1994 год. Президентом республики Крым становится бывший следователь прокуратуры Олег Носков, пытающийся вернуть полуостров в состав России.
У Носкова нет опыта ведения государственных дел, и слабостью власти пользуется мафия. Впереди приватизация здравниц Южного берега Крыма.
В драку за лакомые куски вступает крупная банковская структура России.
В основе сюжета — реальные события, участником которых был сам автор (в книге — Яшин, советник президента Крыма).
СЕРИЯ 6
1994-Й ГОД, ЯНВАРЬ-ФЕВРАЛЬ
Носков остановил свой «запорожец» возле жэковского клуба на окраине Симферополя. У входа их поджидала Клавдия Ивановна Лаврова, миловидная, похожая на учительницу немолодая женщина. Чувствовалось, что она не просто рада встрече, а польщена знакомством с Носковым.
Они тепло поздоровались, и Лаврова повела гостей в подвальное помещение. Там было полно старух, празднично приодетых, с орденами и медалями. Некоторое время они молча разглядывали Носкова, его исхудавшее лицо. Потом заговорили все разом, выражая свое сочувствие и восхищение. Носков растроганно пожимал протянутые к нему руки.
— Скажите нам речь, — торжественно попросила бабулька, увешанная медалями и значками до самого пояса.
— Пожалейте Олега Степаныча, — воскликнула Лаврова. – Он только вышел из голодовки.
— Нет, пусть он нам что-нибудь скажет, — настаивала орденоносная бабулька.
— Скажу о своей семье, — начал Носков, — Нас трое: я, жена и взрослая дочь. У нас две маленькие комнатки на первом этаже хрущевки. Я – бывший следователь. Был вынужден уйти из прокуратуры. О причине Клавдия Ивановна вам наверняка уже рассказала. Два года был в загранплавании простым матросом. Потом работал в адвокатуре.
— Кто вы по своим убеждениям? – строго спросила бабулька.
Носков подумал и ответил:
— Говорят, убеждения – это что-то врожденное. Якобы человек появляется на свет либо коммунистом, либо демократом, либо фашистом. Не знаю, может, и так. Скажу о себе. Свое главное убеждение я бы сформулировал так: власть должна перестать врать народу и пользоваться его доверчивостью и долготерпением.
Старушки слушали с отсутствующими лицами. Похоже, их волновали совсем другие вопросы.
Носков сказал:
— Вы хотите знать, удастся ли мне вернуть Крым в Россию?
Старушки загалдели. Именно этого они и ждали.
— Это не так просто сделать, как нам хотелось бы. И, прежде всего, потому, что этого не жаждет сама Россия. А точнее, ее руководство. Но я продолблю эту стену. Мы восстановим историческую справедливость.
Последние слова Носков произнес с напором, потрясая крепко сжатым кулаком. Бабульки зааплодировали.
Неожиданно послышался стариковский тенорок:
— А правда, что вы хотели вытащить Горбачева из Фороса, когда его там зажали?
Старичок был маленький, высохший, малоприметный в массе бабулек.
— Был грех, — усмехнулся Носков. – Я даже просил Кузьмина, тогда он был первым секретарем обкома, дать мне роту милиционеров.
— И правильно сделал Кузьмин, что не дал вам людей, — проскрипел старикашка. – Вы бы их всех положили. Да и кого спасать хотели? Говоруна. Пустобреха. Анафема ему!
— Конечно, анафема, — поддакнул Носков.
Старикашка продолжал:
— Вот, Клавдия Ивановна говорит, что вы однажды независимое расследование провели, когда искали убийц ее сына. Это, конечно, похвально. Но ежели так, то, выходит, не такое уж у нас было тоталитарное государство. Надо объективно оценивать вчерашний день, молодой человек. Прошлое не было абсолютным злом. А то, что пришло ему на смену, вовсе не избавление от этого зла.
Носков снисходительно прищурился.
— А что же?
— Новое зло, еще более изощренное, от которого вообще никогда не освободиться. Нет, я не про вас лично. Хотя и о вас могу сказать. Вы, я вижу, чувствуете себя избавителем. Дай вам, конечно, Бог. Как говорил Бомарше, я верю в вашу справедливость, даже если вы представитель правосудия. Но боюсь, что ничего у вас не получится.
