Трагедия «Зимней вишни» ушла из новостных сводок. Поскорбели, перевернули печальную страницу и живем дальше. Кемеровчане остались один на один со своим горем. Там боль еще остро чувствуется. На Кузбассе до сих пор не знают других новостей.
Мы тоже хотим вернуться в Кемерово. И рассказать жуткую историю 23-летней Анастасии Симахиной. В тот день девушка находилась в торговом центре, дежурила на катке. Она выводила детей со льда. Сама чудом спаслась. И, казалось бы, должна стать героиней. А стала изгоем.
Почему выжившие в пожаре оказались никому не нужны — в материале «МК».
Анастасия Симахина — хрупкая девушка. Ей 23, но на вид больше 16 и не дашь. После окончания школы она поняла, что в жизни всего придется добиваться самой. Села на автобус и приехала из маленького поселка в Кемерово. Вскоре устроилась на работу в «Зимнюю вишню». Анна впервые после случившегося решила рассказать свою историю.
— В «Зимней вишне» я работала больше двух лет. Многих, кто сейчас в СИЗО, знаю лично, — у Анастасии совсем тихий голос, говорить ей до сих пор больно.
— Кто вас на работу принимал? Арестованная Надежда Судденок?
— Первоначально было другое руководство — их нет среди арестованных. Год назад наше начальство сменилось, всех прежних сотрудников уволили, сократили, никого не оставили.
— Что-то изменилось со сменой руководства?
— В плане человеческого отношения стало хуже. При старом руководстве больше было порядка. Если в торговом центре случалось ЧП, то руководители подробно разбирались в причинах, а не затыкали дыры или увольняли провинившегося сотрудника. Новые начальники ко всему придирались, причем не по делу, подчиненных за людей не считали, обижали нас часто.
— Вас обижали?
— Я год работала в кинобаре. Когда поменялось руководство, меня убрали оттуда. Так и сказали: «Внешность у тебя неподходящая, чтобы за барной стойкой стоять». Меня перевели в другое здание, в столовую КДВ «Яшкино» (речь идет о кондитерском комбинате, который принадлежал долларовому миллионеру Денису Штенгелову — хозяину «Зимней вишни». — Авт.). Поставили меня на раздачу — туда, где внешность моя подходила.
— Зарплата меньше стала?
— 16–17 тысяч рублей в месяц я получала.
— Как снова оказались в торговом центре?
— «Яшкино» закрыли. Нас вернули в «Зимнюю вишню». Кого-то сократили. У меня же за два года было столько грамот «Лучший работник», что просто так уволить меня не получилось. Тогда меня отправили работать на улицу в шашлычную. На морозе я стояла с утра до вечера, продавала шашлыки. В итоге сильно простудилась. С жуткими болями меня прямо с улицы увезли в больницу. Экстренно прооперировали.
— Без последствий?
— Такое не проходит без последствий. Я чуть не умерла тогда. Врачи сказали, внутренние органы были настолько поражены, что еще пару часов, и меня бы не удалось спасти. Потом меня еще несколько раз с работы отвозили в больницу, начались осложнения с гинекологией. Бесследно это не прошло.
— Руководство возместило вам лечение? Косвенно это же по их вине произошло?
— Мне отплатили только больничный, как любому другому сотруднику.
«Судденок свойственно перекладывать вину на других»
— После этого случая работать на улице вас уже не заставляли?
— Меня поставили инструктором в детском зале на 4-м этаже.
— Сколько получали?
— Фиксированной зарплаты не было. Все зависело от наработанных часов, от месячного плана, премий. Закрученная схема была, мы в ней не разбирались. Выходило и 16 тысяч рублей. Однажды получилось 22 тысячи — это самая большая сумма, которую я заработала.
— С арестованной Судденок общались лично?
— Конечно. Она к нам каждый день приходила.
— И как она вам?
— В глаза мило улыбалась, а за глаза… Она всем двуличной казалась. Обычно приходила с утра, всем сотрудникам настроение портила и отправлялась довольная по своим делам.
— На суде она перекладывала вину на других людей. Ей свойственно подобное поведение?
— Да, это на нее очень похоже.
— У сотрудников «Зимней вишни» был общий чат, где все общались. После пожара в Сети появились скриншоты той переписки, где перед Судденок все отчитались: «Людей эвакуировали, все живы-здоровы».
— Чат существует до сих пор. Первой о пожаре туда сообщила Жанна Воробьева, которая дежурила в тот день по ТЦ. Потом стали писать Судденок и Богданова, просили выводить из здания всех, кого сможем. Мои коллеги действительно отрапортовали: «Все живы-здоровы. Эвакуированы». Скорее всего, речь шла не о посетителях, а о сотрудниках ТЦ. Все мы действительно были живы и здоровы.
