По мнению режиссера Оливера Стоуна, карантины — некреативное решение. Он беспокоится, что снимать кино из-за пандемии будет дороже, и считает, что Томом Крузом быть очень непросто. О своем военном прошлом и пути в кино трижды оскароносный режиссер рассказал во второй части беседы с корреспондентом «Известий» (первую часть можно прочитать здесь). Причиной визита Оливера Стоуна в российскую столицу стал выход его книги «В погоне за светом».
Дорога к мудрости
— Вы прямолинейны, решительны, бескомпромиссны. Если оценивать смелость по десятибалльной шкале, насколько вы смелы?
— Не могу назвать точное значение. Потому что бывают разные типы мужества. В некоторых случаях выходит 10 очков, в другой раз — 6. Если ты можешь найти в себе мужество для каждой ситуации, то этого достаточно. Для меня важно не убегать от проблем.
Не сказал бы, что я бескомпромиссен. Я бы никогда не снял 20 художественных фильмов, если бы не умел договариваться с людьми. В отношениях требуется гибкость. Я всегда искал компромисс. Иначе нельзя. Ты пытаешься быть откровенным, честным, но это не всегда срабатывает. Порою бываешь слишком решительным, но потом понимаешь, что двигаешься в неправильном направлении.
— И тем не менее вас называют эталоном бунтарства. Как рано вы почувствовали себя не таким как все?
— Да в самом деле я бунтарь. Всегда им был. С 16 лет я нарушал правила. Непросто это было. Как только ты выходишь из шеренги, на тебя тут же обрушиваются снаряды и огонь неприятелей.
В особенности чувствительны нападки со стороны критиков. Они, например, утверждали, что я нарушил правила, когда снимал фильм про Джона Кеннеди (в российском прокате — «Джон Ф. Кеннеди: Выстрелы в Далласе». — «Известия») и «Прирожденных убийц». Многие мои картины подвергались критике за излишества и насилие. Знаете ли, вам, может, это не нравится. Просто у меня другие стандарты, не такие, как у большинства. И да, я видел много насилия.
Причина, по которой «Лицо со шрамом» было так популярно, в том, что оно напрямую обращалось к людям, которые сталкивались с насилием. И я не эстетизировал его. А единственный фильм, где я не пытался его реалистично изобразить, — «Прирожденные убийцы». Потому что это была сатира. К сожалению, она не встретила понимания. Думаю, если бы сейчас кто-то попробовал сделать что-то подобное, с такими сложностями не столкнулся бы.
— Вы были смелее, отказавшись от учебы в престижном Йельском университете, чтобы отправиться во Вьетнам или когда оказались на войне?
— Мужество — это не что-то абстрактное. Оно должно проявляться в любой отрезок твоей жизни. Мне нужна была определенная смелость, чтобы отказаться от первого брака, который не удался. Я чувствовал, что причиняю боль своей жене. Поэтому ушел от нее, практически оставшись ни с чем.
Есть разные типы мужества. В бою, в обороне — это просто реакция, гнев. Ты делаешь свое дело, не отдавая себе отчета. Но чтобы смотреть в лицо смерти — нужно мужество.
Уйти из Йеля было тоже очень болезненно и страшно. И подобные ситуации снова и снова происходят в моей жизни. Например, когда снимаю фильмы или трачу на них чужие деньги. Ходить на премьеру тоже очень непросто. Да что говорить, сама жизнь требует мужества. А порой его просто не хватает в обычных вещах. Например, утром не хочешь вставать, хочется накрыться с головой одеялом. Понимаете, о чем я? Иногда хочется просто поспать и никуда не бежать. В этом плане я как все. Поэтому восхищаюсь людьми, которые могут справиться с собой.
— На ваш фильм «Взвод» о Вьетнаме выстраивались очереди длиннее, чем на «Крестного отца». Как думаете, почему люди шли на тяжелый фильм о войне?
