У российского и китайского рынка современного искусства много общего: оба отталкивались от советского прошлого, оба прошли через разгон художественных выставок бульдозерами, оба в связи с этим вызывали любопытство Запада. Вот только китайский рынок через пять-семь лет после зарождения стал крупнейшим в мире, а российский так и остался в зачаточном состоянии. Как китайские художники вдруг стали дороже Уорхола, разбиралась обозреватель “Ъ” Екатерина Дранкина.
Охотники на китайское
В преддверии недавней выставки Art Basel Hong Kong один из самых влиятельных галеристов в мире Марк Глимчер (несколько лет назад получил право управления арт-империей от отца — легендарного Арни Глимчера) открыл в Гонконге новую галерею Pace. Это уже третья галерея семьи в Китае и вторая в Гонконге. А первая появилась десять лет назад на территории знаменитой арт-зоны 798 (бывший оружейный завод) в северо-восточной части Пекина.
Рядом с галереями Глимчера — другие акулы мирового арт-бизнеса: Иван Вирт с Hauser & Wirth, Дэвид Цвирнер, Фабьен Фринс с F2 Gallery и еще десятки имен, европейских и китайских. В Китае сейчас одних только аукционных домов более полутора тысяч, и это, на минуточку, половина всех аукционных домов в мире.
Арни Глимчер пришел в Китай, конечно, далеко не первым из западных арт-дилеров, и цены на китайское актуальное искусство уже тогда, в 2008-м, были высокими. В тот год состоялся первый аукцион Christie’s в Гонконге, в результате которого самым дорогим художником Китая оказался Юэ Миньцзюнь.
Очередная картина художника со смеющимися китайцами (это его фирменный сюжет — мужчины смеются у него, когда их расстреливают на площади Тяньаньмэнь, смеются мертвые, смеются с бомбой в руках) была продана за рекордные на тот момент $4,1 млн. Но с тех пор цены выросли еще больше: на прошедшей в конце марта Art Basel Hong Kong китайский классик Чжан Дацянь (картина «Цветы персика весной») был продан за $34,9 млн, всего же на аукционе было продано искусства на $466,5 млн — для аукционного дома это пока что лучший результат за 2018 год.
Появившись на растущем рынке не так уж и рано, Арни Глимчер, тем не менее получил хороший кусок этого пирога. Например, права на эксклюзивное продвижение на Западе еще одной «голубой фишки» китайского совриска — Чжан Хуаня. Этот художник стал известен своими перформансами: он сидел, обмазавшись медом, возле общественной уборной, ходил в костюме из мяса и ребер убитых животных.
В последние годы он живет в Нью-Йорке, создавая картины, скульптуры и инсталляции менее провокативные и больше связанные с традициями Китая. Примером может служить его гигантский Конфуций, купленный Музеем современного искусства в Шанхае.
Глимчер к раскрутке художника подошел основательно: первая же его выставка в Нью-Йорке десять лет назад стала важным светским событием: улицы Челси были заполонены нарядными велорикшами, развозящими коллекционеров от одной галереи к другой.
«Западный нарратив в значительной степени закончился, а китайский только начался»,— говорил в одном из интервью Арни Глимчер, объясняя, что его стратегия — «привлекать к себе лучших художников, оставаясь главным игроком в городе».
Пекинская художественная сцена, по словам Глимчера,— самое захватывающее творческое приключение, которое ему доводилось видеть начиная с 60-х годов. Учитывая, что до того 80-летний галерист был свидетелем и иногда участником взлета Энди Уорхола, Виллема де Кунинга, Марины Абрамович, это его высказывание дорогого стоит.
Еще больший по сравнению с Глимчерами кусок пирога достался тем, кто пришел в Китай раньше и распознал великих, когда им было чуть-чуть за двадцать. Например, бывший посол Швейцарии в Китае (1995–1999) Ули Зигг и бельгийский миллиардер Гай Улленс де Шотен.
Гай Улленс приехал в Пекин еще в начале 80-х, когда будущие звезды цинического реализма, политического попа, объединения «85 Новая волна» и Шанхайской группы юных художников радовались стодолларовой купюре куда больше, чем теперь они радуются своим Ferrari и виллам.