«Ты вся черная была, изо рта шла пена»
— Вы знали, как действовать при пожаре?
— У нас проводили инструктаж. Да и со школьной скамьи я помню, в случае любой опасности сначала надо выводить из здания детей. Поэтому в момент пожара у меня сработала реакция, что надо эвакуировать детей и гостей.
— Быстро все происходило?
— Молниеносно. Меньше минуты — и мрак. Но все сотрудники легко ориентировались в темноте. До этого у нас уже вырубался свет, мы тогда вроде в шутку стали в прятки играть. И как бы сейчас Судденок нас не парафинила, сотрудники сработали четко и слаженно.
— Вы где находились в момент пожара?
— Я была на катке. Когда начался пожар, совсем маленьких сами родители хватали на руки и бежали в коньках. Подросшие дети падали. Я стаскивала с них коньки, и они в носках бежали к лестнице. По пути заворачивали в гардеробную, хватали куртки свои, чужие и бежали дальше. Я кричала, что не надо ничего забирать. Меня не слушали. Рядом с гардеробной еще стояли детишки, которые ждали своих родителей — взрослые тоже пытались отыскать свои вещи. На 4-м этаже находился один охранник, который направлял общий поток людей к лестнице. Когда я вывела всех детей к лестнице, то решила вернуться проверить, никого ли не оставила. В кромешной тьме посветила фонариком от телефона. Ничего не было видно. Дальше я начала терять сознание, сползать по стенке. В этот момент меня кто-то вытолкнул на лестницу в толпу. И меня понесли. Больше ничего не помню. Очнулась в больнице. Вот там меня обняла моя коллега, которую доставили в больницу. Она и вытолкнула меня из дыма. Рассказывала так: «Ты вся черная была, изо рта шла пена, я толкнула тебя в общую толпу и больше не видела».
«Путин с мальчиками общался, ко мне не заходил»
— Сознание я вроде до конца не теряла, но пребывала в шоковом состоянии, как бы в полузабытье: что-то помню, что-то не помню. Дым оказался такой едкий, что если хорошо вздохнуть, то мгновенно теряешь сознание. Я потом у следователя смотрела видеокамеры, узнала себя. В здании находилась не больше 6 минут, а кажется, прошла вечность.
— В больнице много людей с пожара находилось?
— К нам привезли мужчину со второго зала, который выжил, а дочери у него погибли. Была еще женщина, у которой там ребенок погиб. И моя коллега. Больше я никого не видела. Люди там особо не общались.
— В больнице к вам было повышенное внимание?
— Нет, обычное. На второй день всех пострадавших перевели из реанимации, раскидали по палатам. Следователь ко мне обратился всего один раз, когда я в коридоре лежала: «Вы тоже там были?» Взял мой номер телефона, и больше ко мне никто не подходил.
— В больницу ведь президент приезжал?
— Путин только к мальчикам заходил.
— Чиновники из администрации тоже посещали пострадавших?
— Да. Но ко мне никто не заходил.
— Как скоро вас выписали?
— На пятый день.
— Вы восстановились к этому времени?
— Особо меня не лечили. В реанимации ставили капельницы. Потом давали какую-то мазь, ингаляции делали. И все. Когда выписали, мне не выдали ни выписки, ни больничного листа. Я поинтересовалась у врача, что делать, если станет плохо. Она бросила: «С чего тебе плохо станет?» И отправила меня домой.
«Меня доставили в психушку, посоветовали нервишки подлечить»
— Плохо вам все же стало?
— Я приехала домой. В первые дни была в шоковом состоянии, не спала двое суток. Через два дня у меня поднялась температура, усилился кашель. В тот день я снова поехала в больницу, забрала выписку и больничный. К вечеру мне стало еще хуже: началась одышка, кашель был такой сильный, что давило в груди. Утром я отправилась в нашу поликлинику. Просидела два часа в очереди, чтобы попасть на прием. За это время прошли три человека.
— Вы не кричали, что являетесь пострадавшей из «Зимней вишни»?
— Я не могу себя так вести. Там же бабушки со мной сидели, возраст надо уважать. Терапевту я объяснила свою ситуацию, сказала, что мне стало хуже. Она послушала меня, изучила выписку. Потом меня еще лор смотрел, невропатолог. Много времени прошло. Состояние мое ухудшалось. Меня отвели к заведующей. Терапевт предложила отправить меня в стационар, чтобы меня прокапали. Заведующая стала кому-то звонить. Говорила, что свободных стационаров нет. Мне совсем уже плохо стало. И тут я слышу: «Есть одна клиника, мы договорились, тебя туда отвезут, будешь у них наблюдаться». В итоге на дежурке меня доставили в психиатрическую лечебницу: «Тебе надо полежать, нервишки полечить с такими же, как ты. Может, вылечишься».
