В Главном штабе Эрмитажа проходит масштабная выставка «В будущее возьмут не всех» Ильи Кабакова, самого дорогого и известного за рубежом современного российского художника, представителя московского концептуализма. Составленная во многом на основе частных коллекций, экспозиция знакомит как с ранними рисунками Кабакова 1950–1960-х, так и с поздней живописью 2000-х, а также позволяет увидеть знаменитые «тотальные инсталляции».
В заглавии выставки указано имя не только Ильи, но и его супруги Эмилии.
— Уже 30 лет, как мы работаем вместе, и, конечно, способ сотворчества за эти годы менялся, — рассказала «Известиям» Эмилия Кабакова. — Я начинала как ученица Ильи, постепенно ученичество переросло в партнерство. Когда это произошло точно, я не знаю.
10 лет назад в Москве проходила ретроспектива Кабаковых, но нынешний проект, приуроченный к 85-летию Ильи Иосифовича, правильнее назвать ретроспективой его одного, поскольку здесь в большом объеме выставлены произведения до конца 1980-х. Союз с Эмилией возникает как очень важная, но всё же часть большого пути художника.
Эта выставка — совместный проект трех музеев: до января она проходила в лондонской Галерее Тейт, в Эрмитаже будет до конца июля, в сентябре же откроется в Третьяковской галерее. В каждом музее ретроспектива проходит с корректировками: к примеру, инсталляция «Красный вагон», ранее подаренная художниками Эрмитажу, его стен не покинет. В Третьяковке же будет иная организация пространства.
— То, что я вижу в Эрмитаже, мне очень нравится, — рассказала «Известиям» директор Третьяковской галереи Зельфира Трегулова. — Но наша задача, чтобы в Москве выставка прозвучала свежо, по-новому. Если в Санкт-Петербурге экспозиция развернулась на двух этажах, то у нас всё разместится в зале № 60 площадью 1,8 тыс. кв. м, то есть она не будет прерываться.
Фраза «В будущее возьмут не всех» заимствована из названия эссе Кабакова 1980-х, где автор, припомнив школьные годы, когда в пионерлагерь могли поехать «только те, которые это заслужили», иронично проводит аналогию с искусством. В арт-сфере тоже кто-то решает, что одни отправятся в будущее, а другие — нет. Но это же и заглавие инсталляции, открывающей экспозицию. Зрителям видна часть вагона, уносящего «в бессмертие» избранное искусство, а на платформе сиротливо остаются «лишние» работы.
Самое сильное впечатление производят именно инсталляции. Пространство предстает не только как формальная категория, мощнее всего отражающая авторский стиль Кабакова, но и как тема, связующая произведения разных лет. Павильоны делятся на 14 «комнат», и зритель словно путешествует по огромной квартире, где застыли разные «сюжеты». В одной «комнате» в воздухе парит всевозможная кухонная утварь, напоминая о конфликтах в коммуналках, в другой представлено жилище человека, сконструировавшего катапульту и улетевшего в космос, прорвав потолок (камерный, «домашний» ответ амбициям СССР «бороздить просторы Вселенной»).
В мире, возникающем на выставке, бумажные человечки ничтожны на фоне сковородок, а вставленные в произведение реальные предметы иллюзорно увеличиваются, как две лопаты, приложенные к изображению строящегося района. Образ грандиозного строительства, которое не будет завершено, утопический и трагический, аукается в культурной памяти платоновским «Котлованом».
В работах разных лет цепляет сочетание несочетаемого. Инсталляция «Объекты из его жизни» кажется попыткой расщепить тот сор, что остался после человека — банки-склянки, мешочки, обертки, — на составные элементы, каталогизировав их. Стерильная геометрия форм, нарочитая умышленность у Кабаковых парадоксально оттеняет тему, с которой работают художники. Скажем, последняя «комната» посвящена ангелам в жизни человека, встрече его с божественным, и здесь представлен каркас с белыми крыльями и инструкция: зрителю рекомендуется смастерить себе такие крылья и регулярно надевать их, чтобы достичь «духвзлета».
Острейшее переживание вызывает «Лабиринт (Альбом моей матери)». Кабаков напечатал на машинке монолог своей матери — уникальный документ эпохи, где женщина, рассказывая о жизни, говорит о трагической роли пространства в ней. Жизнь предстает вечным мытарством и поиском пристанища. Разрезанная машинопись распределена по множеству рамок, висящих в хитроумном пространстве коридоров, из которых, кажется, нет выхода.
На этой выставке, апеллирующей к советскому прошлому, следы конкретной жизни сочетаются с утопией и «русским космизмом», коммунальный быт — с бюрократией, а разговор о сакральном — с приземленным. Всё это в конечном счете сливается в некий новомистериальный гул. Когда опыт ушедшей эпохи и безымянных для нас людей отражается у большого художника и выставляется в «русском ковчеге», здесь и рождается взгляд в Жизнь Вечную.
Евгений Авраменко
