1994 год. Президентом республики Крым становится бывший следователь прокуратуры Олег Носков, пытающийся вернуть полуостров в состав России.
У Носкова нет опыта ведения государственных дел, и слабостью власти пользуется мафия. Впереди приватизация здравниц Южного берега Крыма.
В драку за лакомые куски вступает крупная банковская структура России.
В основе сюжета — реальные события, участником которых был сам автор (в книге — Яшин, советник президента Крыма).
СЕРИЯ 2
1986-Й ГОД, ОКТЯБРЬ
Алла была пампушка: пухленькая, с атласной кожей и прочими невыразимыми прелестями. Носков был неутомим целый вечер. А под конец вдруг расшалился, стал смеяться над какой-то своей мыслью. Спросил Аллу:
— Ты когда-нибудь видела это сладкое занятие со стороны?
— Знаешь, не приходилось.
— А я однажды видел. Смешно невероятно.
— Тебе пора домой, — сказала Алла.
Она всегда напоминала Носкову о времени, и это его злило. Хотя он знал, что Алла действительно не хочет, чтобы у него были неприятности с женой.
Алла замурлыкала себе под нос какую-то мелодию, изо всех сил делая вид, что уход Носкова ее мало трогает.
— Н-да, слух у тебя, прямо скажем, не ахти, - поддел ее Носков.
Алла рассмеялась:
— Мама часто говорила мне: если хочешь выйти замуж, до свадьбы не пой. Но я пою.
— Аллочка, а ты знаешь, что такое сатори? – неожиданно спросил Носков.
— Японцы так называют предчувствие, озарение.
— Все-то ты знаешь, — ласково проворковал Носков. — И что тебе сейчас подсказывает твое сатори?
Алла улыбнулась.
— Я уже сказала. Сейчас ты оденешься и пойдешь к себе домой.
Носкова неожиданно потянуло на воспоминания.
— Знаешь, был у меня случай. Выезжаю на убийство. Садист развесил потроха своей жертвы на светильнике. Ищем отпечатки пальцев – ни одного! И вообще никакой зацепки. Вызываю мать убитого, спрашиваю: ничего не бросается в глаза? Нет, говорит, ничего. А сама вся трясется, вот-вот упадет в обморок. Тогда я, сам не знаю почему, спрашиваю: нет ли тут чужих вещей? Нет, говорит, все вещи – сына. А меня самого уже мелкая дрожь бьет. Нюхаю вместе со старушкой нашатырный спирт и прошу: и все же еще раз внимательно посмотрите. Старушка снимает со спинки стула куртку: вот эта вещь, кажется, не сына, не его размера. И тут только до меня доходит, чего я так упорствовал. В квартире было очень жарко. Убийца не мог не снять с себя все, что можно было снять, а когда сделал свое гнусное дело, впопыхах не мог снова все на себя надеть.
Алла смотрела на Носкова влюбленными глазами. Но все же поддела:
— А может, проще это назовем? Например, интуицией.
Носков поморщился.
— Что с тобой? – спросила Алла.
— Зуб ноет.
— Жалкий трус, — сказала Алла. – Тебе надо всерьез заняться зубами.
— Но нет того философа на свете, который боль зубную принимал спокойно, — продекламировал Носков. Чьи слова?
Алла ответила с вздохом:
— Шекспира.
Носков потянул носом:
— Слушай, какими духами ты душишься?
— Я не душусь, а пользуюсь. Это французские духи «Клема». Новинка. Не нравятся? – сказала Алла.
— Да нет, ничего, — пробормотал Носков. – Пылью пахнут.
Зазвонил телефон, Алла сняла трубку и тут же передала ее Олегу.
— Выезжаю, — сказал Носков, выслушав сообщение.
Поправляя ему галстук, Алла спросила:
— По-моему, ты хотел сказать что-то особенное? Или сатори меня обманывает?
Носков мысленно был уже где-то там, на месте происшествия, но все же ответил, целуя женщину:
— Говорят, из любовниц получаются плохие жены. Но я последнее время все чаще думаю: а может, нам все-таки рискнуть?