— Не знаю, были ли очереди на «Взвод» длиннее, но фильм собрал по всему миру огромные деньги. В Америке выручка от проката была больше, чем в других странах. Сначала в кинотеатры пошли ветераны. Во время просмотра они вели себя очень тихо, фильм их взволновал. Некоторые не могли даже встать со своих мест по окончании, плакали. Для меня их реакция была чем-то невероятным. Ведь я так долго пытался сделать этот фильм. Дважды подходил — начинал в 1976 году. А потом в 1983-м. И каждый раз мне говорили: «Нет, это слишком депрессивная тема». Но я всегда знал, что это хорошая история, потому что подлинная. А правда не угнетает, и молодой человек, герой фильма, в конце концов сумеет выжить. Картина затрагивает и духовные темы. Это серьезное кино о Вьетнаме. До этого фильмы о войне были скорее фантазией. Некоторые из них хорошо сделаны, некоторые плохо. Но в основном это были продукты воображения, мифы.
— Когда вы поняли, что занимаетесь нужным делом?
— Первым реальным оправданием моей жизни стал фильм «Полуночный экспресс» 1979 года. За сценарий к нему я получил «Оскар». Мне было 33. И это был первый успех. А настоящая проверка меня как режиссера и сценариста состоялась в 39. Я добился признания с фильмом «Взвод». Получил второй «Оскар» за режиссуру. Для человека, подошедшего к 40-летнему рубежу, это казалось самым настоящим подарком судьбы .
Удивлен ли я был? Да. Поражен ли? Да. Благодарен ли? Да. И до сих пор я испытываю признательность за это. В середине жизненного пути я подошел к кульминации своей мечты. Получилась картина об истории, о которой никто не говорил. Она сделана рядовым солдатом о таких же, как он, стоящих внизу военной лестницы. Фильм о коррупции в армии, о стрельбе по своим, об убийствах мирного населения, о постоянной лжи, которой нас кормили генералы.
«Взвод» позволил мне облегчить душу. Это была возможность выразить то, что я чувствовал. Впервые была показана правда. Как в кинематографе, так и в политике это редко бывает. Не так много выдается случаев проявить подлинную честность. Это стало подтверждение ценности той жизни, которую я вел до сорока лет. Я достиг своей мечты. И после всё пошло уже несколько иначе. Я снял много разных фильмов. Они были порой успешные, порой неудачные. Это была дорога к мудрости. Но о ней я расскажу уже в следующей книге.
— Ветеранам вьетнамской войны полагается что-то от государства?
— Да, о них заботятся. Они получают прекрасные доплаты. Я знаю, что есть противоречия и споры на эту тему, но американцы горды тем, что они так много делают для ветеранов войны. На них тратят большие деньги. И в то же время мы не жалеем средств на подготовку к новым войнам.
В США есть определенная духовная проблема. Очень многие ветераны кончают жизнь самоубийством. Я не думаю, что это из-за проблем с душевным здоровьем. Жизнь не удалась, развод, банкротство, алкоголизм, наркотики. Многие из них оказываются на улице.
В Америке очень серьезно стоит проблема виктимизации. Когда ты заявляешь о том, что ты жертва, можешь получить за это деньги. Многие так делают.
— У вас есть военные награды?
— Да.
— Вам помогает государство?
— Да, я мог бы получить доплату, если бы хотел. Но не стал этого делать, потому что сам зарабатываю. Но в свое время я сумел поступить в Нью-Йоркский университет на отделение кинематографии. Отучился 2,5 года у Мартина Скорсезе по специальности «бакалавр изящных искусств», это стало возможным благодаря специальному закону для ветеранов.
Кино на удаленке
— В ваших картинах снимались Чарли Шин, Томми Ли Джонс, Вуди Харрельсон, Энтони Хопкинс, Вэл Килмер. Как вам кажется, чья судьба в кино могла бы сложиться ярче? Чей талант ограничился одним амплуа?
— Очень непростой вопрос. У каждого своя судьба. Но я скажу, что чувствую разочарование из-за несложившейся судьбы Чарли Шина. Мне казалось, что он необычайно одарен. У него было всё — талант, возможность продолжать работать, а он был более заинтересован в деньгах, нежели в своем актерском даровании. И в конце концов сумел заработать много денег. Не скажу, что меня бы это удовлетворило. А его, может быть, и устраивало.