«Я встретил молодого еще Ай Вэйвэя, Ван Кэпина, Лю Сяодуна — они были первыми, кто решил жить своей собственной жизнью и больше не работать на государство, не обслуживать интересы пропаганды,— вспоминал Гай Улленс в интервью The Wall Street Journal.— Как-то мы провели с ними целый день в гробнице императора династии Мин, которую они сами обнаружили и раздобыли от нее ключ. Я снабжал их каталогами Sotheby’s и Christie’s…»
В результате этого общения у супружеской четы бельгийских миллиардеров — Гай и Мириам Улленс — сформировалась одна из крупнейших коллекций китайского искусства. В 2007 году супруги основали в арт-зоне 798 музей Ullens Center For Contemporary Art (UCCA), который называют китайским МоМА. А в 2011-м они продали свою коллекцию на Sotheby’s Hong Kong за $48,7 млн. Почти четверть выручки обеспечил триптих Чжан Сяогана «Вечная любовь».
Швейцарец Ули Зигг начал ездить в Китай задолго до Гай Улленса и коллекцию в итоге собрал еще большую — 2500 картин 300 художников. Позже он почти всю ее подарил или продал гонконгскому музею М+.
Государство — двигатель искусства
В год продажи знаменитой коллекции Гай Улленса, по данным портала Artprice, китайский рынок искусства оказался на первом месте в мире. На его долю в 2011-м приходилось 33% продаж в мире искусства, на долю США — 30%, на Великобританию — 19%. Учитывая подростковый возраст китайского рынка (десятью годами ранее его просто не было, а в 2006 году на него приходилось менее 5% мировых продаж), поверить в это лидерство было сложно.
В принципе эти цифры действительно были не вполне точными. Artprice подсчитывает только объем аукционных торгов, а в Китае картины продаются именно на аукционах, в то время как на Западе большая часть сделок происходит через дилеров и продажи в галереях.
Следует помнить и о том, что на пьедестал в 2011-м Китай взобрался с огромным количеством подделок (с тех пор, говорят, их стало поменьше). Например, только
Тем не менее фантастический бум продаж китайского искусства, случившийся с 2009 по 2011 год,— это неоспоримый факт. Китайское стало модным — в цене были и уехавшие из Китая художники, и оставшиеся на родине. Вместе с современным искусством поднялись цены на каллиграфию, фарфор, соц-арт и даже на «красную классику» — пропагандистское искусство эпохи Мао, против которого соц-арт и прочие направления современного искусства бунтовали.
Вслед за рекордным 2011-м последовал провал на 30% в следующем году, отбросивший Китай на третье место после США и Великобритании, потом еще четыре года стагнации, а уже в 2017-м слабый фунт и сильный год продаж в Китае позволили Поднебесной снова выйти на второе место в мире.
Как же это случилось? Что за кульбит такой проделал китайский рынок за какие-то три-четыре года, позволивший ему закрепиться на лидирующих позициях в мировом рейтинге? Конечно, заслуга мировых коллекционеров и арт-дилеров в этом кульбите очень велика, но в еще большей степени лидерство у англосаксов вырвали сами китайцы.
Прежде всего — китайское правительство.
Поворот в сторону современного искусства в китайских чиновничьих головах происходил драматически, но верно. В 1989 году, одновременно с бойней на площади Тяньаньмэнь, была разогнана знаковая для современного искусства Китая выставка «Китай/Авангард», а также уничтожена бульдозерами главная на тот момент пекинская арт-колония Юаньминъюань.
Но постепенно, видя интерес западных ценителей и желая имиджа более продвинутого государства, китайское правительство стало к художникам внимательней. Им отводились целые кварталы для творчества, создавалась инфраструктура, выделялись гранты и прочее.
Конечно, цензура существует и сейчас. Например, китайское правительство давно пытается запретить художникам использовать голову Мао в их творчестве, а градостроители заявляли о намерении снести новую художественную Мекку — арт-колонию Сонгжуанг. Тем не менее Сонгжуанг художники отстояли, голову Мао не использует только ленивый, а если и слушаются призывов сверху, то только в маркетинговых целях.
