Июньскими днями обычно меня отвлекают от отдыха три вещи — старые женщины на первом этаже вуза, жара и планы. В этом году прибавилась четвёртая. Идея оседлать мёртвую лошадь с поэтичной кличкой — «русское большое кино».
Загнанных лошадей пристреливают, не так ли? (ответственность за иллюстрацию несёт редактор)
Поэтому я послал нужные для поступления документы в некоторые киновузы. Помимо того что действительно хочу ничего не делать, я ещё хочу хорошо это уметь. Погружение в профессию началось с почти пропущенного срока для подачи документов во ВГИК. Отослал им за 20 минут до закрытия, и потом сильно удивился, когда женщина с ресепшена (наверное, с ресепшена, я, во всяком случае, представлял себе это именно так) позвонила и гнусно спросила, долго ли я еще буду ничего не делать. Я ответил утвердительно. Она перешла на визг, исповедалась и потребовала, чтобы я отправил портфолио ещё раз. Пришлось даже выполнить просьбу. Портфолио во ВГИК оказалось обязательным пунктом, не выполнить который вам просто не дадут. Это я как бывалый рассказываю.
Через 7 дней пришли баллы за мой сборник новелл, выполненный без каких-либо драматургических притязаний. Оценили в сорок пять. Сорок пять — это ровно на пять больше, чем необходимо и ровно на пятьдесят пять меньше, чем желаемо. Я думаю, это важно для понимания: то, что я отправил, на самом деле с трудом тянуло и на 30 баллов.
Всё же драматурги должны оценивать сюжет произведения, а не набор интересных и не очень сравнений описательно-эмоционального характера.
Поэтому мне пришлось очень удивиться ещё раз.
И уже через 5 дней в 11 вечера мне пришло на почту странное письмо, в котором меня уведомили, что сегодня состоялся второй тур в 917 кабинете. Поискал расписание, чтобы удостоверится — глупый я или нет. Оказалось: 50 на 50.
Второй тур должен начаться завтра в девять часов утра. Отец любезно согласился отвезти меня на автомобиле. Мне права почему-то отказываются выдавать даже после выигранного суда. Но это для другой истории. В семь часов я уже тёрся о двери московских подземных вагонов.
В холле стояли несколько кучек осторожных людей. Они почему-то предпочитали шёпот, поэтому весь первый этаж немного шуршал. Охраннику я предъявил паспорт и философский вопрос — что дальше? А дальше прямо, наверное, через турникет.
Дорогу к кабинету я не знал.
Но организаторы туров решили, что все, кто приезжает к ним, обязательно должны найти заветные цифры самостоятельно. Это так называемый мини-квест. 917 кабинет был спрятан в глубинных коридорах девятого этажа. Но я его обнаружил по громким смешкам, которые звонко прыгали к моим ногам по плитке. Я шёл по звуку. Наконец я увидел ещё несколько кучек уже не слишком осторожных людей. Видимо, эти освоились. Вкрадчиво пристроил спину к стене и начал слушать, о чём говорят. И понял: мёртвую лошадь пришли истязать и выкинуть в канаву. Русское кино не спасти, если даже во ВГИК приезжают такие фрики.
Через 6 часов усердного письма литературного этюда отнимающейся рукой я обзвонил родных и предупредил их о будущем неизбежным успехе. Такую историю купили бы все крупные голливудские студии. Причём за дорого. По дороге домой я долго рассуждал о судьбе русского кино. После Балабанова никто не занимается всерьёз большими формами. Этому есть простое объяснение. Кино любит рассказчиков. Россия сейчас на них бедна, а те, что есть, просто не могут окунать себя в то, что сейчас зовётся российским кино. Когда-то кино станет снова русским.
Через пять дней, лёжа на диване, я увидел свой балл за второй тур. Тридцать пять. На пять меньше, чем необходимо, и несоизмеримо меньше, чем желаемо. ВГИК меня смог удивить целых четыре раза. Когда я осознал эту цифру, невольно удивился и довёл счётчик до пяти. В казанский и питерский вузы я не ездил. Там ребята знают о существовании сети интернет и даже смогли в ней разобраться. Поэтому вступительные я проходил дома полулёжа под столом. Полулёжа — я бы так хотел охарактеризовать свой режиссёрский стиль.
Хорошее слово.
В итоге я поступил в Казань. Через несколько дней мне надо ехать на установочную сессию. Всё то, что я изучал за остаток июля и август (и сентябрь я тоже этому посвятил), дало мне представление о индустрии кино и околокино. Выводы довольно неутешительны. Всё же с Балабановым оно действительно умерло. Зато малая форма живёт неплохо. Много талантливых. Удивительно, что я решил заниматься сферами, в которых почти нет героев. Журналистика и кино. Наверное, более немощна только поэзия. Но её я давно бросил. Надеюсь, что вы дождётесь хорошее кино. Во всяком случае, через пять лет уж точно.
Егор Сомов