И Вэлу Килмеру тоже не совсем повезло. Он снимался у меня в «Дорз», играл Джима Моррисона. Мне кажется, это блистательная роль. Вэл — прекрасный актер, образованный, вдумчивый. Но порой вдумчивость может стать твоим самым страшным врагом. К сожалению, несколько лет назад у него обнаружили рак горла. Конечно, болезнь притормозила его карьеру.
— В России очень любят Тома Круза. Вы снимали его в фильме «Рожденный четвертого июля», хотели видеть в «Уолл Стрит». За что вы цените этого актера?
— Давно я с ним работал. Том был самоотверженным, очень требовательным к себе, работал усердно. Я пытался сам его подталкивать, но он плохо к этому относился. Говорил, что может себя мотивировать, это в его природе. Том — перфекционист. Не знаю, как он сам с собой справляется. Мне кажется, что у него есть тенденция — пытаться превзойти свои человеческие возможности. Должно быть, очень непросто быть Томом Крузом. Он хотел сняться в «Уолл Стрит». К сожалению, были проблемы с его графиком. Поэтому мы сняли в фильме Чарли Шина.
— Когда вы сейчас видите полупустые или закрытые кинотеатры, какова ваша реакция? Не кажется ли вам, что это начало краха киноиндустрии?
— Безусловно, это реальный сигнал того, что заполнить кинотеатры будет сложнее. Я чувствую, что люди моего поколения предпочли бы испытывать впечатления, сидя в реальном, а не в виртуальном зале. Думаю, что и после пандемии всё равно останутся места, куда ради живых эмоций люди захотят пойти. Но совершенно точно, что коронавирус продвинул концепцию удаленки: будь то работа или просмотр фильмов. И это сократит личные контакты и общение.
— Повлечет ли это развитие онлайн-платформ, видеосервисов, к которым зрители привыкли за время карантина?
— Некоторые большие студии уже сейчас решили одновременно выпускать фильмы в кинотеатрах и на онлайн-платформах. В России так же?
— Да. Даже стало модным снимать сериалы, сидя дома у компьютера. А в Америке актеры на карантине работали?
— Мне кажется, нет. Зато в кино появились коронавирусные правила. На съемки в студии приходится тратить больше времени. Всё стоит денег. Поэтому бюджеты тоже растут. Всегда было непросто сделать фильм, но сейчас это еще сложнее и обременительнее.
— Чем вы занимались, сидя в изоляции?
— Поскольку я не только режиссер, но еще и писатель, занимался продвижением своей книги «В погоне за светом». А после, получив специальное разрешение для передвижения по миру, поехал во Францию, Германию, Италию. А сейчас — в Россию. Я очень доволен работой моих российских издателей. Это уже вторая книга, которую они публикуют. Кстати, издатели из других стран не относились с такой внимательностью к деталям и их проверке на достоверность. Я приятно удивлен.
Так что на мою жизнь пандемия практически не повлияла. Я по-прежнему встречаюсь с людьми. В этом плане мне повезло. Мне кажется, в США люди как-то избыточно реагируют на пандемию, у них слишком много страха. Я не эксперт по этому вопросу, лишь делюсь своими ощущениями. Коронавирус — это то, что мы имеем. Но я не думаю, что жесткий карантин предотвратит его распространение. Возьмем, например, азиатские народы. Они прекрасно справились. Потому что склонны к чистоте. Они естественным образом дистанцируются, так как это заложено в их культуре.
Я не вижу, что карантины срабатывают. Это бизнес. Да, конечно, есть более уязвимые люди, например, пожилые. И надо сделать всё необходимое, чтобы защитить их. Но остальные должны иметь возможность продолжать работать. Они сами о себе позаботятся.
Карантин — решение некреативное. Когда вы всё закрываете и не позволяете детям ходить в школы — это очень плохо.
Зоя Игумнова
