Все правдивые истории начинаются похоже.
"Жила-была в одной деревне девочка красоты невиданной: мать любила её без памяти, а бабушка и того больше..."
Или: "Старый солдат шёл на побывку. Притомился в пути, есть хочется. Дошёл до деревни, постучал в крайнюю избу..."
История моей невротической одиссеи началась так же.
Примерно между двумя и тремя годами меня внезапно озарила мысль, что я идеалист. Это случилось, когда я вылез из ползунков, за подтяжки привешенные к дверному косяку проходной комнаты (и державшие меня вдалеке от розеток, электродрели, перочинного ножа и эстонского ликёра со вкусом зимней вишни)... Как только я вылез, я вдруг понял, почему мне натирало между ног после особенно рьяных прыжков. Дело, как оказалось, в том, что ползунки имели также удобную функцию служить мне в качестве трусов и памперсов.
Кажется, мои родители старались пореже заглядывать в подземный переход, где продавали контрафакт. Думаю, что это было связано с тяжёлым нравом моего деда, который в силу своей военно-пролетарской выучки мог за тёмный бизнес и тумака дать.
Так или иначе я оказался посреди проходной комнаты абсолютно голый и незаметным для себя образом пересёк её в направлении подоконника, на который вслед за этим попытался залезть. Он был довольно высок, и я попытался ставить ноги среди рёбер батареи, но она была горячая, и тогда я решил приставить стул.
Когда мне всё же удалось забраться на подоконник и открыть окно, чтобы посмотреть с восьмого этажа вниз, в комнату зашла мама.
Сначала она замерла, боясь сделать лишнее движение, но лицо у неё уже было злое, и в тот момент я подумал о другом назначении окна - не научно-исследовательском. Сперва меня просто интересовала концепция "высоты птичьего полёта", но в этот новый миг я вдруг понял, что можно ещё и шагнуть вниз.
Почему-то у меня не было даже и сомнения в том, что левитировать мне не удастся и я просто разобьюсь. Тогда, кажется, я впервые и осознал свою смертность.
Видимо, упав в задумчивость, я потерял счёт времени, потому что моё следующее воспоминание - как мать шлёпает меня по заднице, держа над старой ванной с новеньким смесителем, испускающим потоки ледяной воды мне в наказание.
Оказалось, что я навалил на бабушкин ковёр посреди комнаты. А ковёр был неприкосновенен, потому что содержал в себе дух провинциального латвийского колхоза, на котором бабушка выросла вместе с гусями и свиньями в послевоенные годы.
Да, тот момент определённо сформировал мировоззрение моей матери относительно моей будущности, потому что в последующие годы я чувствовал постоянное охлаждение ко мне, а потом это даже приобрело материальную форму в виде моего младшего брата. Обо мне совсем стали забывать, и поскольку меня это несказанно ранило, однажды я пришёл к матери, чтобы устроить straight talk.
Упрекнув её в том, что она меня не любит, я получил в ответ фразу, которая тогда мне показалась спасительной:
"Заведи себе питомца"
Я выбрал черепашку. Почему-то я думал, что это новый шанс сдружиться с матерью таким нестандартным способом - через третье лицо, через живую живность, за которой мы оба станем ухаживать, вследствие чего у нас появится новая тема для разговора.
И может быть, так бы и произошло, если бы я тут же не лёг в больницу с подозрением на поражение лёгких.
Когда я вернулся домой, черепашки уже не было, а мама снова сказала мне всего одну фразу:
"Когда принесёшь справку о том, что ты абсолютно здоров, поговорим"
Я как человек обстоятельный тут же озаботился вопросом диспансеризации, тем более что я мог организовать её быстрее, чем другие, потому что был приписан к спортивной секции, которая давала все направления какие захочешь когда необходимо.
Таким образом, я сдал кровь на реакцию Вассермана, проверился на СПИД, наличие хламидий, рака и тропической лихорадки. Кроме этого, не отказал себе в удовольствии посидеть с грелкой под рубашкой на сеансе физиотерапии. Стоматолог сказал мне, что не надо чистить зубы с упорством бунинского пахаря, потому что можно стереть десну. Хирург не отказал себе в удовольствии проверить мурашечный рефлекс в результате щёлкания пальцем по позвонкам.
Кардиолог, бывшая моим любимым врачом, сказала, что мне нужно меньше участвовать в играх типа весёлых стартов и зарницы, а также перестать фанатично читать Вальтера Скотта, потому что мой юный разум принимает слишком масштабные обороты для моего хрупкого тела. Она даже вспомнила древних греков, которые считали, что сосуд влияет на напиток, в силу чего нельзя наливать водку в чашу Грааля.
Короче, выяснилось, что я полностью здоров - до такой степени, что если бы я сейчас же умер, мои органы стоило бы выставить в музее Сотбис как пример идеальной инсталляции на тему "ЗОЖ не звиздёж".
Но опасности некоторые всё-таки маячили. В частности, во мне был замечен странный сердечный ритм.
Моей матери это показалось достаточной причиной заставить меня в панике учить английский язык, чтобы если что я мог поехать лечиться в Европу.
И следующие годы я занимался именно этим, а про черепашку и думать забыл.
Когда наконец стало понятно, что для госпитализации в берлинский госпиталь английского языка недостаточно - нужна ещё хорошая кредитная история, я решил взять ипотеку на 30 лет с возможностью выплаты долга с помощью донорских органов.
Когда я оформлял в переходе эту сделку, мои партнёры по бизнесу так удивились, что в последний момент вырвали у меня документ и спешно уехали из страны.
И тогда я уже не выдержал и высказал все претензии матери. Спросил: неужели можно было так ожесточиться из-за какого-то ковра, пускай даже и с историей.
В этот раз мать не ответила мне ничего. Более того, она ушла из дому и закрыла дверь на два замка, что обычно означало, что она не вернётся.
Но через полчаса она вернулась. Что-то было у неё в руках. Она отдала это мне. Это была коробочка, внутри которой содержался одеколон.
Она сказала:
"Держи"
Я вопросительно на неё посмотрел.
"Отстань уже от меня и подумай о феромонах"
Глеб Буланников
