Дело было в начале пандемии.
Начало весны, конец детства... Всё вдруг начало схлопываться. Закрылся институт, оцепили парки. Полиция пересела с фордов на спины коней беспредела.
Мы с младшим братом партизанили по лесополосе с ножами. Я обдирал с деревьев кору. Иногда мы ныряли в кусты, заслышав топот копыт.
В метро стали допускать не всех. Это при том, что времена настали такие, что казалось, завтра интернета не будет. На станции «Филёвский парк» меня всякий раз досматривали так плотно, что я думал — может быть, такси?
Пересчитывал деньги, проводил рукой по лезвию затупившегося ножа. Может быть, пешком?
Тут младший брат бил меня по спине ребром ладони, потому что я переживал всё это внутренно и меня колебало мелкой дрожью. Мимо как раз проходили коричневые пары ног. Мужчина и женщина разговаривали:
— А он что?
Мужчина что-то тараторил.
— А она что?
Снова неразборчиво.
— Ой! В Италию! Какая молодец! Главное, не столкнуться с папой римским, так стыдно...
Патруль прошёл, и мы с братом, набив рюкзаки под завязку чуть влажной изнутри корой деревьев, двинули домой.
Дома я заварил из всей коры кастрюлю чая.
Теперь надо было ехать.
...Дело в том, что девушка, которую я считал центром своего мира, ради которой я жил (я тогда ещё не сказал ей, но уже думал), заболела. Все симптомы говорили о том, что это тот самый китайский вирус, который известен нам как Covid-19.
Я собирался к ней ехать, чтобы отпаивать чаем, будучи уверен, что я первый в мире открыл антидот.
М. жила в общежитии на улице Галушко. Удобнее всего было доехать до ВДНХ на метро, но я боялся, что мой чай вызовет интерес у полиции. Они его выльют или выпьют, а меня возьмут на заметку. А я держу дома ножи, а ещё недавно купил лук и стрелы.
Зачем привлекать к этому внимание?
Я предупредил М., что еду. Поймал у дома случайную машину. Меня без проблем довезли, но не туда. Подозрения в том, что мы сбились с маршрута, впервые охватили меня, когда мы съехали на Варшавское шоссе, но я плохо знаю Москву и подумал, что водителю виднее, как ехать.
Мы приехали куда-то за город, причём при въезде на территорию были шлагбаум и будка с охранником. Мой водитель махнул ксивой и нас пустили. В доме мы стали опустошать запасы алкоголя.
Утром я проснулся с тяжёлой головой и абсолютно один во всём доме. Сервант, в котором вчера стояло много посуды, был разграблен. Вдалеке я услышал мигалки. Только тогда я понял, что здесь что-то произошло, и унёс ноги.
Чая при мне тоже не было. Как и денег. На следующий день я узнал, что с дачи какого-то чиновника похищен сервиз, подаренный ему лично Муаммаром Каддафи.
Когда я наконец доехал до улицы Галушко, оказалось, что М. пропала и никто не знает, где она. Говорили, что, вероятно, она поняла, что неизлечимо больна и решила провести последние дни в одиночестве.
...А потом, примерно через полгода, я смотрел чемпионат Италии по футболу. Играл «Милан». В вип-ложе сидел Берлускони, а рядом какие-то мужчины в костюмах и среди них — она. Комментатор тут же заметил, что женщина, которую мы видим на экране, приходится невестой одному из теневых спонсоров футбольного клуба «Палермо».
Я занял у друзей деньги и поехал на Сицилию. Внедрился под видом нового русского в мафию. Подобрался к моей М. на расстояние вытянутой руки и обнаружил, что да, она действительно до сих пор больна.
Я открылся ей. Она восприняла эту новость равнодушно. Я стал крутиться перед ней сутками и в конце концов вскоре тоже заболел.
И тогда предложил ей:
— Бежим вместе? Я помню, как делать излечивающий чай. Но для этого нам нужно вернуться в Россию.
Она сказала:
— Не могу. Завтра у меня свадьба.
— Правильно, — сказал я, — Завтра у тебя свадьба со мной.
Мне удалось уговорить её поехать со мной в аэропорт. Мы уже шли на посадку, как вдруг она передумала.
— На самом деле, я не больна. Я болезненна. Это неизлечимо. Но я могу с этим жить. А ты не сможешь. Прощай.
Из тёмных углов среди бела дня появились мужчины в костюмах, взяли меня за руки и посадили в самолёт.
Я вернулся в Москву и выздоровел.
До сих пор думаю — нужна мне прививка или нет.
Глеб Буланников