Милицейская «волга» неслась по ялтинскому серпантину. Носков сидел на переднем сидении и слушал капитана Федулова. Тот говорил:
— Если меня когда-нибудь турнут из милиции, ни за что не пойду в бомбилы – все они смертники.
— Игорек, за что тебя могут турнуть, честного опера? – спросил Носков.
— Ну, мало ли? Работа-то собачья. Не тот след взял, не так залаял – пиши заявление. Да и время сейчас такое…
— Какое?
— Думаю, что-то должно измениться. Носом чую.
Они подъехали к «ловушке» и остановились. Свет фар выхватил из темноты место происшествия, где уже работали эксперты.
— Обычная история, — сказал Носкову один из них. – Они выманили его из машины. Салон чистый. Ни пятнышка.
— Странно, почему тогда не захватили машину? – спросил Носков.
Эксперт молча пожал плечами. Мол, кумекать над этим – не его дело.
Подошел Федулов:
— Все осмотрел. Никаких следов борьбы, никакой крови.
Носков хмыкнул:
— Получается, бомбила сам заехал в «ловушку» и сам вышел из машины, чтобы его тут грохнули?
— Может, вез, кого не опасался, — предположил Федулов.
Носков пошел к «жигулям» Лаврова. Сел на переднее сидение и некоторое время не двигался, тянул носом воздух. Потом вынул из машины коврик и внимательно его осмотрел. Федулов молча наблюдал за его манипуляциями.
— Утром надо под микроскопом осмотреть салон, поискать женские волосы, — сказал Носков.
— Считаешь, с ними была баба? – спросил Федулов.
Носков с удовольствием объяснил:
— Водила гнал что было мочи, девка писала со страху, ножками перебирала. Видишь, вмятины в коврике от ее шпилек? А теперь засунь нос в салон, принюхайся. Французские духи «Клема». Короче, Игорек, шерше ля фам, а какой масти мадмуазель, я думаю, мы утром определим.
— Ну, это не факт, что вмятины от ее шпилек. И духи – не факт, — осторожно возразил Федулов.
Носков ошибся. Утром он не нашел в салоне «жигулей» ни одного женского волоса. Но его разочарование было недолгим. Он обнаружил несколько микроскопических блесток, которыми молодые артистки посыпают себе волосы и лицо. С трудом ухватив блестки пинцетом, он упрятал их в пакетик, отправил на экспертизу и позвонил Федулову.
— Значит, так, Игорек. Их было трое: двое ребят и девка. Ехали, как сам понимаешь, в Симферополь, где, судя по всему, и живут. Возникает вопрос: откуда ехали? Как только ты определишь это, ты уже не капитан, а майор. Поговори с женой Лаврова. Она должна знать, где он чаще всего брал клиентов. Думаю, это какое-то питейное заведение в курортной зоне.
После этого Носков поехал в морг. Патологоанатом Цуканов, невысокий, мужичок с острыми черными глазками, был краток. Все увечья были нанесены тупым оружием, скорее всего, ногами. Удары наносились с яростью, что указывает на физиологическое и психологическое состояние убийц. Вероятно, были пьяны и озлоблены на Лаврова.
— Не надоело вам здесь? – спросил Носков, чтобы прервать паталогоанатома, ничего нового тот не говорил.
— Надоело, — бесстрастно ответил Цуканов. – А что делать?
— Резали бы живых. Больше пользы.
Цуканов вздохнул.
— Это мне надоело еще больше.
— Хирург должен любить людей. Просто обязан, — сказал Носков.
Цуканов криво усмехнулся:
— А ваш брат?
— А наш брат заставляет себя любить людей.
— Хотите выпить? – предложил Цуканов.
— Спирт? Нет, спасибо, не пью. Не пью, не матерюсь, не бью подследственных, не шью никому чужих преступлений. Рано или поздно это выйдет мне боком. И тогда меня привезут к вам.
— Ну, зачем так мрачно? – оживился Цуканов. – Я, знаете ли, тоже немного разбираюсь в людях. У вас совсем другое будущее. Как, впрочем, и у меня тоже. Давайте на всякий случай поддерживать отношения. Вот увидите, мы еще пригодимся друг другу.
— Сатори? – спросил Носков.
— Что? – не понял Цуканов.
— Предчувствие?
— Угу, — кивнул паталогоанатом.