— Почему? – добродушно воскликнул Носков.
— Потому что вы, как и все в наше время, будете играть без правил.
Носков нахмурился:
— Назовите вашу фамилию и адрес.
Старик растерялся:
— Зачем вам?
— Надо.
— Ни к чему вам моя фамилия, а тем более адрес, — сказал старикан, вжимая голову в плечи.
Носков сказал добродушно:
— Отец, ну чего ты так испугался? Я просто хотел через какое-то время встретиться с тобой и продолжить наш разговор. И заодно хотел навести маленькую справедливость. Ты знаешь, кто я. А я-то не знаю, кто меня так чихвостит. Ты меня в чем-то подозреваешь, а я понять не могу, чего ты вдруг на меня обрушился. Ты кем раньше был, кем работал?
Старик ответил неожиданно резко:
— Я был судьей. Но вы меня не знаете, потому что я вышел на пенсию, когда вы только пришли в прокуратуру. Я – Поляков из судейской династии Поляковых, которых никто, ни один человек, не может обвинить в том, что мы пресмыкались перед властью или были инструментом в ее руках. Это невероятно, но это – факт. И не потому, что мы такие принципиальные или власть была очень правильной, а потому, что власть не могла обратиться к нам с недостойным предложением. И тем более не могла нам приказывать. Мы так держались, что нас стыдились даже самые бессовестные начальники. И поэтому я могу сказать тебе как человек, который никогда не пресмыкался перед советской властью. У нее было много пороков, даже слишком много. И с законом она часто была не в ладах. Но в одном ей трудно отказать – она умела держать порядок.
Старик перевел дыхание и продолжал, загибая пальцы:
— Власть заботилась о детях – это был порядок. Власть заботилась о стариках – это тоже был порядок. Власть следила, чтобы никто не становился слишком богатым. И не давала самым бедным и ленивым становиться нищими. Власть одной партии – это, как бы сейчас сказали, не здорово. Но и в этом заключался порядок. Партия стремилась оправдывать то, что она одна-единственная. И, наконец, был порядок в движении людей по ступенькам вверх и в наказании тех, кто был власти недостоин. А что сейчас? Вы хотели освободить говоруна из Фороса. Этим вы показали, что вы и он – люди одного сорта. Говорун разрушил основы нашего миропорядка вместо того, чтобы аккуратно их перестроить. Где гарантия, что вы не будете делать то же самое, если усядетесь в президентское кресло? Куда вы лезете, Олег Степанович? Откуда у вас эта уверенность, что у вас получится?
— Ты что, оракул? – прикрикнула на старика Клавдия Ивановна.
Старик ответил, держась одной рукой за сердце, а другой указывая пальцем на Носкова:
— Я не оракул, но я могу предсказать: то, что он будет делать, в лучшем случае понравится только вам, старым курицам. Вы вообще любите любую власть.
Старушки загалдели, и старикан начал протискиваться к выходу, а самые нервные бабульки тыкали ему в спину сухими кулачками.
— Погодите! – воскликнул Носков. – Пусть договорит.
Бабульки замерли, воцарилась тишина, и старик Поляков сказал:
— Я вас чую, молодой человек. Вы по натуре соблазнитель. Причем вам все равно, кого соблазнять: молодых или старых, женщин или мужчин. Главное для вас – чтобы вас любили. А все должно быть наоборот. Это правитель должен любить людей, а люди — платить за это черной неблагодарностью. Власть в нашей стране никогда не давала житья народу. Боюсь, что и вы не дадите.
— Я делаю вам официальное предложение, — сказал Носков. – Будьте моим советником, независимо от того, стану я президентом или нет.
— И платить будете? – спросила орденоносная бабулька.
— А как же?
Бабульки начали убеждать Полякова, чтобы не отказывался. Тот отбрыкивался. Потом задиристо сказал Носкову:
— Когда будет надобность, я к вам приду. И снова скажу все, что думаю. А для штатных советчиков я староват.