— А вы что?
— Я и так пребывала в шоковом состоянии, а тут у меня совсем земля из-под ног ушла. Я ведь пришла к врачам с температурой, а они меня в психушку надумали упечь. Я написала отказ и уехала оттуда. Медсестре на дежурке сказала: «В вашу больницу больше ни ногой».
— Может, они вам не поверили, что вы пострадавшая?
— В выписке у меня было указано: в случае чего отправлять в центр неврологии. Врачи поликлиники за это уцепились, подумали, что я двинутая на голову, вот и решили скинуть с себя ответственность и отправить в психбольницу. А там будь что будет.
— В Кемерове обычные люди создали центр, где помогают пострадавшим?
— Проблема в том, что у меня сгорели паспорт, медицинский полис. Выдать справку о том, что я пострадавшая, должен был следователь. Но я забыла про справку. И следователь забыл. Если бы справка была, тогда бы меня лечили, наверное, получше. В центре помощи пострадавшим, чтобы встать на учет или получить какие-то выплаты, тоже нужно иметь паспорт, которого у меня нет.
— Паспорт делать долго?
— Я прописана не в Кемерове, а в поселке. Там и месяц могут делать. Но туда еще доехать нужно.
— На данный момент статуса пострадавшего у вас нет?
— Следователь должен присвоить статус. Вот я жду. А вообще мне написали, что у меня легкая степень ожогов. Наверное, и статус поэтому не присваивают. Хотя уже две недели прошло, а мне лучше не становится. Но я не знаю, поможет ли этот статус мне, что он дает.
«Невыносимо оставаться в Кемерове»
— Что сейчас у вас болит?
— Постоянные головные боли мучают, уши закладывает, грудь давит, жжение, кашель. Иногда такие сильные приступы накрывают, что я задыхаюсь.
— Вам положена компенсация?
— Говорили, что пострадавшим какие-то выплаты положены. Я не узнавала. Здоровье важнее, поэтому о деньгах я не думала.
— Вашим пострадавшим коллегам, кто лежал в больнице, тоже ничего не выплатили?
— Только одна моя коллега лежала в больнице. У нее тоже сгорели паспорт и документы, поэтому заявление в центре пострадавших у нее не приняли. Сейчас она собирает справки, чтобы восстановить утерянное. Но ей проще, она в Кемерове прописана.
— Но ваша фамилия была в списках пострадавших — это все равно ничего не значит?
— Я в двух списках была — среди пострадавших и погибших. Мне только на третий день выдали телефон, чтобы я могла позвонить родственникам.
— Что у вас сгорело?
— Паспорт, банковская карточка, все вещи — рюкзак, ботинки, куртка, косметика. Я спросила у следователя, есть ли шансы на возмещение, ведь денег сейчас у меня совсем не осталось. Он сказал: «Если есть чеки, то возмещение будет». Ну откуда у меня чеки…
— То есть у вас совсем нет денег?
— Еще одна карточка осталась — туда люди, когда узнали мою историю, стали присылать немного денег. Мне неудобно из-за этого, я не привыкла на кого-то рассчитывать. Помощь со стороны мне кажется дикостью, я не знаю, как себя вести.
— Хорошо, что кемеровчане помогают как могут...
— В Кемерове мало кто помогает. Помощь присылали из других городов России и из Израиля. Но я правда ничего не прошу. Интервью тоже до последнего не хотела давать. В больнице лежала — ни с кем на эту тему не общалась. Мне тяжело каждый раз в «Зимнюю вишню» возвращаться. И так каждую ночь снятся кошмары. За ночь раза четыре просыпаюсь. Бывает, снится пожар, я кашляю во сне и просыпаюсь.
— Психологическую помощь вам оказывали?
— В больнице со мной один раз беседовал психиатр. Выписал мне направление в больницу, прописал успокоительные. И все.
— Вы крещеная?
— Я покрестилась в субботу, накануне Пасхи. Давно собиралась, но все как-то времени не было. А вот на днях пришла в церковь, у меня слезы, истерика, не могу перекреститься. В храме бабушка знакомая работает. Она упала на колени и стала молиться за меня. Я стою реву. Ко мне подошел батюшка: «Крестная у тебя есть? Сегодня бесплатно совершим обряд крещения». Потом он позвал меня на ночную службу перед Пасхой. Но у меня совсем не было сил.
— Думали, как будете жить дальше?
— Первое желание — сделать документы и уехать из Кемерова. Никакие выплаты мне не нужны, ничего. Невыносимо жить в этой атмосфере, каждый день мимо «Зимней вишни» проезжать и все заново вспоминать. Нервы на пределе, боюсь, я не выдержу этого. Хочется уехать к морю, хочется тишины. Просто сидеть на берегу и рисовать картины.
Автор: Ирина Боброва
