Каждая вещь здесь — чья-то судьба. Потерянная, истерзанная, несчастная. Перед нами красивые вещи, и в то же время страшные. Это может быть платок, вышитый гладью, с изображением окна с решеткой, за которой виднеется колючая проволока. Или изящная кофточка, связанная из распущенных лагерных носков. Или ни разу не надетая белая рубашка, которая трепетно шилась ночью после тяжелых дневных работ для новой жизни, которая так и не наступила. Все эти вещи создали репрессированные женщины, чьи судьбы были забыты и вымараны из истории, а затем восстановлены по крупицам. От выставки «Женская память о ГУЛАГе» в правозащитной организации «Международный мемориал», объявленной иностранным агентом, бросает в дрожь — оттого, сколько горя стоит за каждым очень личным предметом, и оттого, что многолетняя работа по восстановлению этой печальной, но важной памяти может быть снова потеряна.
Об этой истории многие годы нельзя было говорить, хотя о ней знали все. Миллионов людей в советское время коснулись репрессии, сложно найти семью, в истории которой нет печальной страницы. «Международный мемориал» собирал эти «страницы» с 1980-х годов, когда повеяло свободой и стало можно хоть как-то говорить о массовых репрессиях. Предметы и документы, которые попали в экспозицию выставки «Женская память о ГУЛАГе», сохранили и передали сюда бывшие узницы и их потомки. Это живые, рукотворные воспоминания, а не сухие отчеты, приказы и распоряжения. Свидетельства, запечатленные не только в тексте, но и в ткани, где каждая ниточка, каждая тряпочка — попытка побега из бесцветности лагерного быта, грязи, жестокости, насилия и унижения.
Конечно, этот проект не может охватить всю историю женского ГУЛАГа, да и возможно ли это? Но те обрывки из воспоминаний, те редкие вещи, которые заключенным удалось вынести в самодельных фанерных чемоданах на волю после лагерной жизни, те редкие снимки, сохраненные в коллекции «Мемориала», уже говорят о многом. Собственно, с редких фотографий и начинается выставка — на белых стенах коридора по принципу архива-картотеки расположились белые дощечки, но только на некоторых из них есть снимки. С одной стороны фото женщины до каторги, с другой — после. И это два разных лица — отпечаток лагерных лет в морщинах и потускневшем суровом взгляде.
Архитектура основной экспозиции, придуманная Надеждой Корбут, Кириллом Ассом и Екатериной Тиняковой, погружает в серую бытность лагерной жизни. На стенах выцарапаны обрывки воспоминаний заключенных: «…вышивали на мешковине, распуская для этого старые чулки и трусы…», «…часы свидания пролетают быстро, я отдаю сестре халат, в который зашиты написанные на тряпочках мои стихи», «…никто не вернет лучших в жизни двадцати лет, никто не воскресит умерших друзей…». А в центре этого пространства памяти из слов — стена, нестройно сложенная из серых бетонных блоков. Здесь на выступах покоится память рукотворная — тюремная телогрейка с лагерным номером, платье сплошь из заплат, помятая шапка-ушанка, безрукавка с молитвенными текстами-оберегами («живыми помощами»), записанными по памяти на старой простыне и вшитыми в подкладку. Это вещи, которые заключенные носили на себе. Но есть другие вещи — которые шили на потом, в надежде выйти на свободу и получить шанс на новую жизнь, или те, что создавались для детей.
Дети появлялись в лагерях по разным причинам. Иногда в результате прямого насилия, иногда перед женщиной стоял выбор — пойти к кому-то под одеяло или умереть с голода, случалась и лагерная любовь. Для малышей выделяли отдельный барак, а потом отправляли их в интернаты, если их не забирали родственники. Многие женщины стали матерями до ГУЛАГа и старались поддерживать хоть какую-то связь с детьми через посылки. Вот тюбетейка, сшитая невесткой Ованеса Туманяна. У известного армянского поэта было четверо сыновей, один погиб в Гражданскую войну, трое остальных были репрессированы, а позже расстреляны в годы Большого террора. Один из них, Алег, оказался в лагере вместе с женой Ниной (оба репрессированы), и там у них родилась дочь, которую потом забрали родственники. Из тюрьмы она отправила девочке яркую красную тюбетейку, вышитую бисером (одному Богу известно, как удалось его достать). Алега расстреляли в 1938 году, а Нина отсидела свое, несмотря на воспаление мозга, и вышла на волю. В 1949-м ей сделали операцию по удалению опухоли, после которой она ослепла и вскоре умерла.
Вот белая вышивка с котятами, сделанная руками Дарьи (Доры) Бабиной-Цетлиной для дочери Сецилии. Она тоже была арестована, прошла несколько лагерей, скончалась в ссылке в Кудымкаре в 1935-м, ее мужа, отца Сецилии, расстреляли спустя два года. Рукавички, связанные Ольгой Травкиной, умершей во время аборта, — единственная память, что осталась от этой женщины. Их сохранила Алла Березкина, которая тогда работала в лагерной больнице. Вот книжечка, на корешке которой записано: «Вырастешь, зайчик, узнаешь». Сказочную книжку делали три подруги — Сонечка, Людочка, Элочка (так они друг друга называли) — для сына Софьи Фирцевой — преподавателя МГУ, которая вступилась за притесняемых коллег и получила 25 лет каторги. Эти женщины пронесли свою дружбу сквозь годы и, выйдя на свободу, до конца поддерживали связь.
Редко когда, выйдя на свободу, отношения освобожденных матерей с детьми складывались счастливо. Малыши успевали превратиться в подростков, и для них воссоединение значило оставить привычный круг общения, школу, переезд куда-то далеко. После отсидки женщина могла рассчитывать разве что на работу уборщицей или сторожем… Но пока они были в неволе, это то единственное, что их поддерживало. Все вещи на выставке разные, а судьбы похожи. Их объединяет лагерный ужас, который пережили лишь единицы.
Новость о том, что Генпрокуратура подала иск в Верховный суд о ликвидации «Мемориала», всколыхнула общественность, но те, кто здесь каждый день работает и сохраняет «неудобную историю», держатся стоически. Не верят, что можно взять и вычеркнуть судьбы тысяч и миллионов людей. Они чувствуют поддержку. Писательница Людмила Петрушевская написала на своей странице в ФБ, что отказывается от звания лауреата Госпремии в знак протеста против ликвидации «Мемориала», а искусствовед Юрий Самодуров выступил с серией одиночных пикетов в правозащитной организации. Петицию против ликвидации «Мемориала» за несколько дней подписало почти 20 тысяч человек.
Мария Москвичева
