Любовь и бренные останки
«— Мы раскопаем клад древних инков... — Сергей чувствовал телом Танину грудь, видел, как бьётся на её шее голубая жилка... — Станем первыми в мире богачами... я куплю большую красную машину и повезу тебя в кругосветное путешествие...
Они стояли под деревом и целовались. Ничего подобного Сергей еще не испытывал. Наверное, это и есть любовь...»
Эту лирическую сцену мой знакомый сочинял в целомудренном возрасте. Его дебютный опус вообще оказался почти девственным в мутном потоке паралитературы. Много диалогов, в которых он органически избегал махрового жаргона и площадной ругани. Единственное, где он отрывался — в сценах с оружием: любит он это дело и понимает. Может, книжное оружие заразило его — он вдруг заделался азартным охотником, купил дорогущее ружьё и завел спаниеля. Для семьи мой товарищ пропал окончательно.
Откуда берутся темы?
Придумываются, заимствуются, перепеваются... Голь на выдумку хитра. Есть накатанные серии — «Чёрная кошка», «Чёрный пистолет», «ШОК и его подобия» (ШОК — это «шедевры отечественного кино», а подобия — перекатанные на бумагу кинохиты зарубежного производства. На этом, не имея оригинальных идей, можно поупражняться). Если автор попал в тираж (в серию), он разрабатывает сюжет под неё.
Писать на самом деле не трудно. Соавторы садятся на кухне с водочкой или пивком и штурмуют тему. На это уходит часа три-четыре, пока не закроется метро. Если человек перевалил за границу беспробудного младенчества, он накапливает кое-какие способности к словотворению. Природное графоманство — из разряда общечеловеческих маний.
Чтобы закрыть тему соавторства, проштрихуем эту кухню. Тут бывают разные варианты: раздельное творчество (один пишет крепкую основу, другой ее «портит» в угоду издательству), подельное сочинительство (каждый пишет свою часть, сохраняя общий стиль), путь «идеолог – исполнитель» (один изощряется в фантазии, другой воплощает на бумаге) и т.д.
Если окончательный объем рукописи недостаточен, ее надо «растянуть». Это можно сделать наводнением развёрнутыми сравнениями, массой прилагательных «в цепочку», эпитетами, метафорами и т.п. Так без труда добавится страниц восемьдесят! Великая вещь — «лирические отступления»: сны, мечты, воспоминания хоть со времён великого потопа...
Русский язык позволяет из новеллы сделать эпопею. Тому есть оправдательные прецеденты в мировой литературе. Например, Ремарк — это разжиженный Хемингуэй. Если Чехов — уксусная эссенция, то Л. Н. Толстой — столовый уксус (имеется в виду освоение форм). А в паралитературе из любой «Анны Карениной» и «Мадам Бовари» способны сделать «Санта-Барбару». Чтиво — как пиво: разбавлять можно бесконечно, не забывая про ингредиенты и красители. И что всего удивительнее, читатель, который пользует эту литературу, не просто не замечает суррогата, он его ждёт, любит и жить без него не может. Как пьяница: лишь бы пахло!..
Вот женщины, «вяжущие чулки». Некая девушка стала заниматься писанием любовных романов, когда действительно ушла в декрет. Работать нельзя, бездельничать скучно. Достала тетрадку. Обмакнула, образно говоря, перо в чернила, прикусила нижнюю губу в задумчивости — так у неё пошли интимные опусы, что куда там «Эммануэль» и «История О»! Просто дар открылся!
Попробуй её теперь останови…
Кто-то так выражает свою женскую и сексуальную невостребованность (тут каждый что-то выражает, всякое искусство, и суррогатное тоже, так или иначе — сублимация: женщины эксплуатируют своё мощное либидо, мужчины в романах о суперменах — мортидо, неосознанную тягу к убийству и смерти. Азбучный фрейдизм). Кто-то самовыражается: значу я чего-то или нет в этой жизни!? Кто-то делает ставку исключительно на «бабки», разделяя ремесло и высокое творчество по разные ящики письменного стола. Эта «женщина с чулком», новая Эммануэль — чуть ли не пэтэушница, не очень ладящая с русским языком, но, видать, шибко чувственная и на фантазию бойкая, буквально нашла себя в жизни. Думаю, она счастлива. Ещё не родив ребенка, она нарожала кучу романов. Самородок. Восемнадцатилетняя многодетная мать.
Сергей Парамонов
