Если кто-нибудь спросит, кем я хочу стать, когда вырасту, сразу отвечу — писателем. Так я решила примерно в шесть лет, после прочтения милновского Винни-Пуха. Время шло, но никто ничего не спрашивал.
Печатная машинка Эрнеста Хэмингуэя
Дело обстояло примерно также, как в одной из историй Хармса. Про старичка, который ел клюкву и не морщился. Он ждал, пока все скажут: «Какая сила характера!» Всю жизнь ждал. Но так никто ничего и не сказал.
Тогда я почему-то свято верила, что для того, чтобы стать писателем, достаточно только желания. И я загадала желание. Оно звучало примерно так: «Вот бы стать писателем!».
И стала ждать. До сих пор никто ничего не спрашивал. Но я ждала.
Ждала, даже находясь в больнице. Потому что, как часто водится у писателей, я росла достаточно болезненным ребенком и примерно треть учебного года проводила в больнице имени Красного креста нашего областного центра.
Это сейчас свободное время болящих скрашено интернетом и гаджетами. Тогда же, в моем детстве, не было даже сотовых. Чтобы вы понимали, главным развлечением в больнице были игрушки в виде мишек, внутри которых была вода. А в воде — штырьки и колечки. Одно нужно было насаживать на другое путем нажатия на две кнопочки.
Да и эти мишки были не у всех и считались чуть ли не предметом роскоши. Я хотела желтого, как тот самый, мой. Но мне купили синего.
Еще одним развлечением был телевизор. Один на все отделение нефрологии. Который нам, маленьким пациентам, даже разрешали смотреть.
— Смотрите, только не включайте, — говорила грозная старшая медсестра Люся. И мы смотрели.
После просмотра телевизора мы, как тараканы, рассыпались по палатам. И смотрели в стену. На тараканов, кстати, смотрели тоже, потому что они буквально кишели черной стеной под матрасами и на облупленных синих стенах.
Мы смотрели в стену и молчали. Даже не помню, почему детишки в отделении не общались между собой. Нам всем было по шесть — восемь лет. И каждый смотрел в стену и молчал о своем.
Я молчала о карте местности новой страны, которой была облупившаяся краска на обоях. Слой зеленых озер проступал сквозь слой грязно-голубого неба. Иногда черная гвардия во главе с мистером Тараканьеро выходила наружу, но тут же изгонялась милой принцессой Люсиндой. Совсем не такой, как наша старшая медсестра Люся. Хотя они явно были чем-то похожи. И я думала, что если бы была писателем, обязательно написала бы книгу о нашей Люсе — Люсинде.
О чем молчали остальные — не знаю.
Когда меня выписывали, мир будто поворачивался на 180 градусов. Я снова могла смотреть телевизор. Включать и смотреть.
— Мишка, маленький мишка, — подпевала я песенке из моего любимого диснеевского мультсериала. — Мишка постой, возьми меня с собой. Возьми меня в волшебный мир книг. Научи создавать такое же прекрасное, как мир милого желтого медвежонка в красной кофточке, его друзей — маленького поросенка, грустного ослика и веселого тигра, которых сейчас даже нельзя называть их настоящими именами из-за каких-то заморочек-с-авторскими-правами.
Так думала я, умываясь слезами от того, как прекрасен мир желтого глупенького мишки. И от того, что мне никогда-никогда не сочинить настоящую детскую книгу.
Шли годы, в библиотеке родного поселка городского типа мое фото висело на доске с надписью «Наши лучшие читатели». Интересно, становятся ли лучшие читатели хоть какими-нибудь писателями? Помню, что эта мысль стала занимать меня все чаще и чаще.
Но я все равно ничего не делала. А только ждала, когда писателем станется как-то само.
Годы все еще шли, я читала, училась, болела, выздоравливала, окончила школу и поступила в педагогический институт небольшого городка где-то за Уралом.
В какой-то момент на меня вдруг снизошло откровение. Оно было примерно следующим: «Похоже, нельзя стать писателем, если ничего не писать». И я стала — писать. И написала первую книгу только через десять лет. Но это уже отдельная история...
Рита Коровина