Любимый аттракцион художников Гао Чжэня и Гао Цяна — демонстрировать во время своих перформансов многогранность личности Мао
Фото: Дмитрий Лекай, Коммерсантъ
Вот уже который год изгаляются над образом великого кормчего скульпторы братья Гао: то снимут с него голову — якобы во исполнение партийной воли, то наденут, то приделают ему женскую грудь, то демонстративно разобьют памятник.
Китайское правительство — само по себе важный центр арт-жизни. Главный аукционный дом на китайском рынке и третий по оборотам в мире — Poly Auctions, часть крупнейшего в стране государственного холдинга China Poly Group Corporation, производителя танков и самолетов.
Известный коллекционер и писатель Дональд Томпсон в своей книге «Супермодель и фанерный ящик. Шокирующие истории и причудливая экономика современного искусства» утверждает, что компания в своем стремлении раскручивать рынок проявляет невиданную в этом мире щедрость, предлагая консигнантам авансы до 80% от суммы, а покупателям — кредиты до 100% на приобретение. Другие дочерние и сестринские компании Poly Group Corporation являются покупателями на аукционах. Даже Народная армия Китая активно скупает картины современных художников.
Второй по оборотам аукционный дом в Китае — частная Сhina Guardian. Основательницей этой компании является дочь бывшего генсека партии Чжао Цзыяна. Следует напомнить, правда, что Чжао выступал против силового метода разгона демонстраций, был снят с должности за слишком мягкую позицию и следующие 15 лет жизни провел фактически в заточении.
Всего же при содействии или при участии государства в Китае было создано более полутора тысяч аукционных домов. Содействие государства активной торговле искусством и продвижению его за рубеж — это и есть основной вклад в создание рынка. В России, например, ничего подобного государство никогда не предпринимало — в частности, еще и поэтому рынка у нас как такового нет.
Поддерживая собственные аукционные дома, к иностранным мейджорам китайское правительство относилось весьма настороженно. Главные мировые аукционные дома Sotheby’s и Christie’s были допущены на китайский рынок совсем недавно — сначала им пришлось довольствоваться гонконгской сценой, на пекинскую их пустили сильно позже и в партнерстве с китайскими участниками.
Впрочем, в июле 2016 года крупнейшим акционером Sotheby’s стал китайский страховой гигант Taikang Life, таким образом, на этом участке борьбы взаимопроникновение состоялось к обоюдному удовольствию.
Картина — лучшая взятка
Другая внутренняя движущая сила рынка — миллиардеры, концентрация которых в Китае самая высокая в мире (с 2016 года китайских миллиардеров насчитывается больше, чем американских). Традиционно китайцы, конечно же, покупают китайское — и не скупятся. В результате этих аттракционов щедрости китайцы потеснили в рейтинге самых дорогих художников Энди Уорхола и Клода Моне — их места заняли Ци Байши и Чжан Дацянь.
В последние годы китайские коллекционеры образумились и начали в меру разумения покупать и западное искусство. Главным образом — знакомое. Например, портрет Мао Цзэдуна кисти Энди Уорхола на аукционе Sotheby’s купил за $12,7 млн земляк великого кормчего, пожелавший остаться неизвестным.
Коллекционировать искусство в китайском высшем обществе престижно и модно. Бывший таксист, а ныне владелец страховых и инвестиционных компаний Лю Ицянь купил в 2015 году на аукционе картину «Лежащая обнаженная» Амедео Модильяни за $170 млн. Возглавляющий китайский список миллиардеров Ван Цзяньлинь, основатель строительного холдинга Wanda Group, купил картину Пикассо «Клод и Палома» за $28 млн.
Известным коллекционером был осужденный недавно за взяточничество на 18 лет эксцентричный автомобильный дилер Ян Бинь. Этот предприниматель и не скрывал, что скупает картины на аукционах больше не для себя, а для спекуляций. Но не исключено, что и для взяток тоже.
В китайском языке даже есть специальный иероглиф, обозначающий понятие «изящное взяточничество». Термин стал особенно актуален после начала кампании Си Цзиньпина по борьбе с коррупцией — без коррупции жить как-то непривычно, а взятки вошедшим в цену искусством отследить сложнее.
