
8 августа 1939 года
№20
р.п.БАРЫШ, КУЙБЫШЕВСКОЙ ОБЛАСТИ
Копия верна.
Шлейкин И.М.
Архивное дело №4067
Олег ХЛЕБНИКОВ
Опубликовано 14 октября 2015
